Инновационный вектор развития

— Недавно, как все ваши читатели уже знают, прошло с большим размахом празднование 50-летия Сибирского отделения РАН, — напомнил Николай Леонтьевич. — И одна из важнейших тем, которая звучала во время этих торжеств, — это развитие инновационной деятельности Сибирского отделения. Раньше это называлось взаимодействием с промышленностью, внедрением разработок науки в производство и т. п. Но от перемены названий суть не сильно меняется. Однако с учетом того, что у нас сейчас рыночная или, скажем так, полурыночная экономика, изменения, конечно, есть. И все же, с точки зрения ученых, существо, та самая суть, о которой мы говорим, поменялись мало. Кроме того, именно для Сибирского отделения эта особенность, то есть инновационный вектор развития, была характерна давно, а точнее, с самого начала образования Сибирского отделения еще Академии наук СССР.

Разные формы взаимодействия
— Сегодня, в условиях рыночной экономики, наше развитие свелось к разным формам взаимодействия. Прежде всего сами академические институты, особенно те, которые имеют опытные заводы и мастерские, производят наукоемкую продукцию, заключают лицензионные соглашения, продавая свои интеллектуальные продукты, например программные пакеты, достаточно умело встроились в рынок. Общая сумма этих заработков только за прошлый год составила около четырех с половиной — пяти миллиардов рублей. Примерно столько же зарабатывают фирмы при наших институтах. Часть из них сидят в самих институтах, и в них на полставки работают сотрудники НИИ, а другие фирмы, только использующие разработки институтов или работающие по лицензионным соглашениям, обрели собственные «крыши» и полную самостоятельность. Уточню, что и эти фирмы Академгородка, и расположившиеся чуть в стороне от него тоже выпускают продукцию примерно на ту же сумму — четыре с половиной — пять миллиардов рублей.

Наконец, крупная программа по силовой электронике — она создана областной администрацией, «Росатомом» и СО РАН — тоже принесла только за прошлый год за счет реализации продукции девять миллиардов рублей. В сумме всего получается восемнадцать миллиардов.

— Как не сказать, что это весьма заметно…

— Цифры хорошие, верно, а удовлетворения все равно нет. Только не надо представлять, — продолжил рассказ Николай Леонтьевич, — что все эти деньги поступают целиком в институты или получают их только за счет работы институтов. Приблизительно половину, не более, или даже чуть меньше можно все же отнести именно к результатам научной деятельности институтов и тех технологий, которые в них разработаны. Это несколько больше, чем мы получаем из федерального бюджета и из других форм бюджетных поступлений.

— С учетом и грантов?

— Да. Однако эти хорошо звучащие цифры нас все равно не сильно радуют. Мы могли бы сделать гораздо больше. Примером может быть та же программа по силовой электронике, которая начиналась с суммы шестьсот миллионов, а сейчас «подбирается» к десяти миллиардам. Так что если интенсивно работать в верно выбранном направлении, то заметный результат появляется быстро.

— А что или кто замедляет получение такого результата?

— Во-первых, сами институты морально далеко не всегда готовы переходить на рельсы инновационного развития. Кроме того, существует некая опасность — как бы не пострадала при переходе на такой путь фундаментальная наука. Можно успешно выпускать и уникальные кирпичи, и косилки, и холодильники, но фундаментальная наука при этом экономическом успехе никак не развивается.

— Полагаю, что есть и… денежная опасность. Заработок вырастает, а интерес к науке угасает.

— Да, такая опасность тоже есть. Некоторое интеллектуальное и духовное «развращение» академических кадров тоже наблюдается, когда фундаментальной наукой перестают заниматься, потому что прикладная более выгодна, приносит много больше денег. Потому все эти процессы надо умно регулировать. Вряд ли нужно, положим, еще больше, чем сейчас, создавать фирм при институтах и больше, чем в разумных пределах, выпускать продукции. Мы поддерживаем другую форму взаимодействия и взаимосвязей. Это технопарк у нас и технико-внедренческая зона в Томске. Жизнь покажет, какая форма станет лучше, эффективнее. В зонах будут действовать резиденты и поселятся, главным образом, уже существующие фирмы. Они приобретут дополнительные возможности для развития производства.

