За исключением... войны

Подходит Иван Софронович к дереву, гладит рукой шершавый, отдающий живым теплом ствол, и глаза его увлажняет набежавшая слеза: «Когда я посадил эти елочки, сказал, помню, супруге: «Вот, Соня, моя, а вон та — твоя». Видите, как вышло: моя растет, а Сони нет и елочки ее уже нет. Как тут не задумаешься...» — говорит он с тихой и светлой грустью.

В этом аккуратненьком простом доме на двух хозяев, что расположился, как водится у железнодорожников, совсем рядом с карасукским вокзалом, на улочке, змейкой протянувшейся вдоль железнодорожного полотна супруги Ажиенко прожили долгую и счастливую жизнь. Родили и вырастили не сына, а двух замечательных дочерей. Старшая, Людмила, уже на пенсии, а младшая Татьяна работает оператором в дистанции сигнализации и связи. Подросли и стали взрослыми людьми внуки Ивана Софроновича. Оля в депо отвечает за охрану труда и технику безопасности, а Мишка заканчивает первый курс ОМИИТа, факультет сам выбирал — электромеханический.

Началась железнодорожная династия Ажиенко не с Ивана Софроновича, а с его отца, Софрона Григорьевича, работавшего путейцем, и продолжилась во всех детях. «Ну, считайте, я — железнодорожник, два брата, Григорий и Степан, всю жизнь на Инской машинистами отработали, еще один брат, Алексей, тоже машинист, в Кемерово живет. И у сестер мужья тоже все на железной дороге работали. Разве тут сосчитаешь?!» — смеется мой собеседник. И то верно. Если еще добавить в эту «копилку» годы работы здесь же, на Карасукском отделении, супруги, Софьи Романовны, стаж обеих дочек да внучки, да вспомнить про то, что муж Татьяны, Александр Михайлович Коробец, — начальник ремонтного депо Карасук... Точно со счета собьешься. Да Ажиенко и считать не собирается — ни к чему. Не в том радость жизни. «Вот, бывает, проснусь утром, слышу: ага, пассажирский на Купино отправляется. А этот на Иртышскую идет. И как прибывают — слышу. То взгрустнешь, а то на душе так тепло-тепло станет, словно и не было этих лет, и ты опять молодой, и снова в гуще людей и дел...» — задумчиво говорит Иван Софронович.

Настоящая жизнь, по словам нашего героя, началась для него по окончании семи классов, когда пришлось свой дальнейший путь выбирать. Большая семья Ажиенко жила тогда на разъезде 54-й километр в Кемеровской области. Софрон Григорьевич и Пелагея Акимовна были людьми работящими, основательными и детей тому же учили. В 1938 году появилось новое веяние, захватившее молодежь, — шестимесячные курсы по подготовке учителей начальных классов. На этих-то курсах в Топках Ваня Ажиенко и получил свою первую специальность. По окончании обучения был направлен на работу в Топкинский молочный совхоз. Получил под свою опеку первоклашек. Стал их учить уму-разуму, а еще преподавать историю. Проработал с годик, а тут и служба в Красной армии подоспела. Год на дворе был сороковой.

— Нас в октябре забрали. Помню, человек двести, кроме меня, от Топкинского военкомата направили в Слюдянку, слышали такую станцию на Байкале? Попали мы в восемьдесят шестой строительный особый железнодорожный батальон. Тут и началась солдатская жизнь: шинель, сапоги, занятия, бегом, в воду, из воды сухой, снова вперед... — смеется, вспоминая армейское время, Иван Софронович. Но очень быстро переходит на серьезный тон. Хотя в вероятность войны никто не верил, напряженность в обществе ощущалась, и каждый паренек чувствовал свою ответственность, а потому не жил по принципу «солдат спит — служба идет», а овладевал воинской наукой со всем жаром молодой души. — Основной задачей нашего батальона была защита железнодорожных объектов — мостов, тоннелей и так далее. Тому и учили. Однако вскоре тех, кто имел среднее образование, решено было направить в школу младших командиров в Свободный, еще дальше на восток. Пока мы, двадцать пять парней, обучались новому делу, наш батальон, по распоряжению командования, передислоцировался на Западную Украину, на станцию Капычинцы.

Как пишут в книгах, а дальше была война. Свежеиспеченные младшие сержанты по окончании школы младших командиров в мае сорок первого отправились чуть не через всю страну к новому месту дислокации своей части.

Путешествие их завершилось субботним вечером двадцать первого июня сорок первого года. Замполит, примчавшийся встречать пополнение, пояснил, что батальон расположился в нескольких километрах от Капычинцев, так что переночевать лучше здесь, на станции, а утречком аккурат за ними придет машина.

