Парадом командует Гоголь!

Два первых июльских спектакля были приняты новосибирцами с энтузиазмом: по окончании зал оба вечера аплодировал стоя... «Ревизором» 19 сентября НГАТОиБ откроет новый, 63-й, театральный сезон — идите, смотрите!

Парадом командует Гоголь!
Оркестром дирижировал... Николай Васильевич Гоголь. Обозначенный в программке как Автор — в портретном гриме, в узнаваемом гоголевском пальто-крылатке, — он «командовал парадом» и музыкальным, и сценическим, а после нескольких эпизодов, когда поведение Городничего и его подручных стало близким современному термину «беспредел», и сам запел. Увещевая персонажей и обращаясь к залу...

И прием этот (Автор, дирижер, комментатор — в одном лице) в смелом постановочном рисунке спектакля не воспринимался трюком, он будоражил восприятие, но был очень органичным. Ведь известно, как терзался Гоголь, что его «Ревизора» неверно — лишь как сатиру на чиновничество — прочли «на театре», и писал впоследствии (через 10 лет после премьеры!) о том, что «ревизор — это наша проснувшаяся совесть, которая заставит нас вдруг и разом взглянуть во все глаза на самих себя». К тому же в роли Автора перед публикой предстал человек не случайный — заслуженный артист России Андрей Семенов, дирижер и музыкальный руководитель этой постановки, сам известный композитор, завмуз и ведущий актер московского театра «Эрмитаж».

Но поющий дирижер — вовсе не главная и не какая-то особенная «фишка» премьерного спектакля НГАТОиБ: эта фигура — лишь одно из звеньев фантастически щедрой на свежие решения совместной творческой работы композитора Владимира Дашкевича и в данном случае его соавтора-либреттиста Юлия Кима, постановочной группы — дирижера Андрея Семенова, режиссера Михаила Левитина, художника Василия Валериуса, хормейстера Вячеслава Подъельского и балетмейстера Леонида Лебедева.

И новизна (как и всё в этом спектакле, не дающее ни минуты равнодушного созерцания слушателю-зрителю) видится прежде всего в жанровой, скажем так, многослойности музыкального материала. «Ревизор» Дашкевича — это попытка как можно полнее объять Гоголя: раннего — комедиографа и позднего — страстного проповедника христианских истин. Поэтому духовное песнопение соседствует здесь с классическими оперными и... опереточными фрагментами, вальсом и романсом, в решении гротесковых и «инфернальных» тем прочитывается преемственная связь с классиками XX века — Шостаковичем и Шнитке. Но такие сочетания не воспринимаются эклектикой, более — живым дыханием жизни (о чистоте оперного жанра предоставим печься музыковедам).

...Да, это очень живая и взывающая к гуманности, хоть и трагическая, история. О маленьком (в гоголевском понимании) человеке, легкомысленном и грешном, который до смерти перепугал власть имущих, принявших его за ревизора... Когда же «оклемались», то, объявив врагом Отечества и «демоном лицемерья», так проехались по нему, что навеки сгинул Хлестаков то ли в жаждущей мщенья толпе, то ли в бескрайних российских просторах...

От щемящей бесчеловечности подобного поворота классического сюжета заблистали здесь солисты не только вокалом, что у признанного мелодиста Дашкевича немудрено, но актерскими «алмазными гранями».

Так, с азартом и упрямством ежеминутного самоутверждения, совершенно не «по-оперному» — не боясь нелепых поз, смешных телодвижений и отчаянных гримас во время пения, существует на сцене городничиха Анна Андреевна в исполнении Галины Кузнецовой, ставшая здесь безоговорочной любимицей публики. Так же свободно и азартно чувствует себя в роли унтер-офицерской вдовы, по простоте душевной раскритиковавшей начальство и за то принародно битой, Ольга Колобова. Очевидно, каким ценным профессиональным багажом для этой партии стала ее вокальная практика в операх «Жизнь с идиотом» Шнитке и «Леди Макбет...» Шостаковича. (Людмила Куделина — исполнительница этой роли во второй премьерный вечер — была менее в себе уверена и не столь ярка.) Эдаким поджарым гончим псом от власти и, что называется, неформальным лидером разухабисто-разномастной команды чиновных лакеев предстал перед публикой Городничий — Александр Усанов, большинство вокальных монологов которого по остроумной воле автора заканчиваются «многозначительной» басовой нотой. Мягок и неприметен, но не отстает в коллективных «порках» от своры романтический взяточник («только борзыми щенками») Ляпкин-Тяпкин (Евгений Козырев). Великолепен Николай Лоскуткин в роли попечителя богоугодных заведений Земляники — себе-на-уме-тугодума, не соизмеряющего собственную физическую мощь в общении с ревизором, коллегами и больными — он то и дело опрокидывает их навзничь... Александр Лебедев (Бобчинский), Сергей Захаров, в другом составе — Константин Буинов (Добчинский), Шагдар Зондуев (Император) — в спектакле нет маленьких ролей: в каждой свой «фасон», а главное — огромная актерская заинтересованность работой и отдача. Что, впрочем, сполна относится к активно играющим свои непростые роли хору и балету.

