Не повстанцы, а убийцы

— Терроризм возможен везде, где возникают серьезные долговременные структурные проблемы, которые не могут решить политики и властные органы. С помощью захвата заложников, взрывов важных государственных или имеющих значение для жизни людей объектов определенные группы лиц или фанатики-одиночки пытаются выразить свой протест по поводу проводимой государством политики, реального или мнимого игнорирования им существующих проблем. Главная цель террористов — не протест как таковой, а стремление силой навязать свою волю властным структурам или обществу.

Естественно, в сильном государстве, которое пользуется поддержкой большинства населения, никто не будет поддаваться их угрозам. Но, с другой стороны, терроризм — это очень сложный феномен, за которым следует внимательно следить. В современной практике мы наблюдаем такое явление, как переговоры с террористами. Переговоры не о том, чтобы уступить. Просто, когда террористы боятся, что они своих целей не добьются, их перестанут финансировать, к ним не пойдут новые сторонники и т. д., они готовы идти навстречу власти, «почетно капитулировать». То есть так, чтобы «не потерять лица».

Самый последний случай — Ирландская республиканская армия (год назад руководство ИРА объявило о прекращении вооруженной борьбы и разоружении — В.Б.). Это очень знаменитая террористическая организация. Ее появление восходит еще к 1919 г. Сколько народу она за это время поубивала, сколько ее членов поубивали! Борьба, которая шла с терроризмом на территории Северной Ирландии, была и силовая, и моральная. Но когда обе части Ирландии — и северная, и южная — сумели благодаря своему экономическому и социальному развитию достичь довольно приличного уровня жизни, поддержка террористов, или, как они себя называли, «борцов за независимость», настолько уменьшилась, что они предпочли свернуть свою деятельность. Руководство, у которого руки с виду-то чистенькие, пересело в парламентские кресла, а рядовые члены, которые стали никому не нужны, превратились в обычных уголовников.

Так что на определенном этапе с террористами надо вступать в переговоры. Обсуждая при этом только одно условие: безоговорочная капитуляция, которая внешне не будет выглядеть таковой. Обычно такие способы облегчают решение главного вопроса — прекращение террористической деятельности.

Есть еще немало примеров того, как активно действовавшие террористические группы прекращали свое существование через 20 или менее лет. Там и вовсе обошлись без переговоров, достаточно было принять жесткие меры со стороны государства, к которым добавилось неприятие обществом террористических методов борьбы. Например, где сейчас «Красные бригады», где японские или французские террористы?

Политики обязаны селектировать тергруппы и организации, различая среди них те, которые опираются на широкую народную поддержку. Например, сейчас вслед за Россией и другие серьезные страны готовы признать палестинскую организацию «Хамас» не террористической, а политической. Кстати, если посмотреть списки террористических организаций ФСБ на 2006 год, то там «Хамас» никогда и не значилась. Между прочим, израильтяне, которые сейчас борются с палестинским терроризмом, сами когда-то боролись за свою независимость во второй половине 1940-х годов с помощью террора. Сколько сотен жизней англичан на их совести... Об этом мало кто, кроме историков, любит вспоминать. Ясир Арафат, который получил Нобелевскую премию мира... А ведь его иначе, как террористом, и не называли на Западе.

— Мировой терроризм, международный терроризм — это американские «пугалки»? И что эти понятия означают?

— Происходит глобализация, которая затрагивает все стороны жизни: и экономическую, и политическую, и экологическую, и демографическую. И преступный мир, и террористы не стоят на месте, приспосабливаясь к ее возможностям. Интернационализируется мир, интернационализируются криминальные и террористические структуры.
— Это дает им возможность экономически подпитываться от спонсоров зарубежных финансовых источников?

— Не только. Чем по большему количеству стран раскидана организация, тем труднее спецслужбам ее отлавливать. Представляете: один филиал — отмывание денег — в одной стране. Склады вооружений и специалисты, которые изготавливают взрывчатку, — в другой. В третьей, где-нибудь в песках или джунглях, готовят боевиков. И так далее. Плюс еще интернет и космическая связь с возможностью быстро договариваться в реальном времени. В этой ситуации бороться с террористами гораздо труднее, чем когда они сосредоточены в одном государстве. Поэтому, к сожалению, международный терроризм — не выдумка. Ведь, к примеру, люди преимущественно саудовского происхождения организовали теракт 11 сентября в США, или посмотрите на гражданство исполнителей терактов на индонезийском острове Бали. Подобных примеров на самом деле гораздо больше.

— А если вспомнить Беслан? Это свой терроризм, российский, или международный?

