Новосибирск 2.9 °C

Слёзка моя горючая...

29.09.2007 00:00:00



Николай гордился женой и жалел её. И всегда торопится домой. Из дальних рейсов никогда без подарка для Настёны не возвращается. Платок, чулки, пудру ли — всё хорошо. Все ей любо. Прижмёт обнову к себе, прильнёт вместе с нею к Николаю — нет конца ласковой её благодарности.

Комната у них — самая дальняя в коммуналке, пусть маленькая, зато ухоженная, светлая. Теплыми временами на круглом столе — букет цветов, чаще всего ромашек. Настанут холода — пихтовая лапка, сосновая ветка зимним лесным ароматом наполнят двенадцатиметровку. А под вазой — белоснежная салфетка с Настиной мережкой. Такие же занавески на двери, окнах, уголках на этажерке под книгами. Места мало, и кухонные две полки Николай пристроил на стене. Там вечный парад из кастрюль и сковородок, стерильных стаканов и ложек.

...Придёт Николай с работы — Настя прильнёт к нему, словно год не видела. Ему умыться бы сначала (шофёр всё же!), переодеться. Да куда там! Вместе потом в тазу оттираются. Можно и под общей раковиной чистоту наводить, только Настёна ни на шаг не отойдёт, а в коридоре всегда кто-нибудь да есть. Это Настя, кроме Николая, никого не замечает, а соседи улыбаются. И без того разговоров, пересудов вокруг Насти полно, мужу не хочется, чтобы её имя кумушки трепали. Теперь Настя даже в кухню общую не заходит. Всё в комнатушке своей.
He доест Николай тарелку щей, оставит на дне жареную картошку — хозяюшка исплачется. Вот брюшко и нарастает у мужа. А в гостях каково?! Другие рады с чужими мужиками поплясать-поговорить, эта как пришьётся к Николаю на всю гулянку. Ему и перекурить вволю невозможно: Настя томится и ждёт.

Разве дело? Николай во двор дрова колоть — она рядышком ходит. И перед соседями неловко, и топором как следует не взмахнуть: а вдруг щепка отлетит — да Настёне в глаз?! Но Николай додумался всё-таки. Прибил дощечку на чурку, сядет Настя на такое сиденьице, спицы в руках мелькают, вырисовывая то рукавицы милому, то носок. Бабки на лавочке у дома сидят, поглядывают на Николая с Настей, между собой переговариваются. Чудны дела твои, господи!

...Годы вместе прожиты, пора и поостыть. Но ничего подобного не предвидится. Бывало, поужинают, посуду вымоют — и Настя, как ребёнок, мостится на коленях Николая, достаёт ромашку из вазы и гадать начинает. Если вдруг лепестки скажут, что он её не любит, у Настёны — слёзы ручьями. И расспросы... Расспросы. Не оставил ли деток на стороне? Не уйдёт ли? Не встретил ли на чужбине ту, которая...

В отличие от ромашек Николай отвечал всегда правдиво: люблю, не оставил, не уеду, не встретил. Вытрет ей слезинки, как рукой печаль Насте снимет. Она улыбается уже счастливо.

Настёна и карьеру Николаю сгубила. Поступил на вечернее отделение в техникум, по работе повышение посулили. Куда там! Только документы собирать начал, уже понял, что все вечера она будет под окнами ходить и ждать его.

Мать сына не одобряла: «Вы церковью не венчаны, ребятнёй не объединены, верёвками не связаны — уходи. Заколдовала она тебя, окаянная. О каких девок спотыкаешься, не видишь никого, кроме куклы своей!»

Да только Настя с Колей давно не дети. Ей уже двадцать восемь. Ему — тридцать. Вот и продолжали жить как жили, никого не слушая. Врозь были, только пока на работе. А потом — война.

Настя каждый день писала письма. Получит ответное — уж она целует его, нашептывает над ним! И вдруг нет треугольников месяц. Два. Три.
Сошла Настя с лица, еда ей не в еду, работа не в работу, сон не в сон. А похоронке Настёна не верит. Да мало ли? Петр из соседнего двора без вести пропал, а потом в госпитале объявился. По радио слышала: вроде, как погиб один. Так он живым оказался! Живым, хоть и калекой! Николай не стал бы скрываться и стыдиться своих увечий. Он ведь знает, что люб Насте всяким! Нет, не может Николай оставить её одну! Нельзя им друг без друга!