— Если можно, то чуть конкретнее скажите о дополнительных возможностях…

— Прежде всего они получат больше площадей, помещений. Им будет больше предоставлено услуг, особенно центров коллективного пользования, металлообработки по программному лицензированному продукту и т. д. И там, что очень важно, будет больше рабочих мест. А это позволит им «не сманивать к себе» наших научных сотрудников. Своих работников им хватит, которые придут к ним из НГУ и других вузов Новосибирска и ближайших к нам городов. При нормальной организации дела, как я думаю, это позволит приведенные в начале беседы цифры увеличить в несколько раз. Сейчас все Сибирское отделение РАН зарабатывает примерно девять миллиардов. Из них Академгородок немного больше половины. А надо, чтобы он зарабатывал раз в пять больше — примерно двадцать пять миллиардов. И это вполне реально.

— На только что минувшем торжестве первый вице-премьер и министр связи говорили о том, что планируется в Сибири создать семь технопарков с расчетом, что они будут выпускать продукции на сумму двадцать пять — тридцать миллиардов рублей.

— Но, на мой взгляд, эти цифры явно заниженные. При хорошем развитии один только наш, новосибирский, технопарк может выпускать продукции на такую сумму. Ну, пусть даже половину. А что же делать остальным шести?! Я называл, когда докладывал президенту страны В. В. Путину в первый раз о наукоградах, критикуя их за то, что они мало пока что дают, другую цифру: миллиард долларов. Выпускать продукции на такую сумму возможно только в Академгородке. Иначе говоря, на двадцать пять — тридцать миллиардов рублей. И помнится, что меня поддержал министр экономического развития Г. О. Греф. Тогда же я сказал, что если будет десять таких центров и каждый будет производить продукции на миллиард долларов, а все — на десять миллиардов, то это примерно столько же или немного больше, чем производится наукоемкой продукции сейчас во всей стране, включая оборонку. А цель, какую нам надо достичь в общем выпуске, — два процента ВВП в виде наукоемкой продукции. Считаю, что это вполне достижимо и реально.

— Николай Леонтьевич! Вы включаете в эти цифры то, что производится в особой экономической зоне Томска?

— Да, включаю. И если там развитие пойдет успешно, то приведенные цифры могут быть существенно увеличены. Мне представляется, что наши цифры более обоснованы, чем приводимые не у нас.

В Томске, конечно, пока выпускается гораздо меньше. Хотя и там есть рекордсмены. Я имею в виду, в частности, томскую фирму, которая выпускает автоматизированное оборудование и программное обеспечение к нему для всего нефтегазового комплекса России приблизительно на 3 — 4 миллиарда рублей. Во всяком случае, приближается к этой сумме. Но возможности позволяют выпускать гораздо больше.

Движение с торможением
Проблемы и в технопарках, и в особых экономических, технико-внедренческих зонах большие. И главная беда — все у нас слишком зарегулировано. Недооценивать эту усложненную надстройку нельзя. Она тормозит развитие.

О второй опасности для науки речь уже шла. Это переманивание лучших академических кадров в бизнес, в технопарк и зоны. Пока эта опасность еще отдалена, сегодня не грозит. Она нарастает исподволь, но исключать ее из внимания не стоит. Она может привести к интеллектуальному обнищанию фундаментальной науки. Пока же опаснее то, что слишком медленно все развивается. Можно сожалеть по этому поводу, а можно и бороться за ускорение. Оптимальные цифры, которые я называл, появятся в том случае, если все будет развиваться нормально.

— Николай Леонтьевич! Ваши оговорки говорят о какой-то горечи накопившейся…

— Движение вперед есть, но ничуть не меньше чиновничьего торможения по всем линиям и направлениям. Причем сознательное и постоянное. В одних случаях это для того, чтобы получать пресловутые откаты. В других случаях торможение из-за непонимания инновационного вектора развития, неумения глубоко вникнуть в современные проблемы. А в-третьих, очевидны проявления неповоротливой, бюрократической чиновничьей системы. Чиновники ничего не производят. Они только воспроизводят самих себя. Менталитет ученых и чиновников сильно расходится. В фильме «Наука во все времена», который демонстрировался в дни юбилейных торжеств, звучали произнесенные еще при советской власти слова академика Александра Леонидовича Яншина о том, что и наука борется за развитие производства и сельского хозяйства, и министерства, но только психология у них разная. Наука заботится о том, чтобы действительно больше было фруктов, овощей и других продуктов, а чиновники борятся за то, чтобы было больше освоено денег. Главное для них — закопать деньги, а не произвести нужную продукцию. Нечто похожее происходит и сейчас.

