НАДЕЖДА

Не очень уверен в бесспорности такого утверждения, но судьба Надежды Львовны Мироновой, кандидата биологических наук, старшего научного сотрудника и еще одного лауреата премии 50-летия СО РАН из института химической биологии и фундаментальной медицины, его подтверждает. Она приехала в Новосибирск из Киргизии только в 1992 году. А родилась в Казахстане в семье журналиста и учительницы.

Убежден, что когда-то Новосибирск еще вспомнит с благодарностью тех людей, которых лихолетье в конце двадцатого века выдавило в наш город. Я их не раз встречал и не помню, чтобы среди русскоязычных беженцев были вялые, ленивые или ничего не умеющие люди. Отнюдь! Они осваиваются в новой жизни с редкостным упорством. Надежде Мироновой, видимо, было немного легче. Способности помогали. Жила она в небольшом городке в двадцати километрах от Бишкека. Когда заняла третье место в республиканской олимпиаде по химии, Надежда без особых волнений попала в нашу физматшколу. А после нее, не сдавая никаких экзаменов, поступила в НГУ. Проходные баллы по математике, физике и химии это позволяли.

Любила Миронова больше химию, но поступила на биологию. (Чему всегда, пусть невольно, но удивляюсь. В школе для меня не было противнее предмета, чем химия. Правда, это не помешало в свое время жениться на химике, да еще окончившей школу с медалью. Когда вспоминаю свою покойную жену, то давнее грустное несовпадение теперь уже кажется вполне невинным и несущественным. А вот биология нравилась. Уважение и интерес к ней появились поздно, после знакомства с Дмитрием Константиновичем Беляевым и другими генетиками.)

— Диплом я пришла делать в наш институт, — продолжала рассказ Надежда Львовна, — в 1997 году. Сразу попала в лабораторию директора института академика Валентина Викторовича Власова. В этом мне повезло. Но не повезло сперва в другом: научным руководителем был не Власов, а другой ученый, который уехал за границу. Вскоре я уже работала в группе Марины Аркадьевны Зенковой. Под руководством Власова и Зенковой я защищала и диплом, и кандидатскую диссертацию.

— Так все-таки, — спросил у Надежды, — вам больше везло в жизни или не везло?

— Везение — это случай. Но если вспоминать, то больше везло...

Потом собеседница призадумалась и уточнила:

— Всяко бывало... Диплом по тематике не совпадал с диссертацией и с той работой, за которую я получила премию СО РАН.

— Если цитировать документ, который у меня есть, то вы получили премию за работу «по созданию новых катализаторов — искусственных рибонуклеаз, расщепляющих определенные нуклеотидные последовательности в РНК». И далее в полученной «бумаге» говорится, что эти рибонуклеазы — функциональные аналоги природных рибонуклеаз, и они необходимы для биотехнологических процессов. Больше того, они являются потенциальными противовирусными препаратами. И вы, Надежда Миронова, своей работой «охарактеризовали» первый в мире искусственный катализатор расщепления РНК — гибридную молекулу. Теперь ваш катализатор запатентован.

— Знаете, Надя, — пояснил я Мироновой, — если я ограничусь только этими выдержками, рассказывая о вашей работе, то на первой же летучке после публикации меня в редакции попросту истопчут словесно. Так что давайте пояснения.

— Начну с уточнения, — принялась популяризировать рассказ Миронова, — что работа над дипломом по исследованию взаимодействий нуклеиновых кислот помогла и диссертации. В 1998 году я поступила, сразу после диплома, в аспирантуру. Тоже вроде бы повезло. Да еще в той же лаборатории продолжая работать. Однако спустя год моя аспирантура прервалась декретным отпуском (отнесем это к самому большому везению Надежды Львовны. — Р. Н.). Сейчас у меня восьмилетняя дочь, первоклассница.

— Как ее зовут?

— Катя.

— Надо же! У меня внучка Катя.

