Не свернуть со своего пути

Вряд ли дед нашего героя, человек уважаемый, тридцать три года отработавший составителем поездов в Болотной Василий Николаевич Климов допускал мысль, что внучок не только любовь к работе железнодорожника от него переймет, но и … на всю жизнь отобьет охотку к курению.

Дед, во всем любивший основательность, табачок растил сам. А чтобы самосад был покрепче, чтоб сила его не уходила в корень и листья, заставлял внука вовремя обрывать соцветия. И тот старался изо всех сил: как деду не угодить?! «Я до сих пор запах табака не переношу…» — с улыбкой говорит наш герой. А дед ничего не замечал. Брал свою машинку в три ножа для рубки табака, аккуратно измельчал выращенный урожай, сушил, а затем при надобности, не спеша, скручивал козью ножку из газеты, прежде глянув, чтобы на газетном клочке, упаси бог, портрет вождя не попался, и, задумчиво глядя в пространство, курил.

Предки почетного железнодорожника Станислава Петровича Гаврилина перебрались в Сибирь в начале прошлого века. Василий Климов, возвращаясь из японского плена, почитай, через всю страну по пути нахватался революционных идей и, вернувшись домой, в Казанскую губернию, этой деятельности не оставил. То и дело им интересовалась охранка. Порой одними разговорами такие встречи не ограничивались, могли и розгами уму-разуму поучить. Как-то знакомый шепнул Николаю Климову, отцу Василия: «Ты бы сына отправил куда-нибудь подальше. А то, гляди, как-нибудь из охранки неживого на шинели принесут…» И батя, опасаясь за его судьбу, решил отпустить сына с его молодой женой в холодную, но более безопасную, как ему казалось, Сибирь.

— Это все нам бабушка рассказывала, Пелагея Андреевна, — с теплотой вспоминает Станислав Петрович. — Поселились они на станции Кубово, теперь это всего лишь остановочный пункт. Здесь в 1910 году и мама моя родилась, Мария Васильевна. Дед работал станционным сторожем. А потом написал в дирекцию, которая находилась в Тайге, письмо (он в свое время окончил церковно-приходскую школу) с просьбой перевести его сцепщиком вагонов. Просьбу удовлетворили. Так семейство перебралось в Болотную. В те времена об автосцепке и речи не шло. Тогда крюки были, на крюк набрасывали с винтом стяжку и скручивали вручную, чтобы буфера соединились. Труд не из легких.

В Болотной семья сначала поселилась в половине дома, известного как дом Коньшина. А потом, со временем, купили другой, на улице Линейной, тоже разделенный на две половины, в котором в военный период соибралось большое семейство — одиннадцать человек. Держали большое хозяйство, огород… Дед научил внука, в одиннадцать лет оставшегося безотцовщиной, многим ремеслам, которые очень пригодились ему в жизни.

Юный мститель
Отец нашего героя, Петр Иванович Гаврилин, в свое время успешно окончил художественные курсы имени Крупской в Москве и работал художником. С молодой супругой, Марией Васильевной, которую он увлек учебой и заставил выучиться на педагога начальных классов, они жили сначала в Яшкино, а потом перебрались в Болотную. В болотнинской железнодорожной школе №22 Мария Васильевна проработала много лет, неизменно пользовалась любовью своих учеников и уважением их родителей. В ту пору престиж профессии учителя был очень высок.

Отец, помимо основной своей работы, очень любил для души писать пейзажи, он одинаково вдохновенно, искренне и профессионально это делал и маслом, и тушью. Свое тонкое чувство прекрасного, любовь к сибирской природе он старался привить и детям: родившемуся в тридцать втором году Станиславу и его младшей сестренке. Правда, признается наш герой, сам он интереса к занятию отца ни в детстве, ни позже не проявлял, его больше тянуло к технике, к механизмам. «А вот племянник мой, — говорит с воодушевлением Станислав Петрович, — стал хорошим художником!»

Мария Васильевна была беременна младшим сыном, когда началась война и мужа почти сразу же призвали в ряды защитников Отечества. В памяти Станислава запечатлелась картина, как он, девятилетний сорванец, сидит на заборе и смотрит вслед уходящему отцу. Простился, пошел, оглянулся, еще раз на прощанье махнул рукой…

В одном из последних писем, долетевших с фронта, отец написал, что находится в краях, где прошла его юность. Речь шла о местах под Сталинградом.

Он погиб в сорок третьем. Земляк, прошедший всю Отечественную и вернувшийся израненным, но живым, позже рассказывал вдове и ее детям, что Петр Гаврилин служил в роте автоподвоза. Из его рассказа получалось, что отца убил немецкий снайпер, которого потом выследили и наказали. Так ли было на самом деле или что-то стерлось в памяти солдата от времени и наслоения эпизодов разных боев, кто знает. «Какие в степных краях снайперы на деревьях...» — вздыхает Станислав Петрович. Боль той потери и сегодня жжет его сердце.

