Посеешь характер — пожнешь судьбу

— На каком посту вы сегодня несете службу, Владимир Анатольевич? Кем себя ощущаете? Пенсионером на заслуженном отдыхе? Бывшим руководящим деятелем государственного масштаба? Или просто общественником — членом неофициального «совета старейшин» нашей области, к которым прислушивается сам губернатор?

— Сегодня я тот же, что и вчера. Что и всегда — гражданином своей страны, но — увы! — уже преклонного возраста. Коммунистом. Партию, как и жену, выбрал однажды и навсегда. Я вступил в КПСС в 1952 году, и это было зрелое решение. Партия создавала нашу великую страну, и мне было с нею по пути.

Разрушать СССР тоже, естественно, начали с партии. И я, не задумываясь, встал на ее защиту. Помните, Ельцин издал два указа: первым запретил КПРФ, вторым — объявил КПСС не партией, а государственной структурой. Я вошел в состав двенадцати представителей КПРФ, членов Верховного Совета РСФСР, решившихся обратиться в Конституционный суд с ходатайством о признании незаконными этих указов президента. Оба этих вопроса совместили, но если первый был уже готов к слушанию, по второму еще надо было подготовиться. Был объявлен перерыв с 25 мая по 7 июля 1992 года.

Как представителю ходатайствующей стороны мне было предоставлено слово на второй день после этого перерыва. Предполагая, что мое выступление могут сорвать, я начал свою речь с дипломатической уловки. Обратился к уважаемым членам Конституционного суда. Я, мол, постараюсь выстроить свое выступление так, чтобы не дать вам зацепки и сделать мне замечание. И тем более выставить из зала.

Слушали молча. Дошел до конфискации собственности партии. Президент, сказал я, повел себя как разбойник на большой дороге. Ограбил миллионы коммунистов, создававших эту собственность своим трудом, и партию, которая сама зарабатывала эти деньги. Взглянул на судий — они растерянно переглянулись. Но рот мне никто не заткнул. И я продолжал дальше...

— Это ваше выступление на Конституционном суде вошло в историю. Но одно дело — принадлежать к правящей партии, и совсем другое — к оппозиционной. У КПРФ сегодня, кажется, даже не просматривается перспектив участия в управлении страной. А вы ведете себя так спокойно и уверенно, будто ваша партия не сидит в окопе, а готовит контрнаступление... На что вы надеетесь? В чем основа вашего оптимизма в этих условиях?

— Процесс развития имеет только однонаправленный вектор. По этому пути и будет двигаться человечество. У меня нет в этом никаких сомнений. Сегодняшняя ситуация в России — всего лишь зигзаг. Все равно, что реку повернуть вспять. Она не будет долго слушаться насильника.

Надо признать, тем, кто взялся «исправлять» наш народ, уже многое удалось. Сбить набекрень мировоззрение молодежи, подменить систему культурных, моральных и нравственных ценностей.

А результаты такого «воспитания» — вот они! В стране, где давным-давно не было войны, миллион беспризорных. Миллион молодых людей сидит в тюрьмах.

Вот за этим столом регулярно проходят заседания комиссии по вопросам помилования при губернаторе области, созданной по указу Президента России во всех регионах. Сегодня мы будем рассматривать по представлению исправительных учреждений 14 дел осужденных. Возраст — от 20 до 28 лет. Это — насильники и убийцы. Да, они, наверное, встали на путь исправления. Но и освободившись, попадут в ту же среду, где их соответствующим образом «воспитали».

Если мы хотим воссоздать сильную, уважаемую страну, надо решительно скорректировать управленческий курс. Чего все время, увы, пока недостаточно успешно, добиваются коммунисты. Но нельзя не видеть, как нам стараются перекрыть дорогу в выборные руководящие органы. Делается все возможное, чтобы народ за нас не голосовал, а снова избрал в Думу «нужных» людей. Ведь коммунисты в Думе поддерживают только те законы, которые защищают интересы трудового народа, а не олигархов. А если в Думу из 450 человек около трехсот избирается «единороссов» вместе с «жириновцами», а коммунистов — 45 — 50, никаких оппозиционных решений принять невозможно.

— Владимир Анатольевич, извините, но на пороге две выборные кампании. Чтобы эта беседа не была воспринята в русле преждевременной предвыборной агитации, давайте вернемся к вашему юбилею. К истокам, как говорится.

