Наука: сибирский вариант

Нельзя забывать, что Академия наук имеет в нашем государстве многовековую историю. Ученые давно обращали взоры к Сибири — «золотому дну государства». Но обращать взоры и преобразовать на деле тысячи километров не самой благодатной территории — это, по знаменитой фразе юмористов, две большие разницы.

Лидеры по масштабу края
Наука в Сибири стала развиваться далеко не тогда, когда под Новосибирском будущему Академгородку было выделено 1100 гектаров из землепользования, как подтверждают документы областного государственного архива (большая ему благодарность за помощь при подготовке этой публикации), «колхоза имени Свердлова, с согласия общего собрания членов колхоза, восемьдесят гектаров из земель Новосибирска и пятьсот гектаров из гослесфонда в лесах первой группы (Речкуновская лесная дача Бердского лесхоза) с правом рубки леса под габариты зданий, сооружений, проезды и линии связи на площади 150 гектаров».

Выдержка из этого распоряжения заместителя Председателя Совета министров России, подписанная знаменитым долгожителем в советской власти Николаем Байбаковым, относится к началу нового и коренного преобразования Сибири, скорее всего, более значительного, чем все предыдущие. Для сравнения взгляните на старую фотоленту, которая показывает, что было там, где сейчас расположился Новосибирский научный центр. Жаль, что у нас нет таких современных лент в Красноярске, Иркутске, Якутске и по другим научным центрам СО РАН. Собранные вместе, они бы составили редкостную мозаику из красивых и знаменитых институтов, расположенных в парках и лесах, в горах, неподалеку от Байкала и великих рек Сибири.

Но это внешняя сторона нашей академической науки. Главное в другом: очередное преобразование Сибири возглавили ученые не просто выдающегося ума и таланта, но и с поразительно развитым чувством предвидения, умения не только заглянуть в будущее, но и достаточно четко его представить. Конечно, это в полной мере прежде всего относилось к Михаилу Алексеевичу Лаврентьеву, Сергею Алексеевичу Христиановичу и Сергею Львовичу Соболеву. Они были основателями и преобразователями. Однако…

У нас достаточно популярно узкое представление о том, что эта «тройка» только потому поехала в Сибирь, что в Москве было тесно: слишком много науки и негде развернуться. Нет, далеко не только так. Это были лидеры иного масштаба. Они видели поразительные возможности Сибири для развития всей страны. Кроме того, они возглавляли научные школы, работали в вузах и хорошо знали, как можно увлечь молодежь новыми задачами в науке и романтизмом покорения и освоения. Это была не очередная «завлекалочка», которую наша власть в те времена умело эксплуатировала. Энтузиазм молодых подправлял многие наши провалы. Но лидеры сибирской науки были из «другого теста». Их выделяли глубокие знания, а не только намерения. В них сохранился еще свет первых пятилеток, когда училась и преображалась вся страна. Не случайно признание Лаврентьева, воспроизведенное в книге «…Прирастать будет Сибирью»:

«Я испытываю глубокое удовлетворение от того, что мне довелось участвовать в организации научных центров в Сибири и на Дальнем Востоке, в мобилизации науки на решение больших проблем развития этого богатейшего края».

Но еще, на наш взгляд, важнее следующие слова великого ученого в приведенном признании:

«Я отдал этому почти 20 лет жизни, к ним можно было бы добавить и 20 — 30 предшествующих лет, когда я набирался опыта и сил, приобретал сторонников и единомышленников, без которых было бы невозможно взяться за такое огромное дело».

Иначе говоря, в Сибирь приехал не только блестящий организатор, а хорошо подготовленный преобразователь науки, лидер большой научной школы единомышленников, что позволяло сразу, быстро взяться за решение новых и крупных задач «в таком огромном деле».

В личных делах выдающихся ученых, сохраняющихся в областном государственном архиве, лежат фотографии, хорошо отражающие то время, о котором мы сейчас вспоминаем. Например, фотографии молодых еще академиков Сергея Львовича Соболева и Самсона Семеновича Кутателадзе. Какие лица, какая воодушевленность в них, какая порядочность, ум и искренность «проглядывают» на этих снимках из личных дел. Такие люди умели звать за собой и «вплетать» в творческую атмосферу молодежь. Их знания и намерения не знали разрыва. Это была единая плоть.

