«Макбет»: место прописки Новосибирск — Париж

Но все равно увиденное и услышанное превзошло ожидания: оказалось вещью яркой и глубокой, заставившей публику в театре не «развлекаясь отдыхать», но, будучи вовлеченной эмоционально и интеллектуально в неординарное художественное действо, — размышлять. Не линейным образом «раскручивая» определенную мысль, а волнуясь и резонируя умом и сердцем тем образам, ассоциациям, которые соединяют старую-престарую историю о гибельных свойствах властолюбия, привычке возносить и свергать кумиров с тревогами и печалями современного человечества.

Точка на карте
Усредненный европейский городок, где происходит действие спектакля, показан сначала посредством видео в масштабах космической фотосъемки, потом кварталы и дома приближаются к нам стремительно, со скоростью компьютерных, кратноувеличивающихся планов. И вот уже на сцене под мириадами безостановочно плывущих облаков — городская площадь, зажатая серыми, безликими коттеджами. Здесь такая же безликая толпа обывателей в светлых демисезонных одеждах (она и есть хор ведьм) пророчествует удачливому военачальнику королевский титул. Макбет, отмечающий со своим другом Банко ратную победу, смущен и удивлен. Однако заноза честолюбия засела в душе героя. Он не помышляет о преступлении, но случай…

Именно так: не Судьба, не Рок, а фантом обывательского массового сознания, стечение обстоятельств и убежденность «подруги жизни» — леди Макбет, в том, что ее супруг должен стать первым (хотя бы для того надо «убрать» Дункана, самодовольного и суетливого короля, неожиданно приехавшего в гости к своему удачливому в боях генералу), толкают Макбета на путь убийств. И — полного саморазрушения.

В крытый черепицей старый дом-замок Макбета зритель попадает не как привычно водится в театре — через сцену, а тоже вначале — «планируя» над городом, затем — уткнувшись в фасад и припав к окну, в котором чудесным образом на наших глазах исчезает переплет — и в раме открывается взору уютная гостиная с люстрой и камином. Своеобразный аналог булгаковской освещенной изнутри коробочки, где «горит свет и движутся те самые фигурки, что описаны в романе». В либретто, уточним мы.

Этот визуальный сценографический фокус — прием, к которому на нашей памяти уже прибегал Черняков в «Евгении Онегине» (там он выстраивал соразмерный реальности зал-коробочку в доме Лариных), придает происходящему в этом светящемся окне (иногда хозяева наглухо закрывают шторы) одновременно оттенок камерности, приватности и потрясающей психологической достоверности. Отчего, наблюдая за Макбетами, мы понимаем: судьбы народов вершатся не суперлюдьми во дворцах или на абстрактном Олимпе, а часто вот так, приватно, обычными людьми в «формате» обыденной — чрезвычайно динамичной и эмоциональной — семейной сцены.

Что касается условности оперного жанра, то этим ходом она почти сведена на нет. К тому же великолепные вокалисты — греческий баритон Димитрис Тилякос и сопрано из Мариинки Лариса Гоголевская (новосибирцы помнят ее в партии Ренаты в спектакле «Огненный ангел» Большого театра) — замечательные драматические артисты. Леди Макбет в исполнении Гоголевской — совсем не инфернальная фурия, а энергичная супруга «первого лица», для которой карьера мужа — главное дело жизни. И в начале именно она — само действие, а он — лишь неуверенность и сомнения. По мере развития событий энергия леди, растворившись в помешательстве от совершенных преступлений, иссякает, и она умирает. Его же безумие, безумие убийцы, потерявшего счет жертвам, заставляет Макбета в конце концов действовать и принимать решения мгновенно, то есть сообщает ему самую что ни на есть неостановимую энергетику падения вниз. Он жалок и вызывает даже сострадание, этот некогда блестящий полководец, при галстуке, но без брюк, загнанный страхом, как крыса при наводнении, на стол…

И если по отношению к Макбету авторы спектакля находятся на грани сострадания, то над другими персонажами явно, как показалось мне, иронизируют. Так, в четвертом действии, призывая толпу к мщению, Макдуф (Олег Видеман) и Малькольм (Юрий Комов) наделены режиссером какой-то карикатурно чрезмерной пластической экспрессией: они буквально «заводят» горожан на штурм замка. Возносимые толпой хвалы богу в финале после убийства Макбета, перемежаясь с прославлением нового короля, очередного кумира, тоже звучат цинично двусмысленно и зловеще, как пророчество новых трагедий. И этому историческому круговороту, как бегу облаков, похоже, к сожалению авторов спектакля, не видно конца.