Человек родится, а личность формируется. Определенной средой, обстоятельствами. И вот однажды проявляет себя Поступком. Что в большей мере определило вашу судьбу — характер или жизненные обстоятельства?

— Все-таки, наверное, поступки. А они определялись характером в определенных жизненных обстоятельствах.

Я вам рассказывал, что закончил в Рыбинске Ярославской области авиационный техникум...

— Вы мне рассказывали когда-то, как в войну подшивали валенки всей деревне...

— Да, дети в ту пору многое умели. Я до техникума два года работал с мужиками в рыболовной бригаде. Надо было кормить семью. Ну а потом отец, ставший инвалидом, все же отправил меня учиться. В 1948 году я окончил техникум и был направлен в Омск, на авиационный завод им. Баранова.

Огромный завод, где трудилось более 30 тысяч человек. Меня назначили мастером в гальванический цех. Это не по специальности, потому что я получил профессию техника-технолога по горячей обработке металлов. Работа в гальванике мне не понравилась. Месяца через полтора я пришел к главному металлургу завода по фамилии Медведь, очень хороший человек, кстати, и заявил:

— Давайте так договоримся, товарищ главный металлург. Или вы меня определяете в термическое производство, или я уезжаю обратно.
Меня в Рыбинске приглашали на авиационный моторостроительный завод.

Ростом я не вышел да еще совсем молодой, наверное, удивил Медведя такой решительностью. Он стал меня уговаривать, но я уперся... На заводе было две термические структуры — большой цех и отделение при инструментальном производстве. На него я и положил глаз. И Медведь неожиданно пошел мне навстречу.

— Четыре месяца назад у нас в термическом отделении инструментального производства работала бригада из Московского НИИ авиационной промышленности. Они там установили дуговую электропечь по изготовлению высокоточных заготовок режущего инструмента. Сдали и уехали. Возьметесь довести её до ума?

Я согласился. Назначили технологом, потом мастером, старшим мастером... Потом установка стала в четыре раза мощнее. Следом у нас появилась индукционная печка по расплавке твердосплавных металлов и изготовлению режущих инструментов высочайшей точности весом в пятьдесят килограммов.

— Так вот откуда ваш аккуратнейший, мелкий почерк и легендарная собранность и любовь к порядку.

— Ну не знаю... Но завод действительно приучил меня к ювелирной работе. Кстати, о нашем производстве был снят документальный фильм, который показывала и новосибирская кинохроника. Тут я увидел и себя на экране.

Вот та заводская проходная, как в песне поется, и вывела меня в люди. Там я вступил в партию, был избран партгрупоргом, секретарем парторганизации цеха... Там я окончил вечернее отделение физмата.

Так что свой вопрос вы правильно поставили. Последствия первого принципиального поступка, такого акта непослушания, наверное, и стали фундаментом характера. Как там в пословице? Посеешь характер — пожнешь судьбу. Стань собой и тогда сможешь что-то собой представлять среди людей.

В пору моей молодости не был в ходу термин «лидер», но я, видимо, воспринимался примерно так. Однажды Алексей Иванович Бухтияров, первый секретарь Октябрьского райкома партии, пригласил меня на работу в райком. Это, мол, будет для тебя хорошая жизненная школа.

Он был прав. Меня взяли инструктором, я сразу окунулся в городские проблемы, а когда стал заведующим промышленно-транспортным отделом, пришлось самому искать решения. Потом меня избрали секретарем райкома партии.

Да и в личном плане произошли перемены. В райкоме я встретил Нину Сергеевну, бывшую учительницу, которую взяли в аппарат из школы. Она заражала нас интересом к поэзии, была неутомимой затейницей. И однажды я понял: не могу жить без этой девушки.

И вот уже полвека идем по жизни вместе. Воспитали двух дочерей. Правда, лет десять из нашей совместной жизни следует вычесть на мои бесконечные командировки. Работа в Верховном Совете требовала частых и продолжительных отлучек в Москву, да и областная служба на руководящих должностях надолго уводила из дому. Так что девочками занималась в основном Нина. Но результатами ее воспитания я доволен.

А теперь уже подросли внук Саша, сын старшей дочери, Марины, и внучка Оленька, дочь Елены. И второй год живет на свете Машенька — наша правнучка.

...Время шло, страна развивалась и мы вместе с нею. Однажды наш бывший новосибирец Борис Иванович Дерюгин, тогда — второй секретарь Омского обкома партии, пригласил меня на разговор. И предложил перейти в аппарат областного комитета партии на должность заместителя заведующего отделом партийных органов.