Не случайно вслед за ними пришли служить науке и благоденствию Сибири люди, не менее выдающиеся по уму и таланту, по преданности науке, по силе влияния и убеждения.

Прогибаться он не умел
Первый из них — Андрей Алексеевич Трофимук. Его тоже с полным правом можно отнести к основателям СО РАН. Потому что в развитие академической науки на новом этапе он внес очень большую лепту. Хотя его вклад и в экономику страны ничуть не меньше. Андрей Алексеевич никогда не считал себя самым выдающимся ученым в родной ему геологии. Он вполне допускал, что многие знают больше его. Ему было довольно того, что их знания укрепляют институт, который он возглавлял, и тем самым и его авторитет.

Трофимук был жестким руководителем. Он занимал разные посты, и жизнь приучила его к строгости. Но жесткость никогда не затмевала ему глаза. Особенно в общении с молодежью. У которой по обыкновению не было денег, но были идеи. Как-то пришел к нему один парень с идеями из минералогического отдела института геологии и геофизики (Букин) и принес Трофимуку пробирку с крохотными кристаллами изумруда. Пришел и лихо попросил:

— Дайте мне девяносто тысяч, а осенью я вам принесу друзу изумруда с ладонь.

И действительно осенью принес академику друзу изумруда с ладонь, а не в виде микроскопических кристалликов. Доверие и поддержка Трофимука были оправданы.

Та, давняя, работа продолжается до сих пор. Подтверждение — уже давненько организованное совместное российско-таиландское предприятие «Тайрус». Кстати, во главе его с таиландской стороны стоит внук известного российского композитора Баршая. Его штаб-квартира — в Бангкоке. У нас изумруды выращиваются (но не так, конечно, как картошка), а в Таиланде их гранят и продают как драгоценные изделия во многие страны Востока. Хотя выращенные изумруды используются и в лазерах, да и во многих других технологиях.

Доверие к молодежи, равенство маститых и еще не маститых ученых, демократизм и откровенность в отношениях стали той самой питательной средой, в которой быстро зрели ученые в СО РАН. Андрей Алексеевич Трофимук это демонстрировал в полной мере.

Он поддерживал самые разные инициативы молодежи. Например, организацию экспедиции к Тунгусскому метеориту или клуба «Виктория». В те, первые, годы Академгородка все клубы процветали. Больше того, когда знаменитый в свое время НПО «Факел» закрыли, признав его деятельность аполитичной, райком комсомола еще несколько лет проводил различные мероприятия на средства, которые заработал раздражающий многих «Факел».

Не скрывал своего раздражения и Трофимук. Например, он однажды вызвал к себе всех «подписантов» в защиту Синявского и Даниэля (эта шумная когда-то политическая акция сейчас почти никем уже не вспоминается) и гневно высказал им все, что он думал о них. Но никого не уволил, никого и никогда не преследовал, никому не мстил. Перед начальством не прогибался, не умел и не хотел. Хотя в годы войны, отстаивая свое мнение как руководитель и специалист- нефтяник, был на грани расстрела. В разные времена жил и работал Андрей Алексеевич. Но во все времена оставался достойным человеком.

Не стоит думать, что СО РАН создавалось и крепло в каких-то идиллических условиях, при полной поддержке, как говорилось раньше, партии и правительства. Отнюдь! Борьба шла всегда: до реформ, во время реформ и после них. При недоделанном социализме и при полудиком капитализме. Борьба шла за кадры, за университет, за новые направления в науке, за институт цитологии и генетики, за этажность строительства в Академгородке, за повышение унизительных для ученых зарплат, за международное сотрудничество, за применение на практике научного, теоретического задела и т. д. При этом перечислении нельзя не вспомнить многие имена, которые отстояли и сохранили «свое лицо» в академической науке в Сибири. Это академики Лаврентьев, Марчук, Коптюг, Трофимук, Добрецов, Будкер, Беляев, Черский, Титов, Киренский, члены-корреспонденты Ляпунов, Одинцов, Опарин, доктор наук Шафер и многие другие.

