Как уплотнить время?

Триада Лаврентьева в новом веке
Н. ЛЯХОВ: — Как известно, основатель Академгородка Михаил Алексеевич Лаврентьев всегда пропагандировал знаменитый треугольник наука—образование—производство в единой связи. И мы, Сибирское отделение в особенности, всегда были вовлечены в решение государственных проблем, связанных с развитием Сибири и страны в целом.

Сегодня же, с переходом экономики на рыночный путь развития, фактически произошла утрата госзаказа в широком смысле слова. И мы, равно как и потребители научного продукта, оказались в совершенно новых условиях, к которым, откровенно говоря, никак не можем приспособиться. Самый простой пример — наши взаимоотношения с горно-металлургической компанией «Норильский никель». И раньше «Норникель» был «Норникелем», и мы с ним работали даже больше, чем сегодня. Но работали по понятным схемам, по понятным механизмам: нам платили, мы делали, а всё, что мы делали, принадлежало государству. Сегодня каждый шаг нужно обдумывать и обставлять: как бы, скажем, не продешевить.

Это очень серьезный момент, который сказывается на скорости продвижения идей в производство. С одной стороны, взаимное недопонимание, с другой — нет квалифицированной постановки вопроса. Настолько квалифицированной и чёткой, чтобы за это могла взяться именно Академия наук. То есть сегодня самое слабое место в Лаврентьевском треугольнике именно производство.

И самое непродуктивное здесь вот что: нередко вместо того, чтобы решать задачу привлечения собственных научных сил, создаются структуры для перетаскивания готовых идей из-за рубежа. А это лишь паллиатив, не решение проблемы. Решение — в понимании механизма оборота знаний, интеллектуального продукта. Наше законодательство сегодня таково, что мы до сих пор не имеем закона, который мог бы обеспечить наглядное и понятное продвижение интеллектуального продукта на рынок, введение его в оборот.

С другой стороны, не очень понятна финансовая среда: мы видим, что много нефти продается, а деньги почему-то не вкладываются в создание новых мощных инновационных проектов. Хорошо, есть Сколково, его задачи более-менее понятны, но почему не вкладывать серьёзные средства в Сибирское отделение, в развитие научных центров, которые создавались 50—60 лет назад? Почему покупаем аэробусы за рубежом? Сдается мне, мы попали в ситуацию, которая близка той, что сложилась на Хилокском рынке: перекупщик покупает там, развозит по магазинам, а нам остается только удивляться ассортименту и цене уже на полке.

Попытки со стороны правительства России разорвать этот круг есть, но они пока одиночны, нет системы. Посмотришь, мы вроде не отстаем ни по мобильной связи, ни по спутниковому и цифровому телевидению или чему-то другому, но всё на чужом оборудовании!

М. АНАНИЧ: — Мы сейчас готовились к Гайдаровскому форуму, где Ассоциация инновационных регионов будет обсуждать эти же вопросы. И хотелось бы подойти к этой теме с позиций «что же можно сделать?»

Есть объективные причины: весь мир полторы сотни лет выстраивал рыночные отношения, у нас в распоряжении было всего двадцать. Но уже можно увидеть, что делается немало: даже за последние три года осуществлен некоторый прорыв. Это и 217-й Федеральный закон о создании малых инновационных предприятий, и попытки организации технологических платформ, и обновление самой инновационной стратегии.

Но, к сожалению, есть определённые «ножницы» между федеральным уровнем и региональным. В частности, любая инновационная система должна содержать ряд инфраструктурных элементов. Таких, например, как законодательство. И вот мы имеем областной закон о политике в сфере развития инновационной системы, а на федеральном уровне его нет. И разные уровни власти не могут пока разговаривать на одном языке. До сих пор не совсем понятно, что такое инновационный продукт, он не зафиксирован в документах. И поэтому сейчас, когда началась работа по оценке показателей инновационного развития регионов и сказано, что нужно посчитать объем инновационного производства и использования инновационной продукции, все в затруднении, что считать?

Второй момент: сложно с инженерными кадрами, потерян уровень опытно-конструкторских работ. Конечно, это не задача фундаментальной науки — заниматься доводкой, просчетом идей в ракурсе практического применения. Отсюда идея строительства технопарков, расширения возможностей вузовской науки и т.д.

Третий момент — подготовка современных кадров. Когда нет явного заказчика на них, состав учебных программ не контролируется так, как раньше. Отсюда — отсутствие соответствия потребностей и кадрового выпуска. Раньше все эти вопросы были в рамках единого плана, была целая система доводки молодых специалистов на предприятии — сегодня это восстанавливается с трудом.

В результате мы и видим всё какие-то разрывчики на пути от идеи до ее внедрения: в законодательной сфере не все доделано, в кадровой политике не всё состыковано, в процедуре перехода от науки к продукту тоже есть проблемы. Есть они и в финансовой части: в связи с тем, что промышленность у нас не так сильна, оборотных средств не хватает. И сегодня без федеральных вливаний в инновационный процесс развивать его невозможно, что, собственно, и начинает делаться. Есть пример создания венчурного фонда: сто миллионов наших, областных, сто федеральных, двести — частного капитала. Но вот два года прошло, средства фонда исчерпаны, механизма пополнения пока нет, но мы надеемся, что он будет создан.

