Для тех, кто рядом

Решив показать мне уникальный альбом с газетными публикациями о Константине Симонове, ее любимом поэте из современников, кропотливо собираемыми в течение тридцати лет, она мигом подхватывается, мчится к шкафу, без труда достает искомое с верхней полки... Какая-то бумажка падает, она тут же нагибается, поднимает, и через минуту мы уже снова сидим рядышком на диване и листаем пожелтевшие от времени вырезки из газет. Я с любопытством пробегаю глазами незнакомые строки, а она вслух декламирует самые-самые, запавшие в душу стихи. Красиво, с чувством.

Говорит, что в молодости была совсем не такой. Ужасно стеснительной и необщительной. Со смехом вспоминает, как однажды в мединституте на лекции по физиологии профессору Баяндурову пришла студенческая записка: «Борис Иванович, научите, как не краснеть. Пожалуйста!» Профессор обвел аудиторию глазами, усмехнулся и сказал: «Ну вот, один человек имеет совесть и тот хочет ее потерять...»

Их выпуск назвали огненным. Первый набор Новосибирского медицинского института состоялся в 1936-м, а выпуск — в сорок первом. Двадцать второго июня началась война, а 23-го был последний экзамен. Они все просились на фронт, но получили отказ. «Надо будет — вызовем! А сейчас езжайте на место своей работы», — сказали строго. Веру вызвали уже в ноябре. Из рабочего поселка Батурино она добиралась теплоходом сначала по Томи, потом по Оби... Вскоре она отправилась на фронт и всю войны прошла с медсанбатом 235-й Витебской краснознаменной ордена Суворова Сибирской стрелковой дивизии.

Тридцать ее ровесников, однокашников по мединституту, сложили головы на Великой Отечественной. Те, что остались живы, после войны встретились и долгие годы поддерживали теплые дружеские отношения. «Сегодня из «огненного» выпуска живы пятеро: Галя Чирковская, Шура Костырева, Нина Покровская, Вера Семенова и я. Но мы каждые пять лет непременно встречаемся», — говорит Вера Васильевна.

Сплющенная гильза. В ней — бензин, или газоль, или еще что-то, способное гореть. В качестве фитиля — отличная новенькая байковая портянка. Вот и все освещение. Иногда удавалось подсветить фарами медсанбатовской полуторки, но если операции шли одновременно на нескольких столах, а чаще всего так и случалось, световое облако охватывало только один из них. Глаза постепенно привыкали к тусклому свету, уши — к стонам и крикам, а сердце — к тому, что это твоя ежедневная работа.

Костя, врач, занимавшийся сортировкой раненых, вывел для себя формулу: тот, кто ругается или кричит, еще может немного подождать операции, в нем достанет жизненных сил, а того, кто молчит или стонет от боли — на хирургический стол в первую очередь! Когда не хватало хлороформа и обезболивающих, выручали стакан спирта — чтобы притупить чувствительность — и разговор с доктором. Участливый взгляд, слово надежды врачевали не хуже медикаментов.

— Иногда мы не отходили от операционного стола по тридцать часов. Маленький «перекур» — командир принесет по стаканчику чая — и снова за дело... — вспоминает Вера Васильевна. Один раз, глядя на девчонок, она попробовала покурить. Задохнулась так, что сама себе зарок дала — никогда больше! А чтоб душой отдохнуть после трудов, лучший рецепт — хорошая песня. Выступлениями своего медсанбатовского хора они не только коллег и раненых бойцов радовали, но и выезжали в соседние полки с «гастролями». Каждое новое стихотворение, каждая свежая песня, рождавшиеся в военное время, тут же становились всеобщим достоянием. Однажды в письме родителям Вера выслала Клавдии Михайловне и Василию Ивановичу слова песни о маме. Это письмо сохранилось.

Тихо из глаз катится
слеза.
Как согрею я теперь
старость твою?
Для тебя сегодня я спою:
— Мама, нет на свете
тебя милей.
Мама, всюду слышу я голос
твой.
Песня колыбельная —
радость беспредельная,
Радость моих долгих,
долгих дней...

На слове «долгих» голос Веры Васильевны предательски задрожал, но ей хватило нескольких мгновений, чтобы справиться с захлестнувшими эмоциями и продолжить беседу. Молодые парни и девчонки в родном тридцать втором училище часто спрашивают ее: «А если честно, страшно было на войне?» Она отвечает совершенно откровенно: «Страшно».

