Имя в наследство

Искрит сопряжение прошлого с настоящим. Но надежда не покидает автора этих лоскутных заметок. Надежда на имя в наследство — имя, означающее для медиков безупречную репутацию, для пациентов — благо встречи с профессионализмом и милосердием.

1. Прошлое
По страницам старых заметок
«Сердоболка — женщина, посвятившая себя на услугу и уход за больными и ранеными».
В. Даль. Толковый словарь

В этой части использую я прежние свои публикации о Регине Павловне, в разные годы появлявшиеся в разных новосибирских изданиях. Простительно, полагаю, обращение к старым заметкам — на то и юбилей, чтобы остановиться-оглянуться.

Именно «Советской Сибири» обязана я знакомством с Региной Павловной. Обычная для той журналистики завязка — письмо в редакцию. Несколько женщин, благополучно выписавшихся из «ракового корпуса», просили рассказать в газете «о замечательном докторе и чудесном человеке». Среди подписавших просьбу — и наша очаровательная Дина Прокопьевна Иванова, корректор божьей милостью, строго и весело учившая торопыг-газетчиков вдумчивому отношению к слову.

Дина Прокопьевна перенесла тяжелейшую операцию, но вернулась на работу с лучезарной верой в счастливые концы страшных сказок. И с благоговением перед доктором, именем которой и назвала родившуюся вскоре внучку.

Тогда, в 65-м, появилась моя первая зарисовка о Регине Павловне. Она уже семь лет заведовала отделением онкогинекологии в горбольнице. Одним названием своим ничего радостного отделение не обещало. Если бы не лучезарность Дины Прокопьевны…

Пытала я медперсонал, бродила по палатам, напросилась в операционную, где готова была обморочно обмякнуть, да вовремя меня оттуда вывели... Напросилась и домой к Регине Павловне — с журналистским усердием и мистической завороженностью добывая знание-понимание образа, не имевшего еще в скромной моей практике даже эскизной подготовки.

Та, первая, публикация отдавала должное поразившему меня контрасту. В беседах — мягкость, предупредительность, какая-то даже робость перед приставучим газетчиком. Дома — хлебосольное радушие гостеприимной хозяйки, искусной кулинарки. В операционной — жесткая собранность, язык жестов и взглядов, безошибочно понимаемых ассистентами.

Момент высшего напряжения. Вдохновенная сосредоточенность. Невесть откуда взявшаяся властность.

Дома было трудно поверить, что эта уютная, приветливая, сноровистая хранительница очага — хирург. В операционной невозможно было представить хирурга за стряпней, стиркой, уборкой.
А операцию, которую Регина Павловна сделала Дине Прокопьевне, на конгрессе онкологов (уж и не припомню точно, конгресс какого уровня — союзный? международный?) признали выдающимся достижением онкохирургии...

Через год после той публикации я угодила к Ней в операционную — на стол.

Через девять лет — еще раз, в том же бедолажном качестве оперируемой.

Журналистские наблюдения обогатились собственным хождением по мукам и надеждам. Лучше было бы обойтись без этого. Не обошлось. Но для строки — полезно. (Тут, может быть, полезно все, что не смертельно.)

Покидая больницу, писала. Про переполненность отделения — в палате нас было двенадцать, и это не предел. Про то, как каждую новенькую незамедлительно включают в такой темпоритм, который с «гробовым входом» (типовой настрой многих, попадающих сюда) никак не вяжется. Про потрясающе четкий порядок подготовки больного к лечению — обследования, анализы, собеседования… из кабинета в кабинет, с рук на руки... Про то, как улетучивается могильный настрой от спокойного, доброжелательного тона врачей и сестер, умело и споро выполняющих свои обязанности, сама будничность которых растворяет смертную твою тоску в распорядке жизни, обещающей — жизнь.

И не надо было уже терзать Регину Павловну вопросами сомнительной нужности — больничное бытие просвещало наглядно и убедительно.
Чего стоили одни утренние обходы зав. отделением! Разговор с каждой обитательницей многолюдной палаты, каждую — по имени-отчеству (молоденьких — по имени, да еще и ласково-уменьшительно), о каждой — психотерапевтическое знание: как именно приободрить человека, перенастроить эту, отдельно взятую, психику с самоотравления на самоисцеление.

