Претензии «немощного старца»

Хотя я-то знаю, что при надобности он может беседовать, выдавая такие командирские «фортели» голосом, что видишь перед собой не старика, а мужчину в расцвете сил, не иначе.

Я уважаю Федора Ивановича, знаю все его прошлые заслуги и всегда рада видеть его, хотя получается это не так часто, как раньше. Лет двадцать назад это был рассудительный, спокойный, все понимающий веселый мужчина. Но уже около десяти лет он зачислил себя в старики и стал играть роль «обличителя» всех и вся, в том числе и своих детей.

Нам с подругой надоело объяснять, как благодарны ему за все его дети — дочь и сыновья. Живет Федор Иванович с дочерью, вдовец, а его сыновья — в другом городе, поэтому не могут его навещать часто, как ему хотелось бы.

Есть, конечно, исключения из правил, когда подросшее поколение обрезает «пуповину», как только вываливается из «родительского гнезда» в стадию вольного полета и сразу про это гнездо забывает.

Роль «немощного старца» иной человек начинает примеривать на себя лет в 40 — 45, и постепенно эта роль начинает ему все больше идти. И вроде как не беда, что человек сам себя старит, используя эту «примерочную». Порой это перерастает и в откровенно старческое ворчание вроде: «Ну а что я буду делать скоро — только осталось, что к смерти готовиться».

Когда Федор Иванович произносит эти слова, он просто вышибает почву из-под ног своей дочери и приехавших навестить отца сыновей. Вместо радости встречи часто замечала в их глазах чувство вины, хотя ни в чем не виноваты дети. Но слова его сверлят: «Вот какого о нас мнения, оказывается, родной и близкий нам человек...»

Обидно, что когда-то рассудительный, работящий Федор Иванович уже не способен отдать себе отчет в том, что у детей давно уже свои семьи, своя работа и посредством этой самой работы семьи нужно кормить; семьи, которые тоже требуют к себе внимания. Федор Иванович порой требует к себе такого количества этого внимания, которого ему никогда не уделялось раньше, даже когда была жива его супруга. А степень его занудства, не хочу скрывать, растет почти в геометрической прогрессии с возрастом. Его требования в таком количестве необоснованны, завышены.

Времени у моей подруги всегда не хватает, зато забот и ответственности прибавилось. Аннушка перешла на другую работу с большим окладом, но продолжает экономить на себе. Иногда у нее прорывается: «Папа, неужели не понимаешь, что мне и так тяжело, прекрати ворчать!» Он обижается и уходит в свою комнату.

Совестливая дочь выводит его оттуда, наливает ему чаю, ставит перед ним все самое вкусное, а Федор Иванович и рад. Он садится на своего «конька». Бедная моя подруга, а иногда и мы вместе начинаем слушать его по пятому, по десятому кругу. На глазах у Анны выступают слезы, но она никогда не скажет, что у нее нет времени на эту болтовню. Все же однажды она не выдержала, встала и пошла заниматься своими делами. Это потом обернулось крупной ссорой.

Не хотелось бы мне лет через 10 — 20 считать, что правда всегда на моей стороне просто потому, что я «старше и жизнь научила». Не хотелось бы мне жить с распространенной формулировкой «Больше видела — больше знаю».

Жаль, что семей, где родители и дети живут душа в душу, все меньше. Слово «династия» сходит на нет, но существует еще. Конечно, одиночество — страшная вещь. А стариковское одиночество еще страшнее остальных, потому что позади «вся жизнь, а впереди — «только смерть».

Но ведь есть такое хорошее слово — мера. Ее нужно знать во всем, в том числе и в степени требований и осуждений своих собственных детей.