Особо выделю Валентина Афанасьевича Коптюга. Ему выпало руководить Сибирским отделением семнадцать лет. Едва ли не самых трудных в новейшей истории России. В конце концов его сердце не выдержало, и он скоропостижно умер. Коптюг защищал науку корректно, непоколебимо и стойко. Даже под градом прямых и грубых обвинений. Не только аргументация и эрудиция помогали ему в борьбе. Но и его феноменальная выдержка. Грех об этом не вспомнить в юбилейные дни, когда академическую науку чествуют и благодарят за достижения.

Могли бы и «обидеться»...
Между тем у многих ученых были, казалось бы, основания не бороться за науку… до смерти. Отца того же Валентина Афанасьевича Коптюга советская власть расстреляла; героя войны, сплошь израненного, академика Терскова отправили у нас в ГУЛАГ; фронтовика Шафера объявляли «врагом народа», в институте монголоведения, буддологии и тибетологии репрессии коснулись самых талантливых. Так же, впрочем, коснулись они и ближайших родственников академиков Накорякова, Конторовича и многих других. Но ни один из них не изменил ни науке, ни Сибири и не держал обиду на родную страну за безумства власти.

Отстояла себя сибирская наука и потому, что она умела «зрить в корень». То есть не допустила распада научных школ — основы, фундамента Академии наук. Это удалось почти во всех научных центрах Сибири. Хотя без потерь и у нас не обошлось. Но фундамент был настолько крепкий, что он выдержал лихолетье. Благодаря многому. Во-первых, годами успешно работала система «воспроизводства» молодых и талантливых кадров. Их идеи, даже завиральные, «не гнобили». Их разбивали аргументами и юмором, полемикой и… новыми идеями. Это тоже шло от таких ученых, как Лаврентьев, Воеводский, Мельников, Окладников, Зуев, Скринский, Жеребцов, Флоренсов, Деревянко, Грачев, Гительзон, Векуа и многих других. Они создавали требовательную, но дружелюбную ауру поиска. Набор имен, который мы приводим, в какой-то степени случайный, потому что и ушедшие из жизни, и ныне работающие… в одном списке. Но это лишь подчеркивает преемственность, традиции сибирской науки. Они не ослабевают, а только усиливаются. Начало было задумано так крепко и верно, что продолжение, как говорится, следует. Сейчас пишу о новом поколении в СО РАН и убеждаюсь в этом еще раз.

Не хотел бы идеализировать в юбилей и роль науки в развитии производительных сил Сибири. На этом пути было немало неудач. Союз науки и производства не раз давал течь. Например, уже подзабывшийся «пояс внедрения» не оправдал возлагаемых на него надежд. Зато (позволю себе вольное выражение) производительные силы знания развивались с помощью науки полноценно. СО РАН, распространяя знания, очень помогло интеллектуализации всей жизни в Сибири. Влияние сибирских научных центров на прогресс трудно переоценить. Новосибирск сейчас вправе декларировать себя как интеллектуальную столицу Сибири. И не просто по количеству населения, учебных заведений или предприятий. Практически любой в СО РАН институт, хоть ядерной физики, хоть лазерной физики, хоть геологии и геофизики, хоть катализа — везде уровень исследований мировой. Это бесследно, без влияния на технику и производство, не проходит. Рано или поздно научные заделы требуются практике. А они до сих пор большие и, к сожалению, до сих пор далеко не полностью востребованные. Но сейчас время новых решений, законов и требований.

— Государство, — говорил Председатель Государственной думы Б. В. Грызлов, посещая недавно Новосибирск, — возвращается к поддержке фундаментальной науки.