В Томске создана технико-внедренческая зона. Но в ней зарегистрирован всего один резидент. Тот самый, когда еще Путин в Томск приезжал. И он до сих пор один. В кооперации с этим резидентом работает наш институт катализа. В чем причина такой малой подвижности? Во-первых, все слишком зарегулировано. А, во-вторых, по сути ничего еще не построено, даже не начато. Все, что нужно было ему, построил только этот единственный резидент. Построил и зарегистрировался. А других резидентов, желающих осесть в Томске, может, и не будет. Справедливости ради замечу, что и в Новосибирске тоже все затянулось года на два. Сейчас только приступаем к реальному строительству технопарка. Прежде всего инфраструктуры: это новые подстанции, прокладка водовода от города, улучшение дорог и т. д. В ближайшее время начнется сооружение первых зданий технопарка. И если осенью, а так предполагается, к нам приедет президент В. В. Путин, то ему мы уже покажем начало строительства. Надеюсь, что и в Томске оно тоже начнется.

Но обидно, что мы теряем время. Когда мы проигрываем в конкуренции с передовыми странами, то становится очевидным, что мы проигрываем прежде всего из-за потери времени. Мы всюду опаздываем. Начиная с правительственных решений, которые где-то и подолгу «крутятся». Например, закон об особых экономических зонах. Крутили его, крутили года два, а затем его приняли с теми же недостатками, какие в нем были и в первоначальном варианте. А едва приняли, как сразу же стали вносить в него изменения.

Резидентом, например, по нашему закону можно «числить» только того, у кого есть здание. Почему? Зарегистрируйте его, он и построит себе все что ему надо. И таких закавык полно. Во внедренческих зонах почему-то разрешается выпускать только малые серии. А что такое эти малые серии, кто их определит?! Непонятно. Для слишком малых серий никто в зону не пойдет — невыгодно. Нужно было ограничить объем производства и разрешать, положим, не более ста работающих. Тогда ни к чему было бы ограничивать резидента малыми сериями. Но даже выявленные и очевидные недостатки законов, решений и постановлений мы не умеем или не хотим оперативно исправлять. И опять теряем время. Нам надо ускорять движение вперед, а мы его замедляем.

— Похоже, Николай Леонтьевич, что вы из явного оптимиста превращаетесь в пессимиста…

— Нет, это не так. С одной стороны, полон энтузиазма. Процесс все-таки пошел. Пусть с большими задержками, но он идет. Это действительно инновационный вектор развития. И технопарк, и технико-внедренческие зоны будут созданы. Но, с другой стороны, есть основания и для пессимизма: мы теряем темпы и время перед своими потенциальными конкурентами. Надо помнить, что пока мы налаживаем медленно и с опозданием передовое производство, у него есть все шансы перестать быть передовым. Опоздание превращается в отставание. Потребуется уже новое производство.

— Нанотехнологии, например.