— Это — свой, родной. Отголоски первой и второй чеченских войн. Конечно, идут разговоры и про негров, и про арабов. Они воевали и, возможно, еще воюют в Чечне. Но не надо преувеличивать их роли. Элементы международного терроризма, несомненно, присутствуют в чеченских событиях. Вспомним хотя бы пресловуто известного Хаттаба. Не подлежит сомнению, что чеченские террористы финансируются из заграничных источников. Тем не менее повторюсь: корни терроризма на Кавказе вообще и в Чечне, в частности, доморощенные.

— В Беслане как будто была преступлена некая грань. Так, что стало страшно всем...

— Да, я согласен абсолютно. Причем обратите внимание: все, конечно, террористы себя не жалеют и других. Но самые зверские, наглые, бессовестные акции на нашей территории совершаются чеченскими террористами. Ирландские террористы при всей своей ретивости разве захватывали английские школы и больницы? А у нас: Басаев — впервые в 1995, потом Радуев по его дорожке пошел, далее — Беслан.

— После Беслана долго сохранялось ощущение, что это может дойти до каждого, что может случиться рядом?

— Не дай бог... Опасность терроризма в том и заключается, что преступники могут выбрать цель для атаки в любом месте и в любое время. Да, жертвы террористов — не власть и не политики, а простой обыватель, который хочет жить нормальной жизнью и вообще не понимает, при чем здесь он.

— И при чем?

— За безопасность граждан прежде всего отвечает власть. И цель террористов — заставить граждан в своих властях сильно засомневаться. То есть простые люди для террористов — просто средство.

— То есть хотят напугать.

— Напугать. Для террористов что хорошо? Если народ перестанет доверять своим руководителям, своим спецслужбам, тогда государство начнет разваливаться. Террористы хотят подорвать доверие не просто к какому-то человеку или партии, а к государству как организации. Чтобы территория огромной страны стала территорией failed state, как в 1917 или 1991-м, или как Сомали. Террористы понимают рычажки, из которых складывается это доверие, в том числе доверие к спецслужбам, и начинают за них дергать. Когда погибают солдаты или милиционеры — это не так действует. Не деморализует. А вот если дети...

— Как вы считаете, возросший уровень доверия к спецслужбам, который показывает соцопрос ВЦИОМа, и уверенность, что ситуация в сфере борьбы с терроризмом стала лучше, оправдан?

— Понятно, что общественное мнение — это чаще не мнение, а настроение. Но я могу сказать, что этот опрос совпадает с моими выводами. Все-таки борьба с терроризмом носит сейчас комплексный характер. Да, это рутина, процесс. Но, заметьте, разве много мы сейчас слышим про бои против банд на территории Чечни? Там сейчас другая фаза, в том числе — другой уровень безопасности. Мы знаем, что все знаменитые авторитетные главари, под которых спонсоры, в том числе зарубежные, давали деньги, «проверенные бандиты», или убиты, или сидят. Это тоже реальный удар по терроризму.

— А это не просто работа власти с общественным мнением, запрет, к примеру, в телевизионном эфире произносить некоторые слова, такие как боевик, шахид?

— Да, еще и это. Без этого ничего не достичь. Кстати, и за рубежом решили также ввести запрет на определенные выражения в телеэфире. Информационная война против терроризма должна вестись достаточно жестко. Ведь у терроризма-то пиар мощнейший. Они же вообще, по их словам, и не террористы, а повстанцы, партизаны, честные борцы за свободу, почти робингуды. А назовешь вещи своими именами: бандиты, уголовники, убийцы, — и все вроде встало на свои места.

Важно, чтобы принимаемые меры в целом ослабляли интерес к террористам, чтобы им было труднее искать деньги, вербовать людей, создавать вокруг себя ореол анархических романтиков, борцов.

— Так дело в информационной ауре или в той работе, которая ведется спецслужбами?

— Об их работе мы не знаем многого и не узнаем еще долго, и слава тебе господи, потому что иначе это были бы не спецслужбы. Мы знаем только дозволенную часть, под которой очень кропотливая, рутинная работа. Ясно только, что наши власти наконец поняли, что иногда надо потратить много денег... Даже недовольные просто так рисковать не захотят. Предатели, в том числе в бандформированиях, были, есть и будут. Но они же понимают, что обрекают и себя, и семью. Поэтому им хочется знать размер компенсации, которую они получат: смена фамилии, безопасность, переезд на новое место, укрытие, ну и банковский счет. Но лучше тратить деньги так, чем на восстановление после терактов. Кажется, что наконец-то руководство страны поняло, что для борьбы с терроризмом спецслужбам надо дать любые средства: денежные, технические, кадровые. А делать вид, как раньше, что того, с чем спецслужбы приступали к этой борьбе, им бы хватило... Так не бывает.