Дом, где придумывают мам

Поселок, притулившийся одним боком к роще, другим — к железной дороге, незатейлив, улицы коротки и прямы. Посреди серых пятиэтажек — областное государственное образовательное учреждение для детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей. Детдом, тот самый, Дорогинский. Внутри тепло и тихо.

Пахнет вымытым с хлоркой полом, земляничным мылом и вареной картошкой. Кухня поет голосом доброй, объятой фартуком поварихи: «Супчик сегодня вкусненький, с жирком, а с фаршем опять обманули, с костями подсунули. И котлетки вон какие махонькие. Посмотрим, что детвора скажет». Слова тонут, растворяются в тягучем, темном омуте ведра с компотом. Кастрюли глухо отзываются стоном. Жар, клекот и белый, мягкий пар, лижущий потолочную известь.

За окнами, прикрытыми тюлем, живут дети. Они приносят из школы пятерки, синяки под глазом, буквари со странным и далеким словом «МА-МА» на первых страницах. Они грызут ручки, теряют носки и игрушки. По дороге из школы, бросив ранец в сугроб, лезут на дерево. Там, наверху, ветви плетут интригу с небом цвета антрацита, и мечта о свободе становится почти явью, осязаемой и пряной, дерзкой, как ветер, живой и болящей. Там можно придумать ЕЁ — трезвую, ласковую, красивую. К сожалению, у известных певиц (актрис, балерин, альпинисток, все зависит от количества и содержания литературы, прочитанной за время ожидания) очень проблематично со временем.

Поэтому — лишь нечастые письма с извечным и банальным, как запах перегара, вопросом: «НЕ ОБИЖАЮТ ЛИ ТЕБЯ В ДЕТДОМЕ, РОДНОЙ МОЙ?» А там... Боже, как пронзительно и настойчиво стучат колеса товарняка. Убежать, нахлебавшись ледяного воздуха, от обрыдшего хрустального чуда, описанного Чернышевским, забраться на подножку, крепко вцепившись в поручни, и — на другой конец области, к ней, выразившей беспредельную обеспокоенность твоей сиротской судьбой.

Вот только руки что-то у тебя, тринадцатилетнего, коченеют, а состав, он же железный, тупой и длинный, визжит и несется, как раненый кабан. Сцепки ржавые, скользят, выкручиваясь из-под ног, не оставляя никакой надежды. У детдомовских есть ангелы-хранители особого назначения. С тщательно продуманными крепежами на крыльях цвета уличного песка с кровью, с нимбом, похожим на спелеологический фонарь, в ботинках-кошках вместо сандалий, прошедших спецподготовку на небе, куда уходят детские молитвы, наплаканные в казенную подушку.

Существует такая любовь, со вкусом рябины, прихваченной первым морозом. Любовь, разрывающая этот чокнутый круг. Это когда третий день кряду сидишь в изоляторе рядом с плачущим «пустоглазиком», так зовется вновь прибывший. Когда держишь его за трясущиеся плечи. Когда гонишь на машине в больницу, узнав о попавшем под товарняк мальчишке. Когда держишься из последних сил перед мамашей, что пришла напомнить о своих правах и о твоих обязанностях.

И — немного бальзама... Они приходят. Повзрослевшие, красивые, молодые. Окончив институт, везут сюда свои дипломы, знакомят с избранниками, шепча на ухо директору: «Мама Зоя, я ведь сказала ему, что ты и правда моя мама». Они звонят каждый день из кадетского корпуса. Они... Они остаются детьми, пришедшими однажды из мира пустоты. Детьми детдома, твоими детьми.