Я шел не сдаваться, я отправлялся за линию фронта брать языка

Вообще-то Пашкин вопрос был правомерен: не далее как послезавтра мы с Марией собрались наконец сделать то, что должно было случиться еще тридцать семь лет назад.

Чего я тянул все эти годы? Сам не знаю. Крайняя осмотрительность — вообще-то фамильная черта всех Пузиковых. Вот один японский вояка тоже лет тридцать после капитуляции не решался выйти из джунглей, а потом все-таки вышел. Оказалось, зря: парня чуть не упекли за решетку...

Впрочем, было у меня одно обстоятельство... Лет пятнадцать назад мы с Марией уже готовились к свадебному путешествию. И она даже прикупила в дорогу пару книжек. Одна, что-то вроде путеводителя, называлась «По Италии». Правда, вместо родины Микеланджело и Верди мы оказались в Мамырях, где по случаю нам достался этот участок — кривой, заболоченный да вдобавок весь испещренный чудовищными пнями.

У второй книжицы я запомнил только подзаголовок — «Напутствие счастливчику, вступающему в брак». Как сейчас помню, растянулся я на травке, дай-ка, думаю, черпану умных советов — где сподручнее хранить заначку или, на худой конец, как забить гвоздь.

На странице 23, открытой мною наугад, именно этих откровений не оказалось. Но были другие. И все эти 12 строк, 83 слова, я помню до сих пор.

«Брак — да, это рутина. Но скажи: разве ты стремишься не именно к этому? «Пора жениться» означает, что и тебе (амбициозному, но не очень талантливому, как и большинство мужчин) пришла пора прибегнуть к браку как к удобному поводу прикрыть свою личностную несостоятельность, найти своей никчемности хотя бы формальное оправдание перед самим собой...»

Ничего себе «напутствие»... — помню, был ошарашен я. Про самого себя-то я кое о чем уже смутно догадывался. Но не думал, что кому-то со стороны давным-давно все про меня известно.

Было на той 23-й странице и еще кое-что: «Держу пари, что дальше ты станешь повторять себе, как заклинание: «Мне надо кормить семью». Но это будет означать лишь то, что даже в браке ни к чему более путному ты оказался не способен...»

Следующие пятнадцать лет о браке мы больше не заговаривали. Тем более что вскоре над нами поселились ну очень жизнерадостные молодожены. Каждое воскресенье они сперва энергично трусили коврик на балконе, потом, как по команде, включали пылесос.

Я не раз порывался предложить им все же спуститься с ковриком во двор, пока однажды не выяснилось, что то был вовсе не коврик. То был несчастный муж, которого таким образом отмобилизовывали на последующую работу с пылесосом.

...Мария и Пашка уже спали, когда я прокрался в сад и, отмерив от старой яблони пять с половиной шагов, вогнал штык лопаты глубоко в землю. Острие сразу уперлось во что-то твердое. Да, именно здесь пятнадцать лет назад я и закопал «Напутствие».

Зачем я сделал это? — спросите вы. Чего ж тут непонятного? В книжке было 112 страниц. Что же там, на остальных-то 111-ти? Этот вопрос и страшил, и притягивал меня, как того алкоголика в завязке, который хочет, хотя и знает, что не должен.

Да, я не решился уничтожить, вычеркнуть из своей жизни эту умную и злую книгу. Но мне удалось отвести от себя искушение открыть свой ящик Пандоры...

Засыпал я снова тяжело. Между прочим, я только недавно узнал, что бессонница, оказывается, лишний шанс для человека поразмыслить о жизни, что-то в ней, может быть, понять. Ну хоть намекнул бы раньше кто... Я ведь из этих тридцати с лишним лет добрую половину кроссворды по ночам щелкал!

А знаете, что мне привиделось на этот раз? Мои далекие предки бог весть от какого колена — те, от кого я принял свою нелегкую жизненную эстафету, и еще незнакомые мне потомки — те, кому досталось жить уже много после меня.

Там были и взрослые, и дети, они стояли молчаливой стеной в два яруса, как участники какого-нибудь большого хора, и только печально взирали на меня, спящего, откуда-то из-под потолка. Один из них даже спустился к моему изголовью и сочувственно взял меня за руку в темноте. И я явственно ощущал теплые, слегка влажные пальцы...

Эти люди будто прощались со мной — и это было какое-то особое, многозначительное прощание с человеком, не оправдавшим их надежд...

Утром я проводил Марию с Пашкой на автобус и остался один. Они уехали собираться к празднику, и теперь мы должны были встретиться уже только у дверей загса.

А в висках моих уже вовсю стучало: завт-ра... завт-ра...

Ну что тут поделаешь, объяснял я самому себе. Честный человек раз сказал, что любит, — рано или поздно обязан жениться. А уж женился — обязан любить. Этого ждут от нас наши женщины. Да и как смог бы я объяснить свою непоследовательность Марии, детям и внукам, друзьям, наконец?

Сказать им всем, что мы должны еще поближе узнать друг друга? Или что моя мама считает нас не парой? А может, вспомнить еще, что я надеялся быть у своей будущей жены первым?

Хотя, с другой стороны, — зачем мне непременно камуфлировать собственную никчемность? Дожил бы уж как-нибудь с ней на виду...

В эту последнюю ночь мне не снилось абсолютно ничего. Но под утро я пробудился от надсадного собачьего визга где-то за окном. Нет, это был не наш овчар, а явно кто-то помельче.

Спросонок я даже успел пожалеть невидимого пса, но потом, все еще не раскрывая глаз, отчетливо понял, что это жалобно скулит где-то глубоко внутри мое собственное «я».

В первое мгновенье я с трудом сдержался, чтобы не убежать в джунгли. Вместо завтрака несколько не по погоде потянуло послушать свой любимый «зимний» концерт Вивальди из его «Времен года», вроде немного отлегло. Потом долго рассматривал в зеркале собственную физиономию.

Что это с тобой, дружок? — спрашивал я свое отражение. Вспомни, что один твой знакомый мальчик получил двойку по поведению в четверти — и ничего. Живет себе и по-прежнему обожает свои чупа-чупсы и коллекционные машинки...

Через пару часов я пригладил редкие седые вихры, смочив их сладким чаем, надел белоснежную сорочку, галстук-бабочку, строгий свадебный костюм, напялил, наконец, свои скрипучие ортопедические ботинки.

Я шел не сдаваться. Напротив, я представлял себе, что отправляюсь за линию фронта брать языка.

Единственная маленькая слабость, которую я себе позволил, — это захватить в качестве группы поддержки нашего славного Полкана, такого же старого холостяка. В конце концов, если неприятности нельзя избежать, ее можно возглавить...