Поменяла Настя дорогое платье на хозяйственное мыло, пошли у нее ремонт да стирка. Рубаху замачивает, носки перештопывает, шапку подчищает, обувь подсушивает. А как иначе? В отпуск приедет ли, насовсем ли (не век же войне кровью литься!) — надоест её солдату военное, в гражданское захочет переодеться — так вот оно, готовое, чистое, одевай-обувай.

На полке любимая кружка дожидается хозяина. Удочка примостилась за дверью: как поставил её Николай перед рыбалкой (не успел сходить), так и прижилась с тех пор. Шахматы на комоде продолжают лежать. Не пролежат! Приедет хозяин — вновь соседа обыграет.

Откроет шкаф Настя, возьмёт рубашку — Николаем пахнет. Достанет кружку, поцелует краешек — вновь дух родной. Кругом во всём Николай! Стеклили раму за неделю до войны. Коснулась Настя стекла — и вот оно, тепло влажных ладоней любимого. Половицу ремонтировал, что у двери. Приляжет Настя на пол, щекой, губами касается доски. Плачет — нашептывает...

Отгремела, отплясала, отплакала Победа. Год прошёл после неё, девятый минул. Кто-то из плена возвращается, кто-то родственников после эвакуации находит. А Николая всё нет. Заводчане дом новый сдавали. Настя — ветеран, предложили и ей квартиру. Отказалась: вдруг вернётся, объявится, в память войдёт после тяжёлого ранения, где он будет искать её?

Всё ждала Настя. В окно выглядывала, к шагам на скрипучей лестнице прислушивалась. Нет, не его походка. Не его шаги, не его голос, не его письма, не от него телеграмма. Нет и нет! И тысячи раз нет...

Двадцать лет минуло, а нынче уже шестьдесят с лишком после последнего письма Николая. Пожелтели те военные треугольники. Потускнела шахматная доска. Высохла удочка. Пропахли нафталином рубахи Николая. Моль всё-таки почикала бурки и шапку его. Жаль! Стопкой лежат новые рубахи, в пакете — носки, белые майки и хорошее трико. Тапки есть мягкие, платки носовые. Всё у Николая есть.

Но всё нет Николая. Даже если и вернётся, не узнает он Настёну свою. Теперь она — древняя старуха. Вены руки изрыли, морщины отчаянно сражаются за каждое свободное место на лице и шее. В бугорках морщин задерживаются слёзы. Трудно Насте по лестнице ходить. Вниз — ещё куда ни шло, а вверх — мучение.

Пока ещё тепло и воздух хороший, выходит Настя во двор. Добирается до сарая, достаёт чёрную и лёгкую от старости чурку — табуретку, присаживается, перебирая складки на тёплой юбке. Тихо-тихо сидит, ни с кем не говорит. Да и кому нужны её слова? Соседи новые, да и все они временные, получат благоустроенные квартиры — и опять другие наезжают. Hикто не знает Настиной судьбы. Да и кто она? Так, тихая бабушка, забытая богом и людьми.

Перед глазами у Насти счастливые годы. Бывало, так же сидела, на Николая поглядывала. У него что ни взмах топора — то чурка надвое. Сильный был, куда до него этим молодым. И неправда, что былое стирается в памяти.

Вот и надышалась она свежим воздухом. Поднимается на второй этаж, заходит в свою самую дальнюю комнату. Стелет постель. На ночь грядущую почитать бы надо одно-другое письмо Николая. Дело к закату, вдруг никогда не придётся родные строчки увидеть. Она давно знает на память каждый листочек, помнит, где слово перенесено, где буква зачёркнута.

А вот и последнее, самое дорогое, письмо. Читает Настёна: «Здравствуй, слёзка моя горючая». И вытирает платочком теплые ручейки под глазами. И отвечает Николаю: «Самое страшное — самой свои слёзы вытирать. А помнишь, как ты мне их вытирал? Устала я без тебя, единственный мой. Дверь так и не запираю на ночь, жду, жду. Рубах тебе накупила, папирос. Не приходишь, скоро сама приду. Тебе тоже без меня несладко. Готовь место, родимый. Давно ждём друг друга».

Вам было интересно?
Подпишитесь на наш канал в Яндекс. Дзен. Все самые интересные новости отобраны там.
Подписаться на Дзен

Новости

Больше новостей

Новости районных СМИ

Новости районов

Больше новостей

Новости партнеров

Больше новостей

Самое читаемое: