Живая вода

... За огородами соседей Журиных — ложбинка небольшая. Талая вода в ней отстаивалась, успокаивалась, и просвечивались в ней каждый листочек и былинка прошлогодняя. Так и манила зайти босиком. Как в целебный настой. Прогревалась вода здесь быстро, но и быстро уходила. И тогда большую стирку затевали в Ваньковой ляге (река-то далеко от Успенки).

Грязное шмотье несли женщины в узлах или везли на ручных тележках, тачках. За зиму в прокопченных избах столько накапливалось пыли да грязи! С побелкой к Пасхе обычно управлялись. Но со стиркой в распутицу не слишком развернешься.

И вот в солнечный день идем мы с мамой к Ванькову лягу. Дорога ведет через поле с молодыми всходами, километра два до первых берез. Но нам надо обойти лесок. С другой стороны низина с водой чайного цвета, с осокой, с осинами, забредшими в воду.

«Не заходите глубоко, — предупреждает мама, — там колодец бригадный был, не угодили бы в него». У мамы уже спокойные лицо и голос, будто не она все утро ворчала во дворе, ругалась на свою орду. Скатившаяся с печи и палатей ребятня мешала, заглядывая, чего б поесть. А мать первым делом торопилась покормить отца — ему на работу. В чашке жиденький супчик, забеленный молоком, который отец хлебал трофейной железной ложкой, привезенной с войны. Остальные ложки деревянные...

...Мы с Леной и Шурой в живую воду загляделись. Там уже шныряют головастики, а кое-где набухшая лягушиная икра шевелится. Вода чуть теплая. Намоченную, намыленную тряпицу кладешь на кочку отмачиваться, другую трешь руками. Занятие нудное, трешь-трешь до мозолей на пальцах. А сполоснешь платьишко, и видно, как с него муть стекает и свежеет ситчик.

В шум берез и перекличку птиц вплетается тихое мамино пение. На чистых, светлых рушниках, наброшенных на кусты, греются вышитые петухи. Временами мама разгибается, трет поясницу набухшими руками, поправляет сбившийся платок. Ноги тоже отекшие, с распухшими щиколотками (когда хворост возила, повредила). Все лето в галошах ходит, а зимой в валенках на босу ногу.

Яркая зелень берез притягивает наши глаза вверх. Мы с Леной и Шурой уже кое-что о березах знаем. Например, какая вкусная жвачка получается из бересты у бабки Тимошнихи. И что на березах венками ветки заплетают на Троицу, через которые целуются парни с девчатами. А какой аромат увядших веток в избе на Троицу! Аж сны зеленые снятся.

На гибкой и высокой березке, вон там, Петя Третьяков раскачивается всегда, рыжий соседский мальчишка. Один раз не удержался, грохнулся с высоты плашмя, только мы никому не сказали...

А в тех кустах, может, волк прячется, их тут много было в войну. А может, испугался сам надзора дядьки немого. Он тут, как хозяин, всегда сено косит себе. Злой, всех с поляны гонит.

— Девки! Вы будете или нет помогать? — возвращает нас к стирке мама. И опять ширк-хлюп, ширк-хлюп. Белье уже сохнет на ветках берез, на молодой травке, на кустах. Трепещет под ветром. Иногда ловим слетевшее, и оно оказывается небывало легкое, свежее.

Пока досыхает последнее, сбрасываем с себя платьишки и тоже полощем. Потом обмываемся сами и переодеваемся на солнышке. Берем по куску хлеба. Красота! Мама уже на солнце поглядывает. Слава Богу, мальки сюда не пришлепали. Мишка с Олечкой, наверное, уже ревут...

Обратная дорога уже не тяготила, и узлы казались легкими. Может, вода усталость забрала?

И вспомнился мне, пятикласснице, журнал, что у тетушки учительницы в Гербаево видела. В нем про какую-то стиральную машину писали, что делают такую... Интересно, какой она будет? И про порошки не слышали в том 57-м году. Вся помощь — живая вода.