Как-то поручил мне разбираться с жалобой, поступившей на директора моего завода им. Баранова. Он, мол, пренебрежительно относится к письмам и обращениям трудящихся. Ты там работал, всех хорошо знаешь. Кто лучше тебя сможет разобраться, что там происходит у Григорьева?

Оказалось, действительно, «проколов» в этом плане на заводе было много. Конечно, и в справке, и в выступлении на бюро я изобразил положение с демократией на заводе таким, каким оно было на самом деле. Ну язык у меня такой, может, слегка переперчил... Но всегда считал и считаю, что скрывать правду — самое последнее дело. А правда сладкой бывает не всегда. Но «есть» её приходится.

На бюро Петр Андреевич чувствовал себя неуютно. Обиделся на меня.

Примерно через год первый секретарь обкома партии Константин Николаевич Голиков предложил мне вернуться на свой родной завод, на должность секретаря парткома на правах райкома. Тогда там коммунистов было 3300 человек. А завод переживал не лучшие времена!

«Только не Бокова!» — воспротивился директор. Но состоялась заводская конференция, меня товарищи еще не успели забыть и дружно избрали.

Горький привкус правды мне тогда довелось испытать и на собственной шкуре. «Доброжелатели» директора не раз пытались меня подставить. На заводе нередко возникали нештатные ситуации. Не всегда успешно проходила сборка ракетных двигателей. Случалось, они разрушали стенды. Обком за все спрашивал с парткома. То есть с секретаря. После очередного ЧП мы собрали специалистов, изучили ситуацию и решили проанализировать ее на заседании парткома. Назначаю заседание с основным докладом директора. Выясняется — Григорьев заболел. Что делать? Пришлось докладывать самому.

Заседание мы провели на месте, в самом сборочном цехе. Там такие асы работали! Дотошно просмотрели каждое звено производственной цепочки, работу каждого исполнителя. И докопались до причины! Не сходя с места, продумали и наметили, как гарантировать качество сборки.

Вот с этого момента мы с Петром Андреевичем постепенно пошли на сближение. В конце концов все, действительно, «перетерлось». И мы стали просто необходимы друг другу.

— Я слышала, что и «внедрение» в руководящий штаб нашей области у вас тоже проходило не гладко. Были какие-то «нестыковки» с Федором Степановичем Горячевым? У вас же чем-то схожие характеры. Один другого «самовитее».

— Да, это был непростой момент в моей жизни. Как и в случае с Григорьевым, мне довелось испытать скрытое сопротивление. А причиной была примерно схожая ситуация. Сейчас расскажу...

Работая в ЦК, я пять с половиной лет был так называемым куратором Новосибирской и Читинской областей. Хорошо знал местные проблемы. Помогал в каких-то вопросах. Заведующим сектором сибирских регионов был замечательный человек, Пузанов Алексей Федорович. Умница! Мы с ним почти всегда находили общий язык. И вот как-то, после очередного совещания, он позвал меня к себе: «Приехал товарищ Горячев. Я буду вас ему представлять».

Не скажу, что я не знал Горячева. Когда были совнархозы, а я работал в Омске, много мероприятий проводилось в Новосибирске, где нас встречал Хозяин области. Слушал его блестящие выступления. С интересом наблюдал его, невольно сопоставляя с Манякиным. Они были как бы равновеликие, но очень разные. Так что заочно я неплохо представлял Федора Степановича и с уважением к нему относился. Но Горячев при встрече меня не признал.

Алексей Федорович кивнул на меня. Это, мол, наш сотрудник, Боков. Родился он в Ярославской области...

Горячев сразу же перебивает:

— О, Ярославскую область мы знаем...

— Ты подожди, Федор Степанович... После этого Боков 25 лет проработал в Омске, с Манякиным.

— Ну это другое дело, — сменил гнев на милость Горячев.

Расставаясь, мы вполне дружелюбно пожали друг другу руки.

Отношения у нас сложились нормальные. Не вась-вась, деловые, но вполне уважительные. Он быстро меня понял, заметил какие-то достоинства. А главное, что я — «не стукач». Хотя однажды мне пришлось «капнуть» на одного из секретарей обкома.

— И как же это вас угораздило?