В 2008 году предусмотрено выделение на научные исследования таких средств, о каких ни в одной лаборатории СО РАН еще года три назад даже не мечтали. Для науки и впрямь наступает золотое время в прямом и переносном смысле. Но, чтобы это стало фактом, многое еще предстоит преодолеть. Мы плохо, например, делим интеллектуальную собственность по существующим сейчас правилам. Благие намерения законодателей обставляются оговорками и ограничениями, которые не устраивают ни самих изобретателей и владельцев патентов, ни институты.

Реальная жизнь словно нарочито слабеет в некоторых наших законах и постановлениях. Во многие нынешние рамки наука, как и прежде, не вписывается. У нее масса своих особенностей.

В частности, сибирская наука сильна тем, что она работает на стыках, совместно, рядом, по интеграционным проектам, и способна обогащать ученых разными знаниями. У нас многие физики и химики с заметным гуманитарным уклоном, что тоже на пользу. Приведу еще две короткие и давние цитаты отцов-основателей.

Работа на стыках Академик С. Л. Соболев:
«В математике огромную роль играют эстетические категории. Только человек, который понимает красоту формул, совершенство логических построений, может стать настоящим математиком».

Академик А. П. Окладников:
«Все, кто работает со мной, так или иначе пишут. Я очень доволен — археолог обязательно должен иметь литературные наклонности. Наш труд родствен писательскому. В природе воображения у нас нечто общее… Нам необходим шекспировский темперамент философского ощущения мира».

Так что не случайно сейчас археологи работают совместно и с физиками, и с химиками, и с математиками. Это тоже приметы особой сибирской научной школы, специалистов с незауженным мировоззрением и горизонтом. Многие уникальные археологические находки исследуются в химических и физических лабораториях. А в итоге новые знания становятся объемнее, открывают нежданные уже в начале работы пути в исследованиях.

Не раз приходилось знакомиться с работой институтов СО РАН, которые расположены далеко от Новосибирска. Например, с работой института монголоведения, буддологии и тибетологии. По предварительному впечатлению казалось, что у столь камерного института какой уж может быть большой масштаб. Между тем его «площадка» для исследований — четыре миллиона квадратных километров. Сотрудники института исследуют историю и культуру всей Центральной Азии, изучают закономерности исторического и культурного развития, а также межкультурное взаимодействие в Центральной и Восточной Азии. Это гигантский регион, и в нем сходятся интересы многих стран. В том числе и России. Здесь, как говорят ученые, идет соприкосновение силовых полей, пересечение которых весьма опасно. Это сложный геополитический перекресток мира. Он таит в себе если не угрозы, то тревогу. И задачи, которыми занимается институт, отнюдь не камерные, а крупномасштабные.

Весьма поверхностное впечатление может со стороны сложиться и об Институте космических исследований и аэрономии имени Ю. Г. Шафера СО РАН в Якутске. Как-то далековаты космические лучи от нашей обыденной жизни, но именно их изучают в институте. Однако, если вспомнить, что это один из видов излучения, который приходит на Землю из космоса, то сразу повышается интерес к работе исследователей... А что они, потоки заряженных частиц, нам несут?! Многое. Добираясь, а точнее — долетая до Земли, они создают множество разных эффектов. Вот в них физики и разбираются. В том числе и потому, что выуженная из космических лучей информация нужна для решения похожих задач, над которыми бьются ученые и на Земле. В науке нередко вроде бы случайное и второстепенное становится главным и основным.

Недавно прочел с огорчением, что Якутск, с которым связаны самые добрые воспоминания, заливает водой. Лена бушует... И сразу вспомнился институт мерзлотоведения имени академика П. И. Мельникова. Известный ученый давным-давно обобщил результаты многолетних мерзлотно-гидрогеологических исследований в своей монографии. В ней, кроме теоретических обобщений, а они и сегодня пригодны для широкого внедрения, даны практические рекомендации на всей территории, где распространены многолетнемерзлые породы. А эта территория огромная. И ее значение для экономики страны возрастает год от года. Мы снова идем на север. Осваивать его без знания научного мерзлотоведения, по меньшей мере, легкомысленно. Льды ведут себя по-разному. Они тоже таят в себе тревогу и опасность.