Ее обходов ждали, но Ее не щадили. Нагружали доктора сомнениями, жалобами, проблемами. Самое бы, кажется, правильное на Ее месте — выслушать и забыть. Невозможно же взваливать на себя еще и груз чужого бытования, обид и забот, которым нет числа. Не забывала. Не отмахивалась. Действовала. Разыскивала детей, подзабывших больную старенькую мать. Добивалась путевки в отличный санаторий для прооперированной работницы, которой дома пришлось бы возиться с маленькими внуками. Обращалась в профкомы и советы с просьбами о разных видах поддержки своих не самых счастливых подопечных.

А что пациенты? Еще в середине шестидесятых появились в Новосибирске конфеты «Регина». В одной из моих заметок были такие строчки: «...в очень тяжелом состоянии попала на операционный стол Лидия Дмитриевна Охрименко. Сложная операция прошла успешно. В знак благодарности за исцеление Лидия Дмитриевна свой новый рецепт конфет назвала «Регина» — в честь Регины Павловны».

Такое вот «сладкое» оповещение пространства о Докторе, погруженном в далеко не сахарную реальность. Тьма страждущих, больничная нищета — и на простыни страшно глядеть, и оборудование давно пора обновлять, и корпус реконструировать. Придешь на работу — сигналы тревоги: кому-то плохо, почему-то нет воды, творог кислый привезли...Да еще и день операционный... Регина Павловна не срывается.

Больным — Ее согревающая улыбка. Персоналу — лаконичные распоряжения. Отделение безотказно работает, врачи внимательны, сестры заботливы, отношения строгие, чистые, крыши не протекают, и здоровье женскому народу возвращается, возвращается. Не только физическое, но и нравственное: как не очеловечиться в человеческой-то среде... Спрашиваю себя (и других): почему доктор Карпченко — не почетный гражданин Новосибирска? Несправедливо. И недальновидно. Без таких ориентиров куда медицине плыть? В голимую коммерцию?

2. Настоящее
По своим и чужим впечатлениям
«Если государство, увидев, что снабжение населения хлебом обеспечивается финансовой заинтересованностью пекаря в своем труде, станет обеспечивать финансовый интерес еще и хирурга, отрезающего вам ногу, то тут есть от чего прийти в отчаяние».
Бернард Шоу

Да уж, не дай нам Бог болеть в эпоху зурабовщины. Но если бы от непродуманных зурабовских реформ мы перестали недужить и нуждаться в медицинской помощи, то черт бы с ними, с этими «рыночными» рельсами, по которым так лихо покатила медицина.

Однако черт, похоже, с нами: недужность злеет, смертность растет, врачебные «ошибки» все нелепее, неизлечимые болезни молодеют, а от излечимых — народ отправляется на тот свет по причине ненужности на этом...

41-я статья нашей Конституции гарантирует НАМ бесплатную медицинскую помощь.

Смешно?! Конечно, если от природы веселый и находчивый. Или если у тебя победительная улыбка с ослепительными зубами по цене жилья за квадратный миллиметр элитной новостройки. Или...

Да ну ее к шутам, Конституцию эту. Сколько ни зубоскаль (даже если нечем), Основной Закон нашего государства живет своей красивой небывальщиной. А мы, пестротканое население, — своей некрасивой реальностью, в которой и за самый что ни на есть не-высоко технологичный «анализ» должны быть готовы рассчитаться по таксе, такой же произвольной, как само реформирование отечественной медицины. Что уж говорить о «высоких технологиях», где карман пациента обязан опустошаться по определению: заоблачные цены оборудования и препаратов диктуют беспощадные правила игры в жизнь и смерть. Идеологи коммерциализации медицины утверждают, что оплата «услуг» повышает ответственность врача. Хм... позвольте усомниться.