— Смолоду имел привычку следить за свежей прессой. Что-то отмечать, подчеркивать. В ЦК я от корки до корки читал «Советскую Сибирь», «Сибирские огни», другую областную периодику. Однажды мне попалась брошюра одного из секретарей обкома. Я был возмущен. Ну если автор не разбирается в промышленности, сельском хозяйстве, экономике вообще, то есть отделы. Поручи подготовить грамотный материал.

Будучи в командировке в Новосибирске, я поделился своим впечатлением с Горячевым. Все ему высказал.

— А ты мог бы, — пытливо посмотрел мне в глаза Федор Степанович, — все это сказать в глаза самому автору?

— Почему бы не мог? Запросто!

Мы встретились. «Писатель» дергался. Краснел, бледнел...

Примерно через час мне звонит зав. отделом обкома. Зайди, мол, ко мне. Выясняется, меня разыскивал по телефону Соколов из аппарата ЦК.

Звоню. Тот спрашивает: «Что ты там натворил, в Новосибирске? Звонил Горячев, жаловался на тебя. Накопал, мол, у них всякой всячины... Иди, крути «вертушку».

Потом все завершилось благополучно, но осадок в душе остался.
Это я вам рассказываю о том, что осложнило мою акклиматизацию в Новосибирске.

Служба моя в ЦК КПСС закончилась в 1978 году. Косвенно это было связано с нашумевшим в свое время кадровым постановлением Политбюро. В нем предлагалось первым секретарям обкомов, которые перешагнули семидесятилетний рубеж, уйти в отставку.

Это касалось и Федора Степановича Горячева. 19 декабря 1978 года на пленуме обкома партии он был освобожден от должности первого секретаря. Избрали Александра Павловича Филатова. А через месяц на областной партийной конференции я был избран вторым секретарем обкома.

С тех пор вот так и идем с Александром Павловичем в одной связке.

— Да вы так и воспринимаетесь...

— Наверное, потому, что мы никогда не делили заботы и компетенции. Всё решали и организовывали вместе, учитывая сильные и слабые стороны друг друга. При этом он никогда не подчеркивал, что по чину главнее, потому и мне не приходилось говорить, что и сам справлюсь.

Хотя это не значит, что мы пели с одного голоса. У нас всякие были ситуации, споры, но это не значит, что мы должны были выносить свои противоречия на люди.

— Но, наверное, были и какие-то принципиальные расхождения во взглядах?

— Принципиальные? Да никогда! А вот в практических подходах к решению тех или иных вопросов случались. В основном по кадровым вопросам. Иногда мы даже выходили на бюро, принимали решения с учетом мнений товарищей.

— И это не омрачало ваших дружеских отношений?

— Ни за что! Филатов начисто лишен злопамятства и всегда старается понять резоны оппонентов. Как и признавать свои ошибки.

— А вы?

— Болезненный процесс (улыбается), но очищающий.

— Владимир Анатольевич, с учетом вашей поволжской скромности я все стараюсь обойти вопрос о ваших личных заслугах перед Новосибирской областью. Даже о «вкладе» не спросила. Но почти тридцать лет жизни вы трудились ради интересов новосибирцев. Мудрецы говорят, что человек богат тем, что отдал людям. В чем оно, ваше богатство?

— Я расскажу, но, имейте в виду, что я ничего из сделанного в области в мою бытность не хочу приватизировать, приписывать своим личным заслугам.

Когда мне пришлось заниматься строительным комплексом области, можно сказать, был строительный бум. Это было какое-то коллективное вдохновение. Закладывали основу развития области — строительную базу. Нам удалось в короткие сроки создать новую отрасль — строительную индустрию, которая, кстати, служит до сих пор. Возвели и пустили в работу целый ряд предприятий по производству строительных и нерудных материалов.

Это домостроительные комбинаты, карьер, известковый завод, это — расширение и реконструкция цементного завода. Мы привезли из заграницы и так называемый завод «Сибит». А сколько сдали кирпичных заводов!

Благодаря этому развернулось широкое многопрофильное строительство. Жилья, социальных объектов. Каждый год сдавались новые корпуса на оборонных заводах.

Каждый год мы разрезали ленточки на новых объектах. Но каких это требовало сил и пробивных способностей! Ведь оборонная и строительная отрасли управлялись разными министерствами. Чтобы приступить к строительству любого объекта, надо было: а) добиться выделения капитальных вложений, б) лимитов подрядных работ и найти подрядчиков. Последнее самое трудное. Сколько бы денег на строительство, грубо говоря, ни было в кармане, вы ничего не построите, если вам Госплан, Госстрой, Совмин не выдали лимит подрядных работ на такую-то организацию.

