Человек

— Интересно, — спросил Мишка, — а кем сейчас будет Тузик?

Он спросил, ни к кому конкретно не обращаясь. Но Ушастый решил ответить:

— Он будет человеком. Пес, отдавший свою жизнь за человека, обязательно должен стать человеком.

— Когда я был человеком... — снова завел бодягу Ушастый, но Туз, как всегда, попытался заткнуть ему пасть.

— Хватит, надоел, — раздраженно рыкнул он. — Задолбал просто. Все мы когда-то человеками были. Или ты чё — каким-то особенным человеком был?

— Ну с тобой-то, Туз, все ясно. — Ушастый оглядел собрание. Туз был драчливым псом, грозой соседских свор, а особенно он не любил домашних собак, прогуливающихся на хозяйских поводках мимо гаража. Охраняя территорию, он готов был насмерть загрызть чужака. Правда, до летальных исходов еще не доходило. Иногда Туз и со своими задирался. Сдуру или когда заняться нечем было. Нечасто, но случалось такое. За это его недолюбливали в гаражной своре. Побаивались, а потому недолюбливали. Ушастый, взглядом обращаясь к сородичам, рассчитывал на поддержку.

— Чё это тебе ясно? — Туз явно шел на конфликт.

— Ясно, каким ты человеком был. Ты людей человеками называешь. А это неправильно. Надо говорить — «людьми были». И еще ты чёкаешь все время, и словечки разные. Задолбал. Я уже про мат не говорю.

— Ну и чё?

— Неграмотный ты. Малограмотный и некультурный. Человеком был таким и псом таким же остался — малограмотным и некультурным.

— Ну и чё? — повторил Туз.

— Да ничё, — разозлился Ушастый и повернулся к своим соплеменникам, говоря взглядом: «Сами видите, не дает Тузяра даже рта раскрыть». Краем глаза Ушастый все же косил на оппонента — а то как кинется?

— Нет, — не унимался Туз, — ты чё до меня со своей грамотой докопался? Подумаешь, ты раньше профессором был, а я простым слесарем! Профессор кислых щей!

— Профессором философии и апологетом ведической культуры я был, — важно поправил Туза Ушастый.

— Да хоть е...ческой культуры! — взъерепенился Туз. — Оба мы человеками... людьми были. Но — были! А теперь псы беспризорные. Чем ты лучше меня? Так же по помойкам шаришься. И пинков тебе от человеков... тьфу, блин! от людей не меньше, чем мне, перепадает. А то и больше. Маленькая собачка до старости щенок. И чё теперь хвастаться: «Когда я был челове-е-ком...» — передразнил Туз Ушастого.

— Тебе, Туз, неинтересно, ты не слушай, — вступил в разговор рыжий кудрявый пес по кличке Мишка. Другие собаки, расположившиеся на подсохшем и прогретом солнцем весеннем газоне — Черныш, Мальчик, Лёсик, Белка со Стрелкой, Шлюха и Звездочка, — Мишку поддержали дружным одобрительным ворчанием.

Мишка был самым молодым и самым глупым в своре. Щенок еще совсем. На мир он взирал сквозь рыжую челку выпученными карими глазами, в которых светилась душевная простота. Он был еще глуп и неопытен, но, впрочем, очень быстро всему обучался. В своре его любили, даже от Туза ему еще ни разу не досталось, с молодыми Туз не связывался. Вот подрастет Мишка — получит по первое число.

— Правда, Туз, — поднял голову Мальчик, пожилой пес с паршой на боку. — Шел бы ты...

Мальчика Туз уважал за былую силу, авторитет и за почтенный возраст. А может, ему расхотелось спорить. Он не стал огрызаться, просто демонстративно отвернулся от всех, положил голову на лапы и закрыл глаза, сделав вид, что наслаждается теплом солнечных лучей, а до разговора ему нет никакого дела. Хочет ушастый «профессор» потрепаться, пусть треплется.

— Вот именно! — воодушевился Ушастый. — Я не тебе, а другим рассказываю. И если тебе неинтересно — не слушай. Им, может, приятно об этом поговорить? К тому же не все мы людьми были. Вернее, не перед последней реинкарнацией. У кого-то это вторая и третья, и сотая, а может, даже и тысячная. Они уже забыли, что когда-то людьми были. Ты в собаку недавно реинкарнировался, вот и помнишь... — все-таки Ушастый больше для Туза это говорил. Ведь интересно, когда твои оппоненты в курсе дела, в теме, так сказать, когда они могут и поспорить с тобой, а не просто слушают, развесив уши. — А другие псы забыли о своей человеческой ипостаси. После человека многие свиньями стали, лошадьми. Кое-кто слонами или дельфинами, а потом уже собаками. Ты вот, например, помнишь, кем ты до человека был?

Туз, не открывая глаз, нервно дернул лапой. Мол, видишь, на солнышке греюсь, дремлю, а это намного важнее и приятнее, чем отвечать на твои дурацкие вопросы.