— Поутру мы с приятелем огляделись и, обнаружив неподалеку от станции озеро, отправились туда умываться. Плещемся, смеемся... Вдруг — раз, два истребителя со свастикой на хвосте пронеслись над головами. Ну, мы пожали плечами: граница все-таки рядом, может, это здесь обычное дело — у нас же мир с немцами. Но вскоре все разъяснилось.

Замполит не заставил себя ждать. В этот раз он был хмур и сосредоточен. Приказал взять из вагонов самые необходимые вещи, все прочее вынести и в костер. Вагоны требовалось освободить срочно. Необходимо было как можно скорее отправить в тыл семьи комсостава. Началось масштабное отступление, не вполне организованное, порой суетливое и сумбурное. Ажиенко вспоминает: «Порой приходилось видеть такую картину. Вдоль железнодорожного полотна идет грунтовая дорога. Глядишь, стоит колонна: три, а то и пять километров. Что случилось? Мостик разбомбили. Так вместо того, чтобы привезти на полуторках грунт, столкнуть его в яму и соорудить переправу, бросают всю технику и идут пешком. Вот так тяжело все это начиналось».

Сам Иван Ажиенко, сержант третьей роты, получил в распоряжение паровоз, три вагона, взрывчатку и все те приспособления, что требовались, чтобы можно было не только разрушать инженерные сооружения, остававшиеся врагу, но и при необходимости восстанавливать разбомбленные вражеской авиацией пути, по которым шли наши составы с технологическим оборудованием и мирным населением на восток и воинские эшелоны на запад.

— Все как по расписанию. Немец утром прилетает — отбомбился. Возвращается на базу. Мы начинаем восстанавливать. На следующий день та же история: он бомбит, мы — восстанавливаем. Так мы двигались, двигались и дошли до станции Гребенка, что под Киевом. Там крупный узел расположен — направления на Москву, на Киев, на Одессу, на Минск, большое депо локомотивное, мощный хлебоприемный пункт — словом, объект для врага лакомый, — рассказывает Иван Софронович. — Как водится, они бомбят, а нам — ремонтировать. Только успели в одну сторону несколько составов с вооружением пропустить, а обратно с ранеными, как опять налет — и все наша работа насмарку. Так мы что придумали?! В очередной раз не стали станцию восстанавливать, а за ней, где шло помидорное поле, бросили шпалы и рельсы, даже насыпь не делали. И вот по этому пути со скоростью всего три-пять километров в час проводили поезда. Наша уловка действовала около месяца, пока фрицы нас не разоблачили. И снова отступали, почти до самой Вязьмы. В районе станции Белые Берега стало известно, что враг уже перекрыл дорогу на Орел...

Вскоре вышел приказ главнокомандующего, предписывающий технические войска сократить и личный состав бросить на оборону Москвы и Ленинграда. Так герой нашего очерка попал в пехоту. Да не просто в пехоту, а в полковую разведку. И главное, к чему пришлось привыкать поначалу, так это к ночному образу жизни: в темное время суток ползаешь на переднем крае, а днем в окопе лежишь. Эпизодов, когда важные сведения добывали, «языка» брали, через минные поля пробирались, на памяти Ивана Софроновича множество, только делится он воспоминаниями неохотно. Стесняется, что ли... Как настоящий мужчина, уверен: все делали свое дело и я делал, и ничего тут особенного нет. Но об одном случае я все же упросила его рассказать.

Было это на Припяти. Под Калинковичами. Наши расположились на этой стороне, ближе к Мозелю. А на той стороне как раз Калинковичи. И немцы. А деревни вокруг (или хутора по-тамошнему) — все сплошь Овцуцевичи. Просто Овцуцевичи, Большие Овцуцевичи, Малые Овцуцевичи. Вот упрямый народ названия давал! Впрочем, речь не о том. Поскольку приказ Сталина запрещал нашей артиллерии бить по жилым строениям, хитрые фрицы прятались под домами. Поди выцепи их оттуда. Так вот, небольшой хуторок. Крепкие домишки вытянулись в два ряда, вдоль одной-единственной улицы. Огороды. А дальше — лес.
Разведгруппа Ажиенко во что бы то ни стало должна была взять «языка»...