— Ну как не страшно?! Слышим: дальнобойный свистит: «Ж-ж-ж». Перелет. Потом недолет... А что будет в следующую минуту?! Или самолет летит... Мы их уже по звуку отличали — какой на разведку, а какой бомбить станет. Вокруг медсанбата лес, на полянке операционные столы стоят. Мы склонимся над пациентом, закроем его собой, как можем, и дело свое продолжаем. Или вот случай был на Украине. Нам надо в деревню попасть, к раненым, а въехать не можем. Немец со своей пресловутой пунктуальностью ведет обстрел: ровно через три минуты то там снаряд ляжет, то здесь. Что делать? Помню, полковник глянул на нас: «Ну что, рискуем?» И рискнули...

Как только раздался очередной взрыв, машина рванула с места и понеслась, насколько это было возможно, по разбомбленной дороге. В тот раз они проскочили. Но не эта деревенька, а другая, под названием Кулотино, осколком сидит в памяти Веры Васильевны. В этот населенный пункт — деревню, от которой остались одни обгоревшие скелеты изб, они не могли попасть несколько долгих часов. Когда медики наконец смогли приступить к своей работе, оказалось, что раны у многих бойцов грязные, запущенные, тяжелые. Самые страшные — после разрывных пуль. «Входное отверстие в конечность вроде маленькое, а там, внутри, где она разорвалась, — «каша» из мышц и костей. Нередко такую конечность приходилось ампутировать. Перепилишь косточку острой медицинской пилкой, мягкие ткани обрежешь... Санитары помогут убрать ампутированную ногу. Она же два пуда весит...» — тихим грудным голосом говорит Вера Васильевна. А я так и вижу эту картину.

В этом году первого сентября она снова была на торжественной линейке, снова общалась с молодежью. Этой традиции уже более тридцати лет. С того самого дня, как обком комсомола закрепил за представителями сибирских дивизий учебные учреждения города, где планировалось создать музей боевой славы, Веру Васильевну Клепикову и училище №32 связывают самые добрые отношения. Здесь создан прекрасный музей, рассказывающий о боевом пути 235-й дивизии и ее героях. Многие экспонаты собраны самими ветеранами, которые все послевоенные годы были здесь частыми гостями. В свое время в гости к ветеранам даже приезжали ребята из Демянска, которые вели поисковую работу на местах боев, находили и перезахоранивали останки бойцов, помогали устанавливать имена безвестных героев. Сибиряки в свою очередь, проходя по местам боевой славы, навещали своих юных друзей. «Елочки, что мы вместе с ними высадили у школы, теперь уже большие. А некоторые из девчонок и мальчишек, которых мы знали пятиклашками, в нашу последнюю встречу уже были студентами институтов», — рассказывает Вера Васильевна.
Материалы обо всех этих встречах, ценнейшие архивные фотографии и экспонаты, переданные семьями ветеранов, бережно хранятся в музее. А молодежь нынешняя — вдумчивая, серьезная, главное — неравнодушная. По словам ветерана, сложновато было общаться в перестройку, когда в общественном сознании произошел слом, переоценка ценностей. Но теперь все стало на свои места. Такие понятия, как Родина, Отечество, патриотизм, мужество, для сегодняшних воспитанников тридцать второго училища — не простые слова.

В моих руках толстенный фолиант, хранящий бережно собираемые Верой Васильевной Клепиковой на протяжении долгих лет сведения обо всех ветеранах дивизии. В отдельной общей тетради — алфавитный перечень, а здесь — самые подробные данные: дата и место рождения, боевой путь, звание, награды, ранения... Из сотен славных бойцов сегодня живы немногие. В Новосибирске их осталось лишь четверо: Михаил Александрович Сафонов, Дмитрий Александрович Токаренко, Михаил Павлович Первов и сама Вера Васильевна.

Вот он, шестидесятый в списке, Дмитрий Маланин, сын знаменитого Ивана Ивановича Маланина. Он учился с Верой в одиннадцатой школе. После какое-то время не виделись. Но однажды на фронте...