Лаборатория: по гамбургскому счету
На новосибирскую премьеру «Макбета» съехалось много профессионалов музыкального театра: критики, члены экспертного совета «Золотой маски», режиссеры, директор Большого театра Анатолий Иксанов. Потому как статус постановщиков — Теодора Курентзиса и Дмитрия Чернякова — в профессиональном мире велик. В отличие от тех зрителей, что не приняли их предыдущую совместную работу — оперу «Аида» — и заподозрили в ней «попытку самоутверждения за счет классики», профессионалы знают цену их таланту, щепетильности по отношению к музыкальному первоисточнику, творческой самоотдаче при воплощении классики на сцене.

Кстати, именно возможность общения с Черняковым и Курентзисом до премьеры несколько приоткрыла нам их творческие мотивации изнутри. Так, Дмитрий Черняков, по его словам, подходит к каждой постановке оперы как к сложной и очень ответственной работе:

— Это неправильно — вмешиваться в произведение, что-то там отрезать, переинструментовывать или переписывать. Правильней, мне кажется, относиться к постановке так. Вот у тебя есть опера, некое задание, индивидуальное задание. Как ты с ним справишься во всех системах ограничений, присущих жанру, как пройдешь, не преступая рамок, весь этот лабиринт до конца, так и выполнишь задание, создав при этом собственную, живую материю спектакля. Вообще, методы постановки оперных спектаклей как таковой не существует, не выработано. Сколько я ни прочел книг, нет какой-то теории, как обращаться с музыкой в оперном спектакле. Нет какого-то для того инструментария. То есть каждый раз он изобретается заново. Например, в «Макбете», не меняя либретто, мы сделали несколько попыток, чтобы при том же произнесенном тексте найти какую-то другую интонацию высказывания… Кто мне ставит оценку, что задание выполнено? Не знаю, наверное, я сам. Потому что я сам всегда чувствую, что где-то с чем-то справился не на все сто процентов. В спектакле от этого реакция публики не зависит, но я сам внутри самокритично понимаю, что и как.

Теодора Курентзиса, известного своим пиететом к замыслу композиторов, в данной постановке (в основу которой была взята вторая редакция вердиевской оперы с включением финального монолога Макбета из редакции 1847 года) волновало ставшее традиционным в XX веке искажение рекомендаций Верди относительно исполнения партии леди Макбет:

— Верди хотел, чтобы леди пела «некрасивым» голосом. Что в XIX веке означало голос более театральный, а в XX веке это стали понимать как голос, в котором много децибелов. Верди настаивал (хотя в партии много колоратурных элементов), чтобы она пела шепотом, как бы голосом из подсознания зрителей. Вся эстетика оперы в те времена была более примитивная, но и более глубокая, ближе к сакральному театру. Если мы сможем услышать очищенное, как тогда, звучание, то получим гораздо большее удовольствие, большее погружение в тему. Если же не учитывать ритуальность оперы, то получается очень примитивное искусство: ведь петь под музыку и декларировать страсти — это неестественно…

О своем соавторе Дмитрии Чернякове он высказался так:

— Он очень музыкален. Даже драматические его спектакли выстроены по музыкальным законам. Поэтому когда он ставит оперы, даже все его подтексты, когда он идет, казалось бы, «против музыки», на самом деле делаются тоже музыкально…

Когда, где и сколько?
Новосибирцев, конечно, волнует прокатная биография новой постановки. Потому что после четырех премьерных показов — последний прошел 25 декабря, в апреле запланированы тринадцать (два из них совместным составом солистов) на сцене Парижской национальной оперы.

А что потом?