Есть посыл от «Роснано» создать дополнительный венчурный фонд. Есть идея создать «посевной» фонд. Если это все сбудется и будет правильно решено на нашей территории, то это будет осмысленная последовательность и возможность налаживания уже целостной системы, даже потока.

Если говорить о кадрах, то в первую очередь не хватает маркетингового понимания. В том же «Роснано», профинансировав крупные проекты, освоив миллиардные суммы, сейчас задаются вопросом: а как организовать продажи инновационного продукта? То есть это вопрос не наш, новосибирский, это вопрос системный.

Инновационный локомотив
Ю. ЧУГУЙ: — В 1987 году я возглавил специальное конструкторское бюро научного приборостроения. Заказчиков было много, даже было сложно кому-то отказать, потому что все работы были крайне важными и крайне востребованными.

Процессы 90-х годов поставили нас на грань ликвидации. Но последовало воистину мудрое решение академика Коптюга, возглавлявшего тогда Сибирское отделение, преобразовать нас в конструкторско-технологические институты. Нам дали небольшой бюджет (10—15 процентов), а остальное надо было зарабатывать самим. Так осталось и до сих пор — львиная доля финансирования приходит из внебюджетных источников.

Сейчас главная задача, на мой взгляд, чтобы заработала в полную силу промышленность. Наберёт мощь — будет внутренний заказ для нас. Именно восстановление промышленности следует рассматривать как самый главный инновационный локомотив.

Конечно, есть отдельные крупные корпорации, с которыми мы напрямую работаем— атомная промышленность (корпорация «ТВЭЛ»), космическое сотрудничество с красноярцами по информационно-спутниковой системе, РЖД, оптико-механическая промышленность, оборонка. Но это всё островки. Только в широком подъеме промышленности я вижу ключ практического решения этой системной задачи.

И вот что страшно: мы теряем время. Достаточно взглянуть, какими темпами развивается соседний Китай, весь Юго-Восток. Нужна политика приоритетов развития, которых пока в системном виде на федеральном уровне не видно.

Н. ЛЯХОВ: — Возьмём для примера любое предприятие. Есть директор и есть собственник. Интересы этих двух фигур не всегда совпадают. Собственнику нужна прибыль, которую он нацелен направить в «хорошее место». Где у нас сегодня «хорошее место»? Зарубежный банк, для которого интересы конкретного производства, коллектива, в конце концов, глубоко чужды. Отсюда и стагнация, невосприимчивость к инновациям, которые требуют затрат и времени на отдачу этих затрат.

М. АНАНИЧ: — Конечно, главный инструмент в этом деле — государственная политика, вытекающая из неё стратегия и механизмы её реализации. Яркий пример — 217-й Федеральный закон. Мы ждали его десять лет, и сегодня, когда он уже давно вышел, до сих пор появляются подзаконные акты. Вот только что вышла поправка, что малым инновационным предприятиям можно находиться на территории вуза без аукциона, что само по себе абсурд.

И у нас не решен вопрос с интеллектуальной собственностью, которая принадлежит государству. В этом смысле Сколково может также оказаться полезным как флагман, который заставит эти вопросы достаточно быстро решать.

Недавно подписан совместный план стимулирования спроса на инновационную продукцию, в том числе по наноматериалам и нанотехнологиям (СО РАН, правительство Новосибирской области, «Роснано»), и он достаточно жестко заставляет власть подумать о том, как мы будем внедрять новые технологии.

Плюс новое мышление
Ю. ЧУГУЙ: — Инновационность должна быть возведена и в ранг госполитики, и стать нормой повседневной жизни. Мечтаю, чтобы СМИ, телевидение соответствующим образом отражали этот процесс. Пока это вещи редко пересекающиеся. Плюс, конечно же, надо биться за молодежь. Ребята у нас любознательные, надо удовлетворить их интерес, включить их в то самое инновационное развитие, формируя у них необходимые качества мышления. Конкретный шаг из жизни: сейчас в Академгородке создается активно действующий музей науки и техники. Есть КЮТ, основанный ещё Лаврентьевым, через который прошли многие выдающиеся ученые. Сегодня там занимается около трехсот ребятишек. Но элементарно не хватает финансов, нормальных зарплат для преподавателей кружков и секций.

Н. ЛЯХОВ: — Недавно узнал такую информацию: зарплата для закончившего школу в Штатах — 18—20 тысяч долларов в год, колледж закончил — 60—80 тысяч, кандидат наук — уже 200 и более тысяч долларов в год. Наглядно, не правда ли? Если бы наш выпускник со школы знал, что, став кандидатом наук, он будет на верху социальной лестницы, он бы, пожалуй, день и ночь учился...

Пространство у нас одно на всех — Россия, Сибирь, они почти беспредельны, и работы на всех хватит. А вот время уплотнять как-то надо. Проблема для нашей инноватики животрепещущая: во многих институтах СО РАН есть много хороших разработок, но отсутствует нормальный механизм, который бы диктовал заинтересованность внедрения. Значит, нужно его создавать, что мы в меру своих сил и делаем. Того же ждём от власти и бизнеса.

ДОСЛОВНО
Николай ЛЯХОВ: Зарплата для закончившего школу в Штатах — 18—20 тысяч долларов в год, колледж закончил — 60 — 80 тысяч, кандидат наук — уже 200 и более тысяч долларов в год. Наглядно, не правда ли? Если бы наш выпускник со школы знал, что, став кандидатом наук, он будет на верху социальной лестницы, он бы, пожалуй, день и ночь учился...