В гостях хорошо, а дома лучше

А когда началась вся эта катавасия с перестройкой, он куда-то таинственным образом исчез. Я на несколько лет потерял его из виду, расспросить знакомых, куда же делся человек, как-то не догадывался. Просто не до того было. У самого тоже хватало забот. И вдруг на днях совершенно случайно встречаю Виктора Александровича в Татарске, в районе железнодорожного вокзала. Долго смотрю на него, он тоже внимательно и изучающе рассматривает меня. Я его не узнаю.

— Виктор Александрович, это ты?
— Ну я, — отвечает он добродушным баском. — А ты как живешь-можешь? Все афишки пишешь?

— Грешен, батюшка, пишу. А что с тобой произошло?..

Оглядываю его и все никак не могу признать в нем бывшего управа, зачуханного, измотанного сельскими делами, которым, казалось, нет конца, нет края. Передо мной солидный, внушительный мужчина в элегантном костюме, при галстуке, в модных штиблетах, стильной рубашке. Посвежевший, помолодевший лет этак на пятнадцать-двадцать.

— Виктор Александрович, да неужели это ты? — снова вопрошаю.

Он важно и солидно кивает головой: «Конечно я, кто же еще». Эта сцена чем-то напоминает мне рассказ Чехова «Толстый и тонкий». Допытываюсь, где сейчас служит мой старый знакомый, наверняка преуспевающий предприниматель.

— Нет, — отвечает он, — я приехал в гости из Германии, где сейчас и проживаю. Пенсию не заработал. Я ведь, как ты знаешь, всю жизнь гнул хрип на Советский Союз. Потому получаю минималку — 654 евро...

— Тогда все ясно. Так вон оно что. Значит, матушка-Европа. В гости к нам?

— Тоска по Родине. Полонез Огинского слышал? Вот-вот, это самое. Я ведь во сне часто вижу свой совхоз... А как мы здорово тогда работали! И как много было у нас разного добра: скота, техники, рабочих. Все прахом пошло. И люди какие-то пришибленные. Много пьют...

— Ну а как там, в европах, в Германии, то бишь?

Рассказывает о своем житье-бытье, но то и дело сбивается на свой бывший северотатарский совхоз, вспоминает, как они трудились тогда, как боролись за высокий урожай, за продуктивность общественного скота. И сколько хороших людей работало тогда вместе с ним.

Знаю: тоска по Родине многих терзает и мучает, тех же немцев. Один мой знакомый из Неудачино, купивший жилье у немцев, рассказывал, как они постоянно рвутся назад, на свою бывшую малую родину, как просят местных художников сделать рисунок или макет их бывшего дома, усадьбы, приходят в гости. И плачут, как малые дети.

Я не жил за границей и не испытывал ностальгии, но в благополучные советские времена ездил несколько раз в Болгарию, однажды даже возглавил группу из тридцати шести человек. Помню своих, татарских, мы не набрали и добирали в Новосибирске. Но люд в основном был сельский: доярки, пастухи, несколько механизаторов, две-три бухгалтерши.

Встречали нас болгары очень хорошо. Ведь это русские войска освободили их от османского ига. Возили на Шипку, в другие исторические места. Хорошо кормили и даже поили. Казалось бы, чего еще надо! Но уже через несколько дней многие путешественники, в первую очередь женщины, затосковали по дому. Как там, все ли в порядке? Подоил ли муженек корову, накормил ли поросенка, сыпанул ли курам зерна? Не загулял ли такой-сякой, не зарулил ли к соседке? И начались охи, вздохи, бесконечные причитания, хотя были мы в заграничной поездке всего-ничего — две недели.

А с каким восторгом, с какими счастливыми лицами возвращались «совки» домой. Как ждали того часа, когда поезд подкатит к границе, пересечет ее, и пойдет родная земля. Она уже близко, она уже за холмом. Какая-то Жмеринка, о которой никто до этого и не слышал, казалась своей. Не зря сказал поэт: «Дым Отечества нам сладок и приятен».

— Нет, — убежденно говорили женщины, а мужчины им поддакивали, — что бы там ни говорили, в гостях хорошо, а дома лучше.

Да что там заграница. Хочу рассказать еще одну историю, которая говорит о том, что у человека нет ничего дороже его малой родины: городка, поселка, крохотной деревеньки. Жила в нашем большом благоустроенном доме некая женщина, лягушка-путешественница, Елизавета Никоновна. И часто приговаривала она одни и те же слова: «До смерти надоела мне эта грязная Татарка. Уеду отсюда навсегда». Скоро замысел свой Елизавета Никоновна в самом деле осуществила, укатила на Тюменский Север, была еще в Кемерово, Экибастузе. Где-то еще. Все искала рая. И вот снова встречаю ее... в «этой грязной Татарке»:

— Здравствуйте, Елизавета Никоновна! Вы снова на нашей грешной земле. Какими ветрами вас занесло?

— Снова, — отвечает она, — хорошо там, где нас нет... Мне бы теперь квартирешку какую. Внучку бы на очередь поставить. Не подскажешь, к кому обратиться?..

Дело в том, что прекрасную трехкомнатную благоустроенную квартиру Елизавета Никоновна после многочисленных обменов профукала. Живет на краю города в избенке-завалюшке. Но жилье бесплатно никто сейчас не дает. Советую бывшей соседке обратиться к главе района Валерию Носкову. Он, если можно, обязательно поможет, а нет, откажет сразу. Кстати, о «грязной Татарке». Таковой она, со всей ответственностью заявляю, теперь не является. Город в последние годы хорошо и много благоустраивается. Асфальтируются улицы и переулки. Активно занимаются этим владельцы частных предприятий, магазинов. Много средств вкладывает в благоустройство и город. Всюду обилие цветов. Может, их даже больше, чем в прошлые времена.

Люди, простые жители, на глазах которых происходят эти перемены, говорят с гордостью:

— Наш Татарск теперь не узнать. Он изменился, помолодел, стал походить на настоящий город.

Родина, большая или малая, какой бы она ни была — нарядной, красивой, скромной, всегда волнует нас, тревожит наше сердце и постоянно зовет к себе. Не зря ее зовут еще Матерью. А выше этого звания нет ничего.