Долговечность принципов
К еще одной особенности Сибирского отделения можно отнести долговечность его принципов и исследований. Хотя такое утверждение может показаться странным. Какая тут, в Сибири, долговечность, если СО РАН «всего» пятьдесят лет?! Да и отцы-основатели уже в ином мире…

А тем не менее это так. Все, что провозглашалось в первые годы, живо и сейчас, не поблекло, а получило развитие: комплексные подходы к проблемам, интеграция науки и высшей школы, всемерное развитие теоретических и экспериментальных исследований после торможения в девяностые годы снова набирает силу, НГУ обретает новое дыхание, научные школы никуда не делись, а только еще заметнее заявляют о себе. Их работа, как говорили в институте катализа, пролонгированного действия. Так и есть. Здесь сегодняшние успехи связывают с тем, что делали раньше прежние директора института академики Георгий Константинович Боресков и Кирилл Ильич Замараев. Подлинная научная школа не вырастает из мелких, второстепенных задач. Научное признание в стране и за рубежом институт получил именно потому, что он занимался крупными, а не второстепенными задачами. Совместная работа химиков и физиков помогла институту стать центром каталитических исследований в стране.

Норма жизни — полемика
В очень многих институтах СО РАН научные школы формировались под влиянием проводимых семинаров. Часто в больших конференц-залах с допуском к семинарам всех желающих, начиная от студентов-первокурсников до инженеров заводов. Лаврентьев, Боресков, Ворожцов очень любили дискуссии на семинарах. В какой-то степени они их даже «провоцировали» своими вопросами. Лишь бы они были. Семинар без дискуссии, при полном согласии с докладчиком или выступающими считался неудачным. Это въелось в природу отношений в среде ученых так, что сейчас даже трудно представить, чтобы в наших институтах не спорили, не одобряли и не осуждали.

Недавно был свидетелем, какая длительная, а иногда и яростная полемика развертывалась в Академгородке по поводу того, каким быть главному корпусу НГУ, и по строительству технопарка, которое неизбежно приведет к некоторому отторжению территории лесных массивов. Меня поражало, с каким тщанием, дотошностью и темпераментом полемизировали ученые разных специальностей. Казалось, что для них потеря каждой елочки как потеря чести и достоинства. Признаюсь: это раздражало. Но и восхищало одновременно. Гражданская позиция ученых торжествовала явно. Она взращена надолго. Пока в Академгородке так спорят, он останется научным центром. Здесь будут добираться до истины при всех обстоятельствах и с упорством борцов. И это, считаю, важнейший элемент ауры в сибирской академической науке.

Под документами о создании и развитии СО РАН стоят подписи разных руководителей: Косыгина, Хрущева, Булганина, Байбакова и других. Эти имена вызывают и разные воспоминания. Но какими бы они ни были, надо признать: советская власть оказалась предусмотрительной и дальновидной, когда пошла на этот, в значительной степени венчурный рискованный «бизнес» по нынешним формулировкам, поддерживая создание Сибирского отделения АН СССР. Огромные затраты в 1957 году было выдержать нелегко. Тем более что едва началась работа, как потребовалось эти затраты увеличивать. Как, положим, и на освоение целинных и залежных земель, которое происходило примерно в то же время. Эксперимент с целинными землями закончился весьма плачевно. Так же, как и с повсеместно-насильственным распространением кукурузы. А вот эксперимент с организацией и распространением фундаментальной науки в Сибири останется в веках, как блестящий пример в череде реформ, реорганизаций и управленческих решений СССР.

Сибирского отделения в сегодняшнем его виде не было бы без Лаврентьева, Христиановича, Соболева, Трофимука, Коптюга, Будкера и других выдающихся ученых. Но его не было бы и без Хрущева, который не только «прокололся с кукурузой», как у нас привыкли вспоминать, но и нередко попадал в десятку. Если вспомнить хотя бы три факта, «выпавших» на его жизнь: двадцатый съезд партии, массовое жилищное строительство и организацию Сибирского отделения Академии наук.

