Из истории одного киноэкзамена

— А с какого бока тут Ташкент? — перебил Лаврентьев.

— Но ведь именно там резиденция Рашидова — секретаря ЦК компартии Узбекистана.

— Мне нужен, Танюша, не секретарь ЦК, а наш фотокиноцех.

— Ой, Михаил Алексеевич, извините, ради бога, извините, я просто не врубилась, что вы имеете в виду Axмерова, Рашида Axмерова.

Лаврентьев опамятовался, рассмеялся, скрестил руки на груди:

— Это не вам, а мне надо извиняться, с памятью нелады.

Фотокиноцех в ту пору размещался в подвале только что заступившего на вахту института гидродинамики, как раз под кабинетом Лаврентьева, и «главнокомандующий» цеха не заставил долго ждать себя: объявился, как всегда, одетый с иголочки, подструнившийся, с расчехленным фотоаппаратом.

— Я в полной боевой, Михаил Алексеевич.

— Нет, мой дорогой, — усмехнулся Лаврентьев, — надо прихватить еще и кинокамеру, пора запасаться кинокадрами, где можно узреть, на какие дворцы мы тратим государственные рубли.

— Тогда что же? Тогда одна нога у меня здесь, а другая — там!

Возвратившись, Рашид застал в кабинете Лаврентьева его институтского заместителя — доктора технических наук Георгия Сергеевича Мигиренко. Нa нем лучился притягивающий взоры мундир контр-адмирала (перед тем, как углубиться в исследовательские дебри гидродинамики, он нес службу на флоте).

— Георгий Сергеевич едет с нами, — известил Лаврентьев Рашида. Мы решили начать со строительной площадки института катализа.

Возле крыльца их ждал институтский «газик», Мигиренко, спустившись, распахнул дверцу, оглянулся на Лаврентьева:

— А водитель-то в бегах.

— У него жена приболела, — пояснил Лаврентьев, — так что придется вам довериться шоферскому опыту вашего покорного слуги.

Доверились. Тронулись. Впереди, в поле их зрения, прострунился кусочек проспекта, по которому справа налево задиристо ехала на подростковом велике светловолосая девчушка. Такой кадр грешно было бы упустить, Рашид поспешил протиснуть камеру в оконце машины и успел-таки запечатлеть кусочек быта рождающегося поселения. Запечатлели, не ведая, caмo собой, как отреагирует впоследствии на этот микроскопический эпизодик Лаврентьев.

На проспекте машина повернула вправо и только начала набирать скорость, как уткнулась в кукиш светофора. Рашид непроизвольно ойкнул, Лаврентьев же, стрельнув глазами вправо и влево, посчитал возможным не подчиниться запрещающему сигналу. Тотчас по ушам ударил милицейский свисток, а с тротуара шагнул на проезжую часть с жезлом автоинспектор.

Лаврентьев поневоле затормозил, пробормотал просительно:

— Ну, выручайте, Георгий Сергеич, а то он застопорит тут нас со своими нотациями.

— Выручать? — вскинулся Мигиренко. — Но каким образом?

— Сдвиньте куртку с плеча, чтобы он узрел ваш грозный погон.

— Считаете, поможет?

Помогло. Автоинспектор вытянулся в струнку, взял под козырек:

— Извините, товарищ генерал, но все же втолкуйте своему лихачу: дорога требует дисциплины.

Тронулись. Лаврентьев не удержался от cмеха, Мигиренко же помрачнел:

— Плохой знак, как бы судьба не принялась ставить будущему фильму палки в колеса.

И ведь как в воду глядел, что называется: день ни с того ни с сего поскучнел, начал накрапывать дождичек, камеру пришлось зачехлить.

В процессе последующей работы над фильмом — она продолжалась почти на протяжении четырех лет, постепенно пополняясь свежими кадрами, — в эти годы спотыкушки не раз и не два портили нам настроение. Я говорю «нам», поскольку довелось участвовать в этой эпопее как автору сценария, а затем и текста при озвучивании. Ну а последние два сбоя тормознули нас, когда пришла пора вынести фильм на суд Лаврентьеву.

Первая заминка была крохотной, можно было бы ей и не придавать значения, но она обусловила участие в обсуждении этого кинодокумента Георгия Сергеевича Мигиренко, участие со знаком плюс. Демонстрация киноленты застопорилась на тех кадрах, где запечатлелась девчушка на вихляющемся из стороны в сторону велосипеде.

— Останови, — попросил Лаврентьев Рашида. — Только сейчас разглядел: это же Верка! Точно Верка!

— Какая Верка? — непроизвольно вырвалось у меня.

— Внучка моя. Никакой управы на нее!

Поднялся со стула, начал мерить сердитыми шагами скупое пространство фотокиноцеха, где мы сдавали свой киноэкзамен.

— Ну Верка-неслух, никакой управы! — вдруг затормозился, притопнул: — Вырезать!

— Жалко, Михаил Алексеевич, она к месту здесь, — взмолился Рашид и нашел возможным внести рацпредложение: — А что, если пригласить Георгия Сергеевича? Так сказать, взгляд со стороны.

— Что ж, позвони.

Через пяток минут Мигиренко спустился в подвал, Рашид прокрутил eмy кусок ленты с девчушкой на велике, решился наябедничать:

— Михаил Алексеевич разглядел девочку — оказалось, рулит его внучка, поэтому он считает, что эти кадры надо убрать.