— Мы видели в небе, как был подбит немецкий самолет-разведчик. Он упал метрах в трехстах от медсанбата. Когда мы примчались к месту катастрофы, там уже все догорало, и выживших, конечно, не было. А через день читаем в газете: «Самолет был подбит из противотанкового ружья... Командир взвода — Дмитрий Маланин». Я отыскала Диму в артполку. Обнялись, поговорили, обменялись информацией из дома... В сорок четвертом он был ранен. А после войны, когда мы списались с ним через его сестру Таню, жил в Пушкине. Долгие годы поддерживали связь, и даже когда Дмитрия Ивановича не стало, отношения с семьей Маланиных не прервались. В одну из наших поездок через Москву в Орел на столичном вокзале в вагон вошел мужчина, приблизился ко мне и сказал: «Здравствуйте, я Игорь Дмитриевич, внук Ивана Ивановича Маланина». Не представляете, как мне приятно и радостно было видеть его, — сказала Вера Васильевна и в ее глазах блеснули слезы.

В чем секрет долголетия? Уже не моей собеседнице, а себе самой задаю я вопрос. Отчасти в здоровом образе жизни, хотя Вера Васильевна никогда не следовала фанатично жестким принципам в отборе еды. Не курила, это правда. И еще, следуя наставлениям своего отца, старалась соблюдать режим питания: никакого второго блюда, пока не съел первое, и никаких перекусов между приемами пищи. Правда, все это — за исключением «особых обстоятельств». На фронте был период, когда у нее и других девчонок начались безбелковые отеки, и командир медсанбата в обязательном порядке выписал через аптеку для хирургов консервы, ведь речь шла не только о их здоровье, но и качестве их работы.

И все же главный секрет, как полноценно прожить девяносто лет и остаться деятельным, активным человеком, пожалуй, скрыт в характере нашей героини. Признаюсь, я еще не встречала человека, который бы так трепетно и бережно относился ко всему, что его связывает с различными периодами собственной жизни. Встречаясь с одноклассниками, однокашниками по мединституту, однополчанами, подругами и коллегами по работе в мирное время, соратниками по ветеранской деятельности, Вера Васильевна словно продолжает жить во всех этих периодах.

Радуясь находке, как девчонка, она показала мне старенькую потертую, но хорошо сохранившуюся тетрадку, в которую записывала в шестом классе названия литературных произведений, которые прочитала за год. Здесь и Толстой, и Гете, и Ибсен. Хоть сейчас она без смущения исполнит и монолог Татьяны, и арию из любимой оперы, коих у нее десятки. Современную эстраду Вера Васильевна не жалует. Остается верным поклонником классики. Феноменальная память, творческий задор и неистощимое жизнелюбие совершают чудеса — несмотря на весьма почтенный возраст, она не нуждается в «энергетической подпитке», напротив, сама кого хочешь приободрит. «Я не люблю быть рабом настроения», — признается моя собеседница. А дочь отмечает, что главная черта ее мамы — неистощимая жажда знания. «Она живо всем интересуется, отслеживает все культурные новинки, всегда в курсе всех событий. Ей просто некогда стареть и скучать!» — говорит она.

И еще одна, очень важная, на мой взгляд, составляющая успеха. Чтобы прожить девяносто лет так ярко и наполненно, как Вера Васильевна Клепикова, надо уметь отдавать себя любимому делу, людям. Спасая жизни раненых на фронте, помогая ребятишкам как главный детский ревматолог города в мирное время, ведя огромную военно-патриотическую работу по формированию совета ветеранов дивизии, созданию музея боевой славы, она никогда не считалась ни с душевными затратами, ни со временем, ни с силами. Для нее не было мелочей, каждое дело становилось главным. И сегодня — та же самая картина. Она полна забот в связи с приближающейся декадой пожилых людей и традиционной встречей в клубе «Сибирячка», где она также трудится с первого дня его существования уже более тридцати лет. Если бы меня попросили в одной фразе охарактеризовать этого человека, я бы сказала: «У нее большое сердце».

Около года назад я неожиданно встретила Веру Васильевну с ее коллегами по клубу «Сибирячка» в первом доме ребенка, куда они приехали, чтобы пообщаться с малышами, от которых отказались родители. Крохи, пригревшись на руках, терлись носиками о гимнастерки. Маленькие пальчики перебирали награды, которые тихо, мелодично звенели...