— Моя тема, — продолжала пояснять Надежда Львовна, — осваивалась в лаборатории давно. Над ней работал еще академик Власов. В этой области он первооткрыватель. Суть в том, что молекулы РНК (рибонуклеиновая кислота), выполняя в клетке очень много важных функций...

— Каких, например?

— С них синтезируются белки, они регулируют в организме многие процессы.

Но важнее всего, что это геном вирусов. А значит, вирус, содержащий РНК-геном, может быть патогенным для человека и вызывать заболевания. Словом, очень интересные молекулы. Но еще более интересно для нас было исследовать вещества, приводящие к разрушению этих молекул. Они и называются рибонуклеазами. Природные рибонуклеазы давно известны. Это белки. Сейчас они применяются уже для лечения и спокойно продаются в аптеках. Но наша работа нацеливалась на то, чтобы создать и исследовать искусственные рибонуклеазы. Фактически это были органические молекулы, которые присоединяли друг друга. Но молекулы эти совершенно разного происхождения. Они могут быть фрагментами белков, положим, или нуклеиновых кислот и т.п. Мы исследовали способность этих искусственных молекул деградировать РНК в пробирке (in vitro). И если мы находили удачный катализатор расщепления РНК (то есть соединение, с высокой эффективностью деградирующее, разрушающее молекулу), то затем проводили исследование вещества уже на некоторых биологических объектах.

У нас в лаборатории исследуют, например, вирус гриппа. И мы, получив необходимый нам катализатор, очень эффективно его используем для других целей. Для того хотя бы, чтобы проверить способность этих веществ деградировать, разрушать РНК-вируса гриппа. И таким образом прекращать инфекцию. Наши коллеги проверяли все на куриных эмбрионах и на мышах.

Конечно, это пока исследования в рамках фундаментальной науки.

Биологическими объектами напрямую мы долго не занимались. Довольствовались тем, что добывали новые знания, изучали проблему... по пробиркам. Но сейчас мы поворачиваемся к решению конкретных задач. В частности, по созданию новых вакцин с помощью дендритных клеток. Они захватывают в организме чужеродные антигены. Это может быть только белок, клеточная стенка бактерии или белок вируса. Дендритные клетки перерабатывают внутри себя враждебный антиген, а потом его выставляют, а проще — выталкивают на поверхность в комплексе с другими белками. Все это сулит многое. Например, возможность разрушить клетки опухоли, чужеродные бактериальные частицы или попавших в организм извне вирусных агентов. Это, конечно, упрощенное объяснение, но цель работы именно такова: надо активировать первую линию иммунной защиты, которая есть в человеческом организме. Тема для нас достаточно новая, но, как мы надеемся, очень перспективная.

— А онкологические метастазы не входят в сферу ваших интересов?

— Входят. Но это тоже новая тема для нас. И она тоже вышла из исследований по рибонуклеазам. Дело в том, что уже давно в мире исследуют противоопухолевый потенциал природных рибонуклеаз. Всем как будто понятно, что их свойство и назначение — деградировать РНК и определять их роль и функцию в отношении опухолей. Природные рибонуклеазы способны убивать клетки опухолей. А мы сначала предположили, а потом решили, что искусственные рибонуклеазы тоже могут справляться с этой очистительной работой. Пока это окончательно, конечно, не доказали. Идет начальная стадия исследований. На сегодняшний день мы провели, то есть изучили, потенциал некоторых природных рибонуклеаз. Первые полученные данные отправили для публикации в докладах РАН. Они подтверждают, что природные рибонуклеазы в состоянии бороться с опухолями. Проверка проходила на мышах. Она показала, что количество метастаз в группе отобранных мышей уменьшается до двадцати процентов при лечении природными рибонуклеазами и, кроме того, происходит тридцатипроцентное снижение объема опухоли. Они просто перестают расти.

— А такая проверка возможна на больных людях?