— Живинка на экране, живинка, греющая душу, а вы — убрать! — удивился контр-адмирал. — Пускай себе рулит на радость людям.

Лаврентьев накренил лобастую голову, посидел так с минуту и наконец махнул рукой: пусть остается. Рашид облегченно вздохнул и продолжил показ. Смотрели молча, без реплик, но когда стрекот аппарата сменился вязкой тишиной, Лаврентьев повернулся к Мигиренко:

— Не подустали, Георгий Сергеевич? — И, не дожидаясь ответа, пояснил: — А то я хотел попросить Рашида еще разок прокрутить съемки, посвященные визитам Никиты Сергеевича.

— У меня тоже эта мысль возникала, — отозвался тот.

Рашид перемотал ленту, включил аппарат. Хрущев вложил в создание сибирского научного центра не только неуемную энергию, но и всю свою душу, приезды в Новосибирск были наполнены пристрастной ревизией становления невиданной по масштабам задумки неординарной троицы — Лаврентьева, Христиановича, Соболева. Рашид сумел запечатлеть подробности визитов, это было сделано без подхалимажной суеты, репортажно, в границах спокойной хроники.

Лаврентьев дождался конца просмотра, поднялся и, заложив руки за спину и привычно накренив голову, принялся торить свою тропу из угла в угол. Молча. Сосредоточенно.

— Его сняли с поста генсека, — буркнул Мигиренко. — Нас не поймут.

Лаврентьев притормозил посреди комнаты, нацелился указательным пальцем в грудь контр-адмирала:

— Baм когда-нибудь выпадало наведаться в пчелиные улья коммуналок с их утренними очередями в общий сортир? Вы ютились в бараке с удобствами на улице, с его засыпными стенами, покрытыми в зимние месяцы инеем? Вы коротали зимние вечера с керосиновой лампой, а то и со свечкой? А он, этот неусидчивый, а порою взбалмошный мужик с упрямым характером помог миллионам и миллионам россиян увидеть свет в окошке, справив новоселье в панельных пятиэтажках...

— Их уже нарекли хрущебами, — вставил Мигиренко.

— Остряков нам не занимать, а те, кому достался счастливый билет, наконец-то почувствовали себя людьми.

— Все так, Михаил Алексеевич, все так, но нам-то сегодня приходится заботиться о судьбе научного центра, а она теперь напрямую зависит от нового генсека.

— За кого вы меня держите, друг мой? Я день и ночь только эти думы и перемалываю. — Вздохнул с надсадой, повернулся к нам с Рашидом: —
Вот что, ребятки, вы двое да еще Георгий Сергеевич будете знать, что мой сейф отныне принимает под охрану ленту с кадрами об этих визитах. Я не теряю надежды, что время, быстротекущее время, все расставит по своим местам.

Растер ладонями усталое лицо, как бы освобождаясь от груза только что принятого решения о судьбе пленки, приговоренной к заточению в его личном сейфе, и предложил:

— А теперь давайте-ка подумаем о названии фильма.

— Так мы уже подумали, — отозвался Рашид, — перебрали десяток вариантов, Геннадий Никитич выносит на суд такой: Лесная сказка.

— А что, — оглянулся Лаврентьев на контр-адмирала. — Kак вы?

— По мне — в самую точку.

Так это название и закрепилось.

Ну а приговоренные к заточению кинокадры удалось вернуть на экран еще при жизни Михаила Алексеевича. Он любил демонстрировать «Лесную сказку» иноземным гостям, сопровождая показ словами:

— Такими вот были наши первые шаги на сибирской земле, шаги, образно говоря, без штанов, зато есть теперь с чем сравнить.

Оглядываясь сегодня на перипетии, сопутствовавшие появлению на свет этого фильма, неправомерно оставить в тени его создателя — подлинного гроссмейстера по призванию Рашида Ибрагимовича Axмерова. Он человек из разряда штучных, такие рождаются с пронзительным ощущением, что каждый миг бытия — бесценная зернинка, из каких жизнь выпекает свои буханки и калачи. Грех не помочь им шагнуть в неведомое завтра в ранге фотокинодокументов эпохи.

В числе таких документов кадры, притормозившие время на сценах знакомства с обликом Академгородка знаковых гостей, знакомства с его институтами, лабораториями, зримыми плодами исследований — тут увековечены всемирно известные ученые, артисты, художники, музыканты, наши и американские космонавты, президенты и премьер-министры многих стран мира, толпы безымянных туристов.
Цифры

Более 76 тысяч фотосвидетельств, отобразивших все стороны кипучей жизни Академгородка за полстолетия, свидетельств, многие из которых несут службу на страницах десятков книг, в числе авторов которых М.А. Лаврентьев, Г.И. Марчук, П.Я. Кочина, Г.И. Будкер и другие первопроходцы сибирского отряда исследователей, бесчисленная армада снимков представлена на страницах десятков журналов, проспектов, открыток, фотоальбомов, не говоря уже о постоянно компонуемых фотовыставках в Доме ученых, в клубах, Дворцах культуры.

Особое место в этом документальном арсенале занимают фильмы — их более двух десятков, не считая «Лесной сказки», все они получили самую высокую оценку зрителей. На их суд автор готовится вынести новые кинокадры, общая их протяженность — 18 километров.