— Мы уж и проход по минному полю себе приготовили, и лаз в проволочном ограждении прорезали. День ходим, другой... Никакого результата. Но чувствуем, что и они за нами наблюдают. Тоже схватить хотят, чтобы «справки навести». Три дня ходили, но все же прихватили его, голубчика. Они в то утро, видно, сами собирались на дело. Проход-то наш они еще раньше обнаружили и решили им воспользоваться в своих целях, только со временем просчитались. Мы подползли и затаились около половины первого ночи. А они только через полтора часа пожаловали. Обычная работа разведчика какая? Наблюдать и все подмечать. Бывает, сидишь или лежишь, притаившись, и считаешь, сколько ракет пустили. А чтобы узнать, что эти сигнальные ракеты означают, какие части находятся перед нами, для этого и нужен «язык»...

«Сами-то не пытались вопросы немцу задавать?» — интересуюсь я. А Иван Софронович смеется: мол, какой с ним разговор?! Сначала крепко по матушке, как водится. Тут же руки назад, шею ему набок — чтоб жив был, но вел себя смирно. На место доставили, а уж там его допросят по всей форме.

Тот самый «язык», взятый у Овцуцевичей, оказался не мелкой пташкой — фельдфебелем. То есть по званию был равен Ажиенко — тоже командир отделения. И сведений знал немало. За этот боевой эпизод наш герой был удостоен медали «За отвагу». Со своими фронтовыми товарищами Иван Софронович немало дорог исходил. Женька до сих пор жив, а второй паренек погиб, когда немец поквадратно обстреливал нашу передовую из минометов. Сам Ажиенко дважды был ранен, но выжил.

Последние военные месяцы Иван Софронович провел в Вольской двухгодичной школе авиационных механиков пикирующих бомбардировщиков, куда его направили после очередного ранения. По окончании школы какое-то время работал здесь же, инструктором по эксплуатации, но после войны достаточно быстро, по сравнению с другими, получил дембельский билет, повезло, что в графе «довоенная профессия» у него значилось: школьный учитель.

Радость родных, уж и не чаявших свидеться, восторг от возвращения в нормальную, мирную жизнь, с криком петухов на зорьке, с обычной едой, приготовленной мамиными руками, вкуснее которой нет ничего на белом свете, — разве все это передашь! Вдруг оказалось, что девчат красивых наросло множество за время его отсутствия. А тут в кармане 3600 рублей, полученных при демобилизации. Надо бы жильем обзаводиться, семью создавать. Вот и приглядел Иван свою Софью Романовну.

Да и без дела наш герой долго не сидел. Правда, преподавательская деятельность его привлекала, зато бесценный опыт работы на железной дороге, полученный в первый год войны, давал надежду найти себя в этой сфере. А тут и начальник станции, намучившийся от жесточайшей нехватки кадров, как по заказу: «Ну, Ванек, давай, переходи ко мне работать!» Походил Ажиенко, посмотрел, попрактиковался немножко и устроился стрелочником. А уже через полгода он, сдав экзамены, стал дежурным по станции.

Прошло совсем немного времени, и нашего героя вновь направляют на учебу. В этот раз — на десятимесячные курсы поездных диспетчеров, в техшколу, что в Защите. И с того времени до самого шестидесятого года Иван Софронович трудился в Топках поездным диспетчером. А потом Георгий Васильевич Огуй, с которым они не просто сработались, но и были дружны, позвал Ажиенко с собой в Карасук. И здесь Иван Софронович трудился в должности поездного диспетчера. Была у него возможность по льготе выйти на пенсию в возрасте 55 лет, но не тут-то было, как говорится, не из того теста человек. Иван Софронович еще 14 лет отработал начальником механизированной дистанции погрузо-разгрузочных работ. И хотя эта работа тоже была значимой, уважаемой и полной трудовых побед, Иван Софронович признается, что за свою профессиональную биографию самой интересной считает работу поездного диспетчера.

— А интерес вот в чем. К примеру, в Топках это было, там имелся однопутный участок. Здесь проще — два пути: по одному поезда идут в том направлении, по другому — в обратном. А там один путь. Требовался высочайший профессионализм поездного диспетчера, все его мастерство, чтобы с минимальным временем скрестить два поезда, идущих навстречу друг другу. Мы в то время работали на 22-парном графике, то есть за сутки пропускали 22 поезда туда и столько же — обратно. Это сейчас, при светофорах, легко и быстро все происходит, а при жезловой системе много было возни. И времени требовалось, соответственно, немало. За счет чего мы успеха добились? За счет увеличения числа раздельных пунктов. Были перегоны со временем 13 — 20 минут хода. Так мы «навтыкали» между этими разъездами еще по разъезду, чтобы перегонное время хода от одного разъезда к другому было не более 8 — 10 минут. За счет этого и ехали быстрее. А какие интересные были виды соревнования?! Да даже не это главное, а знать свое дело до мельчайших подробностей, быть уверенным в себе и в другом человеке, что ни ты его не подведешь, ни он тебя. С каждым машинистом поговоришь, расскажешь ему, где, что и как, он расскажет, где, какие трудности предполагает в пути... И с главным кондуктором общаешься, и с вагонными мастерами... Вот такой был интерес, — рассказывает Иван Софронович.