О главном герое. Хлестаков в этом спектакле — феномен. Обаятельно артистичный, влюбчивый, легкомысленный, сентиментальный, инфантильный — все эти черты молодой московский артист Петр Борисенко преподносит изящно — в таком виртуозном пластическом рисунке, что голова начинает кружиться не только у провинциальных героинь, но и у зрителей. А уж когда этот мотылек на считанные минуты принимает позу мыслителя и в полной тишине вздыхает: он разоблачен, надо уносить ноги — «А как же Маша?..», зал несколько раз взрывается не синхронно дружным, скорее робким, однако неудержимым смехом. Да, безусловно, он — не оперный, а опереточный герой, о чем свидетельствует ария «Фортуна», да и весь музыкальный строй роли. И в этом очевидном «стыке» жанров своя прелесть, ибо, как говорится, не каждому дано: вот Иван Александрович Хлестаков именно таков. И в этом правда искусства и жизни: именно отказ от канонов ради канонов (в данном случае — оперных) рождает доверие и в продолжение двух с половиной часов неиссякающий интерес зала к происходящему на сцене и живой с нею контакт.

Если же посмотреть на «проблему» под другим углом — а почему бы все это действо изначально не числить опереттой? — мне кажется, можно уверенно ответить: да потому, что содержание «Ревизора» Дашкевича — как музыкальное, так и художественное, философско-этическое, наконец, в рамках не оперного жанра, что называется, не «поднять» — оно чрезвычайно весомо и серьезно. Это призыв к покаянию, о котором — для своих современников-зрителей — мечтал Гоголь. Отчего у Дашкевича появляется фигура Искусителя (он назван Пехотным капитаном), а самая красивая и возвышенная музыка звучит из уст Нищего мальчика («Добрые люди! Бог не забудет вас») и Монаха...

Кроме того, совершенно особое место в опере Дашкевича занимает лирическая, любовная линия дочери Городничего, Маши, и Хлестакова (чему тоже сопутствует музыка красоты необыкновенной). А прерывается она трагедией: Хлестакова погубили, Маша путает слова заветных песенок и, как Офелия, впадает в безумие (явно не опереточный финал). И тут надо особо заметить, что после исполнения в первом премьерном спектакле партии героини великолепной столичной певицей Оксаной Лесничей подарком новосибирцам было выступление в ней нашей молодой солистки Юлии Никифоровой. Не изменяя концептуально заданного авторами постановки образа образованной и доброй провинциальной барышни (своеобразной духовной наследницы Татьяны Лариной), она нашла в пластике роли собственные — акварельные — комические краски, а в пении была так филигранна и искренна, что довела градус зрительского сопереживания до слез.

Вообще опора на русскую культурную ментальность в самом произведении и режиссуре Михаила Левитина — одна из привлекательных сторон «Ревизора»: в спектакле множество смысловых цитат из фольклора и русской классики. Кем-то они прочитываются, кто-то из зрителей воспринимает их подсознательно, но само существование этих параллелей придаёт глубину (и некую милую метафорическую «рифмованность» с оригиналом) каждой такой мизансцене. Например, в берегущем свой щегольский фрак пуще глаза и любовно штопающем его Хлестакове мы угадываем гоголевского Башмачкина с его шинелью. А объяснение Хлестакова и Маши (они переписываются на запотевшем стекле цветочной вазы) отсылает нас к «эпистолярному» любовному диалогу героев Толстого — Кити и Левина... И так далее, и так далее, вплоть до «солженицынского» красного колеса на авансцене. Всеобъемлющая фольклорная цитата — образ Осипа. Особенно хорош он, сидящий под сказочным деревом (богатырь, Соловей-разбойник, Иван-дурак одновременно) и поющий свои куплеты о фатальной для русского мужика «несбыче мечт».

...А что же бессмертная камарилья Сквозник-Дмухановского? Она время от времени трепещет за свои шкуры, трясется от страха перед очередным ревизором, вопрошая «За что же, Боже?!», но Судный день для нее, циничной в своей безнаказанности, почему-то всё никак не настает. Разве только в опере наконец это случилось... Искусство в очередной раз и век вывело их на всеобщее обозрение и осуждение: в финале спектакля вся компания, будто выброшенная со сцены, оказывается в оркестровой яме. Мы смотрим на них, жалких, потерянных, но каемся ли сами?!..

Хочется поздравить театр с премьерой — яркой, художественно значительной, очень тепло принятой зрителем и, безусловно, этапной в развитии современной оперы, и пожелать новому спектаклю долгой и счастливой жизни!