Случилось мне пару лет назад проверить у платника слух, ставший меня подводить. И что? 190 рэ за десятиминутный визит. Пять минут — на формальную проверку: шепот и полушепот на расстоянии (от стола до двери), диагноз-откровение — возраст. (Надо же, а я и не догадывалась!) И пять минут — выписка рецептов на витамины с жестким указанием двух аптек, где именно эти витамины я и должна выкупить. Только там — и нигде больше.

Превед (по-интернетовски), медицинский бизнес! Брезгливое равнодушие к немолодым моим ушам (то бишь ко всей моей скучной, мягко говоря, не-молодости) — и откровенная зацикленность на собственном коммерческом партнерстве: только там — и нигде больше!
Банальные между тем витамины, как потом обнаружила, в других аптеках значительно дешевле.

Ответственность врача — перед продавцами лекарств? У тех — перед поставщиками? Бизнес-связка, в которой заболевший — всего лишь источник доходов? Эдакий природный ресурс, дар иммунодефицитного социума, не способного сопротивляться злокачественным процессам?
Нельзя, наверное, так глобально — и мрачно — обобщать впечатления от одного визита к врачу, беззастенчиво подсевшему на деньги.

Но не скупится на дурные впечатления и окружающая среда. Приятельница стонет от халтурного, но дорогого зубного обновления. Знакомый отчаянно бранит офтальмологов, оперативно доконавших его помутневший глаз, — за денежки, и за немалые, по меркам теперь уже одноглазого. А онкологическая трагедия друга...

Стоп. Это чрезмерно травмирующий сюжет. Больно. Просвета пока не видно, а бездушный каток платной медицины, не одаряя целительскими чудесами, выкатывает денежные счета, один другого непомернее.

Стоит ли удивляться частным безобразиям на фоне драматического состояния медицины, которое так красочно представил недавно в «Литературной газете» президент Российской академии медицинских наук, директор онкологического научного центра имени Н. Н. Блохина академик Михаил Иванович Давыдов... Критикуя «реформу» здравоохранения, Михаил Иванович, в частности, обратил внимание журналистов на такую, по своему сенсационную, подробность: «Онкология, например, которая находится в числе основных приоритетов во всем мире, вообще не попала в сферу национальных интересов».

Раздолье для чудо-лекарей с дипломами и без — ловят миг удачи, шустрят, наживаясь на несчастьях и без того обобранного народа.
Такова наша безжалостная обыденность. Но разве не ясно, что никакие деньги не сделают плохого врача хорошим? Разве не бесспорно, что хорошим врачом движет не финансовый интерес, но профессионалы должны иметь достойное финансовое обеспечение?
И ясно, и вроде бесспорно, как статьи Конституции, витающие над реальностью в заоблачных высях. Нам-то, болезным, на что уповать в родной стране, рванувшей от социалистического безденежья к базарному вожделению денег?

Никто, полагаю, не хочет, чтобы врачи бедствовали. У них должна быть высокая заработная плата. «Но они не должны получать деньги от больных людей, они не должны богатеть на чужих несчастьях». Это, между прочим, позиция лауреата Нобелевской премии американца Бернарда Лауна, автора книги «Утраченное искусство врачевания».
Он тоже против алчности, стяжательства, коммерческого расчета врачевателей. Нагляделся в своей благополучной Америке на богатых медиков, которым давно «не место в медицине, им бы на Уолл-стрит».
А нашим деловарам в белых халатах — куда? На финансовые рынки?
К нефтяным скважинам? В торговлю недвижимостью?

Не с моей осведомленностью о доходных местах давать рекомендации. Вижу только, вслед за нобелевским лауреатом, что деньги пациента не гарантируют ему встречи с искусным врачевателем.

— И что ты предлагаешь? — спросила меня внучка, окончившая мединститут.

Что я могу предложить? Неутомимо напоминать две канонические заповеди врача: помоги и не навреди? Маниакально твердить о служении клиницистам, загруженным сверх меры, сидящим на постыдной зарплате?

В идейных моих накоплениях только и есть одна ценность — страданиями оплаченный опыт. Возможно же было такое: в материальной убогости «проклятого социализма» встретиться с врачами экстра-класса, способными оказать и эффективную медицинскую помощь, и человечностью поддержать переживающего стресс пациента.