И все же люди говорят, что и будучи начальником механизированной дистанции погрузо-разгрузочных работ, Ажиенко, несмотря на возраст, работал с тем же азартом, с тем же рвением, с той же самоотдачей. «Его всегда отличала потрясающая работоспособность, — говорит о нашем герое председатель узлового совета ветеранов Николай Васильевич Борзов. — Он на всех предприятиях пользовался авторитетом. Со всеми находил общий язык — и с руководством, и с начальниками предприятий, и с вагонниками, и с путейцами. Умел сплотить коллектив. Во-первых, потому, что сам — настоящий человек дела, а во-вторых, потому, что люди в те годы жили одной мыслью: как быстрее восстановить отделение, как добиться лучших показателей в труде.»

Когда Иван Софронович взялся руководить дистанцией погрузо-разгрузочных работ, дела там шли ни шатко ни валко. Не было никакой механизации. Имелся один-единственный югославский погрузчик. Им контейнеры снимали. А когда спустя четырнадцать лет он все же покинул свой пост и вышел на заслуженный отдых, станция Карасук имела грузовые дворы с повышенными путями для выгрузки сыпучих грузов, со всей самой современной механизацией.

— Когда я только занялся этой работой, здесь был маленький погрузпункт, выполнявший работу объемом около шестидесяти тысяч тонн в год. А когда сдавал дела, мы имели два миллиона шестьсот тысяч тонн. Вот и сравните. К тому времени имелись площадки в Купино, в Чистоозерном, в Краснозерском, в Камне-на-Оби, в Сузуне, в Славгороде. А потом словно пошел обратный отсчет времени: отделение закрыли, и на сегодняшний день здесь, в Карасуке, остался лишь небольшой пункт, такой, какой у меня был в Краснозерском где-нибудь... — с нескрываемой грустью говорит Иван Софронович. Правда, планы руководства дороги по развитию Средне-Сибирского хода, который получит новый импульс с введением в строй нового моста в Камне-на-Оби, вселяют в ветеранов оптимизм, они видят, что железнодорожная отрасль, являющаяся в Карасуке градообразующей, постепенно возрождается.

Из тех, с кем трудился Иван Софронович, многих уже нет. Но самые крепкие, такие как наш герой, которому 29 апреля исполнилось восемьдесят шесть лет, держатся молодцом, поддерживают отношения и между собой, и с советом ветеранов, и с бывшим коллективом. Очень тепло Ажиенко отзывается о Михаиле Ивановиче Карманове, Михаиле Николаевиче Стукалове, Владимире Леонтьевиче Задорожном. Их связывают не только долгие годы совместной работы, но и общие победы, общие воспоминания. За успехи в труде Иван Софронович имеет немало благодарностей и наград, в том числе именные часы министра и Почетную грамоту ЦК профсоюза за перевозки хлеба. Он всегда активно занимался общественной работой, избирался председателем райпрофсожа и даже был делегатом XI съезда профсоюза железнодорожников. А уж как спорт любил, и не выскажешь! В армии Иван Ажиенко серьезно занимался боксом, после войны в Топках — футболом, а здесь, в Карасуке, особым почетом пользовался волейбол.

Ход времени неумолим. Вот уж сил маловато, чтобы ранней весной привести дворик в порядок, деревца подбелить... Раньше бы — минутное дело, а теперь уж здоровье не то. И тяжеленные гантели, что лежат у крыльца, по наследству перешли в собственность внука Михаила, как, впрочем, и отличное двуствольное охотничье ружьецо. Да и на рыбалку съездить уже не так тянет. Вот чего много, так времени на раздумья и воспоминания. Часто вспоминается Соня, Софья Романовна. Супруга Ивана Софроновича так же, как и он, всю жизнь трудилась на железной дороге. Семнадцатилетней девчонкой она приписала себе год, чтобы устроиться стрелочником и иметь хоть какую-то возможность кормить семью. Познакомились, поженились и всю долгую жизнь прожили душа в душу. Над Иваном некоторые даже посмеивались: мол, вот однолюб какой! А он действительно однолюб. Тем и счастлив.

— Если бы мне довелось повторить эту жизнь сызнова, я бы ее прожил так же. Без всякого изменения. За исключением только одного периода — войны. Это единственное, чего бы мне не хотелось вновь испытать... — говорит Иван Софронович.