Поляны его мечты

Будущий режиссер вырос в семье лютеранского пастора, человека внешне спокойного, но раздираемого изнутри страстями. Весь кинематограф, проза, драматургия Бергмана связаны не то что нитями, а канатами с историей его родителей, их жизнью. Это дало ему возможность сплести настоящее время с прошедшим так, как это не удавалось никому: он смог соткать плотную, неразрывную человеческую и литературную ткань из XIX и XX столетий. Ни в литературе, ни в кино, ни в театре Европы или Америки такого не сделал никто.

Бергману был доступен арсенал любых изобразительных и художественных средств, но он никогда не прибегал к спецэффектам. Ему вполне хватало пространства сна или действенности метафоры. Один из самых сильных его образов — это Смерть в «Седьмой печати». Актер Бенгг Экерут был загримирован под циркового белого клоуна и одет во все черное. Только в отличие от клоуна он не гримасничал, а, напротив, хранил неизменное выражение лица, страшное своей неподвижностью.

Вначале режиссер и сам не верил, что зрители купятся на этот прием: «Э, не старайся, нас не проведешь! Мы ведь видим, что ты — размалеванный белой краской талантливый актер в черном одеянии! Ты вовсе не Смерть!» (из книги И. Бергмана «Картины»). Однако образ приняли, и он остался в истории кино навсегда. Вместе с ним остались и цирковая семья, и прекрасный рыцарь (Макс фон Сюдов), и фантастически красивая партия Рыцаря и Смерти в шахматы.

Если бы Бергман ничего больше не снял после «Печати», то он бы все равно остался одним из наиболее цитируемых режиссеров в истории. Но эта метафизическая драма была лишь одной из многих его выдающихся картин. Впереди были «Земляничная поляна», «Девичий источник», «Как в зеркале», «Персона» и еще добрый десяток безупречных фильмов.

Сценарии к своим фильмам Бергман, как правило, писал сам. Его первый опыт в кино — сценарий к картине «Травля» Альфа Шеберга, получившей, кстати, восемь «Чарли» (шведских «Оскаров) и Гран-при Каннского фестиваля (1946). Одновременно он постоянно работал в театре — драматургом, режиссером и нередко сценографом.

Театральный опыт Бергмана, как и кинематографический, огромен. Он ставил Стриндберга, Ибсена, Шекспира, Уильямса, Чехова, Олби и собственные пьесы. Поэтому трудно найти кого-то, равного ему по любви к своим актерам и умению с ними работать. Он знал цену диалогам и паузам, мизансценам и свету, слову и взгляду.

Поразительно, что при своем колоссальном кинематографическом даре Бергман был еще и значительным литератором. Он писал точную и лаконичную прозу, полную тончайших деталей. Его роман «Благие намерения» экранизировал Билле Аугуст, и фильм получил в 1992 году «Золотую пальмовую ветвь» в Каннах: случай в истории кино вообще-то беспримерный.

«Люди в моих фильмах — они вроде меня самого. Создания, руководствующиеся инстинктом, совсем неумные. В лучшем случае они думают, когда разговаривают… В их теле есть только маленькая полость для души», — сказал как-то Бергман. Наверное, применительно к самому себе это было все же кокетством. Он был умен, образован и феноменально работоспособен. С определенного возраста он не выносил никаких посягательств на свое творчество или личность. Когда шведские власти заподозрили его в сокрытии налогов, режиссер демонстративно покинул родину и отправился жить в Германию. Разразился такой международный скандал, что премьер-министр Улоф Пальме вынужден был собственноручно приостановить дело против кинематографиста. Шведских филистеров, вздумавших считать его деньги, Бергман не простил: он окончательно переехал на островок Форё, что недалеко от Готланда, и поселился в этом внешне неприветливом месте. Там он прожил до конца своих дней.

Самоизоляция не мешала ему работать: так, театральную режиссуру он оставил только в 2004 году. Тогда же он опубликовал свою удивительную последнюю книгу — «Три дневника», воспоминания о последнем годе из жизни его жены Ингрид, написанные им самим, их дочерью Марией фон Розен и самой Ингрид.

Смерть не была для него табу, он ее постоянно ощущал рядом и немного гордился своей способностью заглядывать по ту сторону бытия. Он доиграл свою партию совершенно спокойно: домашние Бергмана сообщили, что он умер мирно, в своей постели.