— Чтобы это проверять на людях, надо знать, что РНК-лекарства уже применяются. Они продаются в аптеках. Но используются они для других целей. Например, при вирусных инфекциях. Опять же для того, чтобы препятствовать развитию инфекции. Однако, раз лекарства эти разрешены и патентовать их, следовательно, не нужно, то наша задача в том, чтобы запатентовать схему лечения. Что мы недавно и сделали. Но еще не получили приоритет на этот патент. Еще ждем признания. И уже около года. Хотя патент все равно получить легче, чем разрешение на то, чтобы применять предлагаемую нами схему лечения. Для этого необходимо провести клинические исследования. Но они уже от нас не зависят и проводятся, как правило, долго.

— А стволовыми клетками занимаетесь, учитывая, что вы сотрудничаете с Институтом иммунологии Сибирского отделения РАМН?

— Как таковыми — нет, не занимаемся. Но дендритные клетки, которыми мы занимаемся, конечно, не стволовые, но тоже полипотентные, то есть клетки, обладающие многими функциями. Однако основная их функция в том, чтобы «превратиться» в противоопухолевые вакцины. Впрочем, и дендритные клетки для создания вакцин тоже еще не получили «права гражданства». И это тоже связано с клиническими испытаниями. Пока они не проведены.

— Это перспектива?

— Да. Но перспектива близкая, а не дальняя. Потому что у этих клеток очень хороший потенциал. Сейчас используется самая простая схема: берут клетки опухоли и разрушают их.

— А как разрушают?

— Примитивно, но эффективно: получают гомогенат — давят в ступке, поливают дендритные клетки, которые, как мы говорим, находятся в культуре. Эти клетки захватывают содержимое клеток опухолей и получают полный набор внутри себя опухолевых белков, которые перерабатываются дендритными клетками, а затем выталкиваются на поверхность. Такие клетки можно тут же брать и вкалывать их пациенту. Грубо говоря, берется кусочек опухоли, превращается в жидкость для дендритных клеток, которая поглощается ими, а затем, появляясь на поверхности, полученное вещество берет на себя роль активатора иммунной системы, в итоге — разрушителя опухоли и лекаря для больного.

— А куда вкалывают эти клетки, в какое, извините, место?

— Желательно в саму опухоль. Но можно и просто в кровоток. Все равно дендритные клетки попадут куда надо и займутся своим делом — убивать опухоль, которая убивает человека. Иначе говоря, получают мощный противоопухолевый иммунный ответ.

— А теперь давайте вернемся к тому, когда вам не повезло. Пока все как будто благополучно. Но в жизни так по обыкновению не бывает. Или бывает?

— У меня был такой случай: это когда чуть не выгнали из физматшколы.

— Вы что, хулиганили?!

— Нет, ни в коем случае. У меня была очень слабая подготовка по физике. И когда я попала к учителю Александру Леонидовичу Куперштоху, то увидела, что он замечательно решает задачи, а я этого совершенно не умела. Не забывайте, что приехала в Новосибирск из маленького городка Киргизии.

Куперштох удивлялся тому, что, хорошо зная математику и химию, я совершенно не умела решать задачи по физике. Но, удивляясь, он все же научил меня хорошо решать задачи и по физике, за что я ему очень благодарна. В физматшколе хорошие оценки зарабатываешь очень тяжким трудом.

Вторая сложность связана не со мной. Мой муж окончил наше военное училище, которое расположено в микрорайоне «Щ». Но тогда, когда армии почти не уделяли внимание. Это сейчас офицеры получают хорошую зарплату, им дают сертификаты и т.д. И по распределению муж попал в Нижний Новгород. Как раз тогда, когда я была уже сильно беременна. Мне скоро надо было рожать, а он был обязан поехать по распределению. Вот тогда нам сильно не везло. И полтора года он не мог уволиться из армии. Сейчас жизнь налажена, у мужа и у меня нормальная работа. Да и зарплата тоже. А тогда, когда он был далеко от нас, он, молодой лейтенант, получал зарплату 1200 рублей. Тут впору самому не прокормиться, не то, чтобы семью содержать. Так что нам не всегда везло. Как вы и предполагали... Начинать всегда тяжело. И если бы не было мужа, который при всех обстоятельствах меня поддерживал, неизвестно, как тогда сложилась бы моя жизнь и работа в науке.