3. Сопряжение
По воле волн памяти и надежды
«Самая главная задача сегодня — удержать кадры. У нас и так колоссальная текучесть, вся талантливая молодежь уезжает за рубеж. И вместо того, чтобы сохранить оставшихся, настоящих патриотов, фанатиков, работающих сутками, мы делаем все, чтобы разбазарить свой золотой фонд».
Академик М.И. Давыдов («ЛГ», июль 2007)

Что такое «золотой фонд» в медицине? Откуда они берутся, патриоты-фанатики, верные искусству врачевания вопреки и тяжелым, и грустным, и ломающим личность обстоятельствам?

У каждого несломленного — свой запас прочности, но для всех, в чем убеждали меня контакты с прекрасными врачами, огромное значение имеет Школа. Воспитательное воздействие живого примера — общение и совместная работа с людьми, воистину фанатично преданными медицине.

Это подтверждает и биография Регины Павловны, точнее, имена, которые она признательно называла, сдержанно рассказывая о себе.
Сороковые-пороховые. Барнаул. От фронта далеко, но от войны куда денешься. Подруга Регининой мамы — хирург Ольга Владимировна Глущенко — днями и ночами пропадает в госпитале (недавней горбольнице). Жаловаться на перегрузки нелепо — война их в норму возводит. А у старшеклассницы Регины отец и оба брата воюют — и ей школьной парты маловато. Уговаривает Ольгу Владимировну — хочу, должна вам помогать. Уговаривать, видно, особенно не пришлось — нужны помощницы. Взяли. Не в операционные сестры, конечно, а в няньки-сиделки-санитарки, которых медицина, не балуя почестями, сурово испытывает на пригодность «к милосердию».

В севастопольских очерках, говоря о раненых, Толстой писал: «Несчастные любят видеть человеческое лицо, любят рассказать про свои страдания и услышать слова любви и участия».

Представляю, как скрашивала бедолагам тоскливые госпитальные будни юная Регина. Красивая серьезная девочка, наделенная внутренним светом сочувствия и сострадательного терпения. Более «человеческого лица» для «несчастных» и вообразить не могу.
Хирурги — госпитальные боги. Ольга Владимировна неутомима и неунывна. Шутка, крепкое словцо, медицинский ликбез, материнский разнос — все годится для ободрения раненого.

Светлая память хирургу Глущенко — такую девочку увлекла медициной!
В год Победы Регина стала первокурсницей новосибирского мединститута. Надо полагать, после госпитальной «сцены» институтский анатомический театр не приводил ее в обморочное состояние.

Не повлиял ли госпиталь на выбор специализации? Раненые — преимущественно мужчины, а Регина выбрала акушерство и гинекологию. Почему? Никогда об этом не говорила, остается гадать. Избыток ранних впечатлений для целомудренной девочки? Инстинктивное — после опустошительной войны — желание служить материнству? Доля женская, жертвенность «сердоболок», забывавших о себе в уходе за изувеченными фронтовиками? А может, просто по институтскому раскладу... Так или как-то иначе, но выбор сделан.

Направили выпускницу в первый роддом. И здесь судьба подарила начинающему доктору встречу с «удивительными людьми». Неизменно с нежностью и поклонением называла Регина Павловна два имени — в свое время они многое значили для новосибирцев. Александр Павлович Гумилевский и Ольга Дмитриевна Ширшова...

Имя Гумилевского увековечено мемориальной доской на том самом здании, где начинала самостоятельную работу и Регина Павловна. Память о Ширшовой, хочется верить, хранит медицинское сообщество. Высокий профессионализм, бескомпромиссный спрос с себя, невозможность хамства, халтуры, небрежности — так характеризовала доктор Карпченко незабываемых своих наставников.
И еще одного «необычного человека» всегда вспоминала Регина Павловна в беседах о призвании и назначении врача. Осталось это имя и в истории новосибирской медицины.