— Не помнишь, — ответил за Туза Ушастый. — И в этом нет ничего удивительного. Жизнь полна событий, любая жизнь. Новые впечатления вытесняют прежний жизненный опыт. Таковы ведические законы.

— А что это такое — ведические законы? — спросил глупый Мишка.

— Ведические законы... — и Ушастый принялся нудно и длинно объяснять Мишке и всем присутствующим каноны ведической культуры, а Туз и впрямь задремал.

Тузу снился собачий сон.

Дворник дядя Леня приснился, он всегда привечал Туза. Добрый дворник, от которого всегда пахло перегаром, подкармливал всех собак, но Тузу обычно доставались самые лакомые кусочки. Можно сказать, Туз был его любимчиком. Дядя Леня принес сверток. Туз сразу же догадался, что в свертке. Там кость, подумал он, сто пудов, кость! Что же еще может находиться в продолговатом свертке, не колбаса же? И он не ошибся. Дядя Леня ласково подозвал Туза и развернул сверток. Ах! Как хороша была эта кость! На сколе она была крупинчатая. Розовые крупинки, они такие сладкие! И мясо на кости было...

Из сна Туза вырвал истошный женский крик. Туз открыл глаза и увидел страшную картину. По дороге мчался грузовик, а посреди дороги стоял карапуз в ярко-голубом комбинезоне и белой вязаной шапочке с помпоном. Малыш не видел летящего на него многотонного грузовика, да если бы даже и видел — секунды отделяли его от смерти. Мать карапуза (или бабушка?) стояла в дверях продуктового магазина, расположенного на противоположной стороне улицы. Стояла и голосила. И не трогалась с места. Может, ноги отнялись?

Разве ж можно детей без присмотра оставлять?

Туз не раздумывал. Он вскочил на ноги и бросился к малышу. Со всего маха ударил его грудью и вытолкнул с проезжей части к ногам матери (или бабушки?). Туз был не маленьким псом, но всей массы его тела хватило лишь на этот толчок.

Грузовик проехал, не снижая скорости, и скрылся за поворотом дороги, а на асфальте осталось лежать то, что когда-то было Тузом. Даже непонятно было, что это. Бесформенный бурый комок и что-то длинное, красное, перекрученными веревками растянувшееся по всей дороге.

Собаки сидели, как застывшие статуи, и смотрели на этот комок и на эти веревки. Женщина, прижав к груди свое чадо, продолжала голосить, как ненормальная, а карапуз не плакал. Он так же, как собаки, смотрел на изуродованное тело спасшего его пса. Смотрел и молчал. Потом заплакал тоже. То ли от пережитого страха, то ли от боли, то ли собачку жалел.

— Туз... — прошептал Мишка, — Тузик... — и вдруг завыл. Не заскулил по-щенячьи, а завыл по-взрослому.

Пришел дядя Леня. Постоял и ушел, но скоро вернулся с лопатой и тачкой. Он соскреб с асфальта останки своего любимчика, сложил все в тачку и покатил ее куда-то. Гаражные собаки — Мишка, Ушастый, Мальчик, Черныш, Лёсик, Белка со Стрелкой, Шлюха и Звездочка — пошли следом. Их было уже не десять, а только девять. Это было похоже на похоронную процессию. Это и было похоронной процессией. Собаки провожали в последний путь своего бывшего товарища. Драчуна и хама Туза, но все равно товарища. Ведь Туз был таким же, как они.

Дядя Леня похоронил Туза за гаражами, возле железной дороги. Посидел на крыле ржавого «Запорожца», давно уже здесь валявшегося, покурил вонючую сигарету и ушел. По его щекам текли слезы. Дядя Леня ничего не сказал, ушел молча. Когда он исчез из виду, собаки подошли к земляному бугорку.

— Интересно, — спросил Мишка, — а кем сейчас будет Тузик?

Он спросил, ни к кому конкретно не обращаясь. Но Ушастый решил ответить:

— Он будет человеком. Пес, отдавший свою жизнь за человека, обязательно должен стать человеком.

— Почему? Это так по ведическому закону?

Ушастый покачал головой, его длинные спаниэльи уши болтались, как две тряпочки.

— Нет, это по другому закону. По закону справедливости.

— А что, разве и такой закон есть?

Ушастый уверенно кивнул, но ответил странно:

— Должен быть.

— Значит, Тузик станет человеком... — задумчиво сказал Мишка.

— Он и был им, — чуть слышно прошептал Ушастый и сказал громко, чтобы все услышали: — Туз был настоящим псом. Мне будет не хватать его. Пусть земля ему будет пухом.

О чем думал Ушастый, когда шептал «Он и был им»? О том, что до того, как стать псом, Туз был человеком? Или о том, что, находясь в собачьей шкуре, Туз продолжал оставаться человеком? Кто знает?

— Нам всем будет его не хватать, — сказал Мальчик и тяжело вздохнул. — Коротка жизнь бездомного пса...

Собаки нехотя пошли прочь. А Мишка остался. Он сидел возле земляного холмика и о чем-то думал.