Отношения большой науки с властью всегда были сложны.

Хорошо помню, о чем вспоминал ветеран науки Евгений Семенович Петренко в Институте леса СО РАН, когда мы проводили «круглый стол» по научной школе. Он вспоминал о вожде «всех народов и племен» с политической фамилией Сталин. Как известно, однажды «великий» вождь занялся планом преобразования природы и обозначил на карте несколько лесополос, которые, по его разумению, должны были защитить страну от суховеев. Между тем эти суховеи проходили по степям, где лесов отродясь не водилось. Но, как известно, не было таких трудностей, которые бы большевики не преодолевали. Сталин приказал развести здесь леса. Хотя лес — многокомпонентная природная система, в которой все части связаны. Это так называемый лесной биогеоценоз. Он имеет четкие границы, определяемые древостоем. Институт занимался совсем другими проблемами. Он отвечал на вопрос, какую роль в жизни леса играют почва, микроорганизмы и т. д. Но приказ — наказ вождя — был, и по намеченному им маршруту ученые поехали в экспедиции. Кто бы тогда мог ослушаться?! Непослушание было чревато…

Блестящий ученый и интеллигент академик Сукачев решал поставленную задачу по-своему. С помощью комплексной команды специалистов. Он взял с собой не только лесоведов, но и почвоведов, гидрологов и других специалистов. Они изучили намеченные трассы будущих лесополос и доказали, где леса могут быть, а где их разводить бессмысленно. Комплексный подход в лесоведении показал, что леса надо разводить не по воле вождя, а по «воле» науки. Но надо признать, что от того давнего толчка Сталина лесополосы все же появились. Совсем не такие и в основном не там, где их прочертил на карте вождь, но все же, все же, все же... За эту работу ученые получили Государственную премию, но уже на закате советской власти, когда сталинские дела и решения «зарубцевались».

В Академ- городок возвращается молодость
Конечно, за пятьдесят лет существования Сибирское отделение пообветшало: состарились дома и кадры, установки и деревья в зеленых зонах, где расположены академические институты. Научные центры потеряли блеск первоначального периода. Но буквально за считанные годы последнего времени в Академгородок словно стала возвращаться молодость. Сибирское отделение провело реорганизацию науки быстрее, эффективнее и с меньшими потерями, чем все остальные отделения РАН. В щадящем для научных сотрудников режиме. Так шла работа при Коптюге, так она продолжается и до сих пор. К науке возвращается престиж в обществе, в науку возвращается молодежь, в науку поступает современное оборудование, наконец в науке растет зарплата. Сейчас среднемесячная зарплата достигла более семнадцати тысяч рублей, а в некоторых институтах и значительно больше. По разным приметам, лихолетье в науке и по всей стране проходит. Выздоровление и обновление идут рядом, хотя и не без сбоев и задержек. Буквально в ближайшие недели начнется строительство технопарка. Вскоре в нашем Академгородке и в других научных центрах СО РАН появятся бизнес-инкубаторы, новые корпуса институтов, различные офисные здания, студенческие общежития не «ветхозаветного» варианта, жилые дома, объекты современного соцкультбыта и самый важный объект — главный корпус НГУ, который так долго ждали и о котором так долго спорили.

Пройдет несколько лет… Академгородок будет, конечно, другим, но не менее красивым и притягательным. Обновление так тщательно продумано и оспорено в нем, что оно только сделает лучше знаменитый научный центр. Во всяком случае, я в это верю. Вся устаревшая инфраструктура будет заменена. Уйдут в прошлое проблемы тепла, воды и дорог, торговли и транспорта. Зеленый наряд нашего научного центра не обеднеет.

В день, когда проходил президиум СО РАН, посвященный пятидесятилетию сибирской науки, мне подарили превосходный снимок Академгородка. Глядя на него, казалось, что здесь расцвело буквально каждое дерево. Отовсюду доносились запахи цветущих яблонь и сирени. А на президиуме сообщали о наградах ученых и ждали предстоящего в ближайшие дни юбилейного торжества.