Рахиль Александровна Лурьи. Она и создавала онкологическое отделение. Открылось оно — на 60 коек — в год Победы. Лурьи его и возглавила. Одновременно вела консультации в центральной поликлинике. Славилась как отличный диагност. Регине очень хотелось поучиться у Лурьи диагностике. В 52-м попала в стажеры к Рахили Александровне. В 53-м Лурьи пригласила Регину врачом-ординатором в онкогинекологию.

В 58-м, с кончиной Рахили Александровны, отделение «перешло» к Регине Павловне. Вместе с неписаным завещательным требованием — соответствовать. Профессиональным и нравственным меркам учителя.
Регина Павловна — о Лурьи: «Никогда не показывала своего горя... всегда приветлива... всегда с улыбкой. На больных действовала поразительно — от одного общения с нею люди просветлялись. Знания, умения — в сочетании с душевностью... Необычный, необыкновенный человек».

Надо ли говорить, что потом и саму Регину Павловну люди воспринимали именно так... Школа «золотого фонда».

Доктор Карпченко оставила заведование в 89-м, на 32-м году безупречного своего правления. За несколько лет до того перестала оперировать — у хирургии свои отношения с возрастом. Завершала трудовую биографию консультантом, врачом-полставочником. А очередь к ней была нескончаемой — каюсь, немало страждущих и я в эту очередь встраивала, пользуясь многолетней дружбой. Но так просили — друзья, знакомые, знакомые знакомых — «помоги пробиться к Регине!». Не по фамилии, по имени, чаще — даже без отчества. Просто — Регина, и это не фамильярность, не грубость, а примета поистине «народного достояния».

«Репутация» — название моего юбилейного очерка, опубликованного десять лет назад в газете «Сибирское здоровье». Фрагменты из того очерка вошли и в этот текст — биографию ведь не переиначишь.
Позвольте еще одно самоцитирование — нельзя без этого дополнения обойтись, оглядываясь на пройденный юбиляром путь.

«...Разросшееся, задыхающееся в тесноте и неудобствах отделение только благодаря настойчивости (и репутации!) Регины Павловны получило новый — радиологический — корпус, который и сегодня, через семнадцать лет после ввода, вполне как будто бы отвечает современным нормам и требованиям.

Чего ей стоило пробивание и строительство корпуса, знает только она. Ни обличать, ни жаловаться не умеет. А эпопея, как нетрудно догадаться, была не из легких.

Впрочем, что легкого в этом добровольном предпочтении пекла безмятежным райским уголкам...»

Давненько уже нет очередей к доктору Регине — потому лишь, что доктор Регина закончила прием. Хотелось бы, чтобы ее 80-летие собрало — пусть и не такую большую, как консультации, но все-таки — очередь поздравителей. Не уверена, что так будет. Время всевластно, «злоба дня» занимает людей куда больше вчерашней «доброты». Правда, несколько моих подруг и знакомых, узнав, что я готовлю этот текст, говорили: добавь и моего тепла в свои заметки. Потому я и написала в начале «помним». А ведь круг подруг так узок по сравнению с кругом бывших пациенток Регины Павловны!

Значит... значит, вспоминайте, поздравляйте, желайте доктору здоровья, которое так безоглядно тратила она на вас, на меня, на нас...
Здоровье общества не в последнюю очередь зависит от того, какие имена выбирает оно себе в путеводные. Имя подвижника может — и должно — сопрягать прошлое с настоящим и будущим, как бы ни разнились времена идеологиями, технологиями, хозяйственным устройством.

Ни одной женщине-девочке (даже в досаде на гламурную мотыльковость) не пожелаю я обращения за помощью к врачам этой специализации. Но уж коли выпадет черная карта, то дай вам Бог встретить свою Регину. Тогда и поймете, что такое искусство врачевания.

В заключение еще одна небольшая ссылка на (созвучную мне) риторику нобелиата Бернарда Лауна: «...как создается у людей чувство общности, чувство нации? Появится ли оно, если люди не помогают друг другу в тяжелую минуту?»

Благодарю, Регина Павловна, за неоценимую помощь в тяжелые минуты. Часы. Дни... Надеюсь, Ваш пример и Ваша школа унаследованы теми, кто войдет со временем в золотой фонд подопытной нашей медицины.