Следующая проблема — дефицит стройматериалов. Буквально голод... Каждый кирпич и кубометр щебня должен был делить сам председатель облисполкома. Облплан (областная плановая комиссия. — Авт.) все это расписывал по объемам работ. Так что каждый объект давался буквально с боем.

И все же нам удалось создать условия для дальнейшего развития экономики области.

Повторяю, этим с воодушевлением занимались все, причастные к отрасли руководящие, производственные и хозяйственные структуры. В обкоме прежде всего А. П. Филатов и О. П. Деменко, тоже очень знающий был руководитель. И главк наш, который после Начарова возглавил Яров. И второй главк — «Сибакадемстрой», которым руководил незаурядный человек Геннадий Дмитриевич Лыков. Ну и, конечно, облисполком... Только все вместе и сдюжили. И хвала нашим руководителям уже постсоветской поры, что им удалось почти все созданное сберечь, а затем и вмонтировать в рыночные механизмы.

— Любая человеческая судьба складывается во взаимодействии с людьми, которые оказывались рядом. Кого бы вы назвали, кроме, разумеется, своей семьи, кто оказал на вас особое влияние, вошел не только в биографию, но и в душу?

— До приезда в Новосибирск 25 лет, как я уже говорил, меня «шлифовала» Омская «партийная школа». Она заложила основы всего того, что со мною происходило потом. В то время там работали такие уникальные партийные лидеры, как уже упомянутый первый секретарь обкома Сергей Иосифович Манякин. А я попал в обком, на должность заместителя заведующего организационным отделом, когда первым секретарем был Колущинский Евгений Петрович. В прошлом председатель Красноярского крайисполкома. В прошлом — революционер, один из ярчайших руководителей сибирского партизанского движения. В обком он пришел уже инвалидом, был поврежден спинной мозг, но его трудоспособности, целеустремленности люди не переставали удивляться. Колущинский пришел со своей идеей — превратить сибирский город в цветущий сад. И воплотил ее в жизнь. Мы занимали первое место в России по цветоводству, а второе место было у Сочи.

Вот вам наглядный урок беззаветного служения избранному делу. Хромой, полугорбатый, с подушкой на сиденье машины, он рано-рано утром ставил на уши весь аппарат. Мы удивлялись, откуда он черпает энергию, и не переставляли изумляться его мудрости. Но при этой жесткой целеустремленности перед нами был не «железный красный командир», а бесконечно добрый, деликатный и отзывчивый человек.

А в Новосибирске, сами понимаете, я обрел прежде всего Александра Павловича Филатова. С его однофамильцем, Виктором Андреевичем, тоже сложились теплые, доверительные отношения. В числе близких людей, не задумываясь, назвал бы целую плеяду своих единомышленников. Это Николай Ильич Лубеников... Зверев Алексей Ильич и Алексей Иванович Федоров. Станислав Ильич Липский. Директора заводов, особенно Галущак, Ванаг, Муха, Котов, Брыкин, Козлов... Много других прекрасных товарищей.

В тревожные годы перестройки особенно сблизились с Виталием Петровичем Мухой. Да, он был жесткий мужик, но — правильный, честный. Из тех, кто не просто работает, но служит. Несмотря на трудный характер, подкупал своей технической грамотностью, фанатичной увлеченностью производством. Он был самолюбивым человеком. Но в том была не слабость его, а сила — всё, за что Виталий Петрович брался, он делал на пределе своих возможностей.
Безусловно, этим «заводил» и окружающих.

Вообще подробно ответить на ваш вопрос о близких мне людях невозможно. Пришлось бы рассказывать часами о десятках ярких личностей, которых я имел счастье знать, работать и жить рядом с ними. Я считаю Новосибирск своей второй родиной. Я «болею» им, но он же меня и радует. Сохранился. Выстоял и снова набирает высоту.

Мы поздравляем вас, уважаемый Владимир Анатольевич, в этот юбилейный день с добротно сработанной жизнью. С тем, что судьба наградила вас за это уважением и любовью множества людей, прекрасными детьми, и, будем надеяться, еще более прекрасными внуками. И с правнучкой Машенькой. Мы уверены, что ваши отпрыски получили от вас драгоценное наследство — ненавязчивый урок гражданской состоятельности.