— Не сотвори себе кумира. Нанотехнологии, конечно, нужны, и от них можно ждать многого. Но ничуть не меньшее значение имеют и те четыре направления, которые были «приписаны» сперва нашему технопарку: это информационные технологии, которые считались сначала главными, это силовая электроника, приборостроение и медицинские приборы. Во многих из них есть и нанотехнологии. Но, создавая технопарк, мы не выделяли в отдельное направление нанотехнологии. Однако во время юбилея самый большой «круглый стол» уже посвящался проблемам нанотехнологий. В том числе и потому, что появилась федеральная программа по этому направлению. И на развитие его отпущены большие федеральные средства. Надо признать: сегодня эта ветвь науки не просто самая модная, но и самая реальная по деньгам. Следовательно, можно ожидать развития. И, как всегда, борьба за деньги выходит на первый план. Эта борьба знаменует переход к новым технологиям и новому пониманию многих химических и физических процессов на наноуровне, что проявляется прежде всего в электронике. Это понимание позволяет, например, получать невидимые зеркала и материалы. Принципиально новая возможность развития. С нанотехнологиями связано создание таких вещей, как квантовый компьютер. Происходят такие прорывы в науке, последствия которых пока еще трудно оценить. Но есть и очевидно полезные вещи. Хотя бы нанопорошки. Они не требуют прорыва и не всегда понятны принципы их действия, но практически могут уже служить промышленности, людям. Приметы инновационного вектора развития с каждым годом сопровождаются открытиями. Приведу последний пример: добавление нанопорошков в расплавленный металл. Оно усовершенствует структуру металла, делает ее мелкозернистой и равномернозернистой.

При этом вспоминается знаменитая дамасская сталь, секрет изготовления которой утерян. А теперь, как говорят, открыт. Она получалась после некоторых добавок в расплав.

— Представьте, Николай Леонтьевич, что вы выступаете на очень высоком собрании. Например, в Совете Федерации. Что бы вы сказали, о чем сердце болит?

— Я бы призвал высокое собрание более внимательно и обоснованно поддерживать инновационный бизнес. Чтобы было выгодно им заниматься и ученым, и крупным бизнесменам, и малому наукоемкому бизнесу. Больших объемов производства у малого бизнеса не будет. Это легенда. Должна работать известная цепочка: институт, при нем фирма, выпускающая малые серии, потом малое предприятие с сериями побольше, средними, а затем крупное предприятие, которому выгодно выпускать большие серии. Есть, конечно, и такие технологии, которые не требуют столь длинных цепочек. Но нужно и то, и другое, и третье для инновационного вектора развития. Но перед каждым этапом этой цепочки надо убирать барьеры, мешающие развитию. А они всюду, в том числе и законодательные барьеры.

— Например, кому принадлежит собственность?

— Конечно! Надо наконец разобраться с вопросом, кому принадлежит собственность, чья она. Об этом говорится уже пять лет, когда прекратилось разрушение экономики, а началось подлинное движение вперед, развитие. Но вопрос так и не решен. Предлагалась вполне разумная формула дележа собственности в пропорции 30:30 и 40 процентов. То есть одну треть самому изобретателю, столько же институту, а остальное посреднику, который новшество осваивает и внедряет (физическим лицам, институту, уполномоченному государства). Почти как в Германии. Но у нас это предложение не прошло. Для этого надо принимать закон, а он не принят. Зато с достаточной быстротой принимаются законы, выгодные крупному бизнесу, прежде всего нефтяному. Так что поводы для пессимизма есть. Хотя и в Думе, и в правительстве звучит много вполне разумных предложений, но почему-то они постоянно тормозятся.

Второе, о чем бы я сказал в своем выступлении, — это о механизмах софинансирования. Чтобы в инновационном развитии были заинтересованы и государство, и наука, и малый, средний и большой бизнес. Во всем мире существуют разные венчурные фонды. У нас пока создан первый. И то едва работает. Зато есть ПИФы — паевые инвестиционные фонды. Но я к ним отношусь как к блефу.

Они созданы для самого примитивного прокручивания денег. И не больше. Это все равно, что вы вкладываете свои деньги в ценные бумаги. И за счет игр на бирже вы можете то ли выиграть, то ли проиграть. Вы помните, как Ротшильд стал богатым?

— Нет.

— Он раньше всех узнал, что Наполеон при Ватерлоо проиграл. И Ротшильд сразу скупил государственные бумаги, которые выпустила Англия для ведения этой войны. Поняв, что они быстро вырастут в цене. И стал одним из самых богатых людей в мире.

Выступая, я бы еще сказал, что вертикаль власти должна лучше работать на местах, лучше понимать особенности регионов. К примеру, лейтмотив нашей области — инновации. Только развивая их, мы можем добиваться заметных успехов. Потому что у нас велик потенциал науки, высшей школы, промышленности, культуры. Как же этим не воспользоваться в полной мере для развития?!