По словам директора НГАТОиБ Руслана Ефремова и режиссера Дмитрия Чернякова, после восстановительных репетиций спектакль («если все будет нормально и звезды сойдутся») войдет в репертуар новосибирской оперы в сезон 2009—2010 гг. А в Париже его возобновление планируется в 2011 году.

В чем значение таких сложных и непросто вписывающихся в текущий репертуар проектов?

Приехавший на премьеру экс-директор НГАТОиБ Борис Мездрич сравнил такие постановки, как «Макбет» или «Аида», с Эверестом и Белухой: «Эти горные «сюжеты» можно увидеть только в одном месте и только в одно время. И от этого они не перестают быть менее значимыми, менее высокими…» Назначение таких спектаклей, по его словам, не поддержка текущего репертуара и кассы. Для этого существуют прекрасные спектакли другого формата и других постановочных усилий. А подобные проекты — это концентрация усилий, которые приводят к тому, что в творческой жизни театра появляется новое качество, им берется новая высота. Такие спектакли чрезвычайно необходимы для профессиональных зрителей — музыкальной общественности, критиков и так далее. И это очень важная, по мнению Бориса Михайловича, категория публики, для которой театр, заботящийся о своем непрерывном росте, тоже должен работать. Кроме того: «Мы привыкли к движению в одном направлении — с Запада к нам, на восток, оттуда — сюда, и никогда наоборот. То есть совместный «Макбет» — это новая глава в истории театра, его позиционировании в мировом музыкальном пространстве».


«Опера «Макбет» Верди впервые появляется в афише Новосибирского театра оперы и балета и впервые театр выпускает совместный проект с одним из крупнейших мировых оперных театров — Парижской национальной оперой. Для нас это огромная честь и, безусловно, предмет гордости. Я благодарен своему коллеге — интенданту Парижской национальной оперы господину Мортье за веру в творческие силы и возможности двух театров.

Хочу поблагодарить также своего предшественника на посту директора Новосибирского театра оперы и балета Бориса Мездрича, который стоял у истоков проекта.

Это интересная, увлекательная работа и бесценный опыт для новосибирской оперы. Театру пришлось решать уникальные творческие и производственные задачи, воплощая замысел столь незаурядных художников, как Дмитрий Черняков и Теодор Курентзис».

Руслан ЕФРЕМОВ. Директор Новосибирского государственного академического театра оперы и балета.



«Когда я увидел «Евгения Онегина» в постановке Дмитрия Чернякова, я тут же предложил ему поставить в Париже «Макбет». Вскоре мне рассказали и о потрясающем дирижере Теодоре Курентзисе. Тогда и родилась идея: почему бы не сделать это вместе с Курентзисом сначала в Новосибирске, а потом в Париже? Моя поездка в Москву, на конгресс директоров оперных театров, стала откровением. Потому что часто для европейцев Россия — это Москва и Петербург, только краешек страны. И мы совсем не знаем, что происходит в Перми, Екатеринбурге, Саратове.
Тогда же я встретил людей из Новосибирска и очень воодушевился: мне показали фотографии этого великолепного, просторного зала. И я сказал Чернякову: «Почему бы не сделать совместную постановку с Новосибирском, тем более что габариты сцен почти одинаковые».

Жерар МОРТЬЕ. Интендант Парижской национальной оперы.


Российско-французский проект
Премьера в Новосибирске — декабрь 2008 года, премьера в Париже — апрель 2009 года.

Дж. Верди. Макбет

Опера в 4-х действиях.

Либретто Ф. М. Пиаве по одноименной драме У. Шекспира.

Опера исполняется на языке оригинала (итальянском).

Музыкальный руководитель постановки и дирижёр — Теодор КУРЕНТЗИС.

Режиссёр-постановщик и художник-постановщик — Дмитрий ЧЕРНЯКОВ.

Художники по костюмам — Дмитрий ЧЕРНЯКОВ, Елена ЗАЙЦЕВА.

Художник по свету — Глеб ФИЛЬШТИНСКИЙ.

Хормейстер-постановщик — Вячеслав ПОДЪЕЛЬСКИЙ.