Когда в дом принесли похоронку, облако тоски и печали окутало его. Одиннадцатилетний паренек собирался недолго. Вместе с приятелем, собиравшимся доехать лишь до соседней станции, чтобы поглядеть вокзал, они забрались в первый попавшийся поезд и поехали. Один — из озорства и недалеко, другой — на фронт, с выношенным в сердце желанием отомстить врагам.

Станислава сняли с поезда в Ишиме. Расспросили и отправили в детский приемник, прежде чем доставить домой, где его давно хватились и места себе не находили от тревоги.

Уже став взрослым, наш герой вместе со своей семьей и мамой ездил поклониться могиле отца в хутор Новороссошанск Ростовской области.

Неудивительно, что Станислав рано повзрослел, став надеждой и опорой не только матери, но и деду, который учил его быть настоящим мужчиной, не робеть перед трудностями, уметь держать ответ и передавал ему все навыки, которыми владел сам. В подростковом возрасте наш герой умел лапти сплести и валенки подшить. Дед учил его столярничать, дранку драть.

— А как это делается? — не удержавшись, уточнила я.

— Да вот как. Приехал к нам как-то муж маминой сестры, которому разрешили срубить на дрова две сосны. Мы с дедом с ним отправились. Настоящий хозяин дерево срубает ближе к земле, так, чтобы пеньки не торчали.… Упавший и очищенный от веток ствол распиливают, кору снимают. Нижняя часть ствола называется сатунок. Когда он чуть подсохнет, чтобы не ломался, из него и дерут дранку. Сначала делают насечку, а затем клинышками как бы отслаивают пласт шириной 2,5 — 3 сантиметра, забивая клинышки все дальше и дальше. Это и есть дранка. Это сейчас и рейку, и все что хочешь в магазине купить можно, а в то время поди поищи. А дранкой можно было, к примеру, крышу сарая покрыть.

После шестого класса, чтоб иметь какой-то заработок, Станислав пошел в ученики к сапожнику, а получение образования планировал продолжить в вечерней школе. Как и другие мальчишки, он носил в сердце свою романтическую мечту. Грезилось: поедет он далеко-далеко, туда, где учат на моряков, а потом отправится в захватывающее плавание…

Путь в профессию
Лет в пятнадцать наш герой устроился учеником слесаря в паровозное депо. Хоть даже в то время на железной дороге разрешалось работать только с шестнадцати, на возраст учеников смотрели не так строго. «Дядя Вася Базелюк, опытный слесарь, был моим первым наставником», — вспоминает Гаврилин. В том, что жизненный путь привел его все-таки на железную дорогу, не было ничего удивительного. Не только дед, Василий Николаевич, но и многие родственники были железнодорожниками. К примеру, все семейство Зевакиных, среди которых были и машинисты, и диспетчеры.

«В моем окружении все были железнодорожниками. Через три дома от нас жил Степан Федорович Ващенко, машинист-инструктор. Да вот он, на снимке…» — Станислав Петрович показывает мне старое черно-белое фото. В его личном архиве не так много фотографий, но каждая из них значима, за ней — целый период биографии, целый срез жизни.

Прошло совсем немного времени, как Станислава, неплохо показавшего себя в деле, перевели учеником слесаря точных приборов. Манометры, паровые и воздушные, стали его главной заботой на последующие полгода. Говорит, не скучно было, наоборот, интересно. А как только стало известно, что железнодорожное училище объявило набор (тогда оно еще было ЖУ №2, а не десятое, как ныне), тут же подал документы.

— Дело было не только в том, что у училища общежитие имелось свое, одежду давали, обувь, кормили сытно, хоть для послевоенных лет и это очень значимо, в училище была очень хорошая атмосфера и знания давали крепкие. Причем не только будущей профессии грамотно обучали, но и литературу, и другие предметы давали на уровне, разве что английскому не учили. Вот мы на снимке с нашим воспитателем — преподавателем физкультуры Виктором Антоновичем Ничманом. Мы тогда все спортом увлекались. На лыжах бегали, правда, лыж не всем хватало, а еще борьбой. На улице, где стоял клуб им. Сталина, располагался цирк шапито, где выступали борцы. Денег на билеты кот наплакал, так мы отстегнем брезентовую обшивку стены и залезем… — вспоминает Станислав Петрович и улыбается совсем по-мальчишески, хитро прищуриваясь.

Только одно омрачило короткие годы ученичества — потеря еще одного очень близкого человека. В конце зимы сорок восьмого семидесятилетний дед почувствовал себя неважно. В марте Станислав собирался поехать к родным в Болотное, чтобы повидаться с ним, поделиться новостями, но тут снова ударили морозы и паренек решил их переждать. А новой встрече уже не суждено было состояться — дедушки, Василия Николаевича, вскоре не стало.

В том же сорок восьмом году, получив новенькие корочки о приобретенной профессии, вместе с приятелем, Володей Гапоном, наш герой вернулся в Болотное, чтобы продолжить работу в родном депо уже в качестве токаря-универсала пятого разряда. Малая родина приняла паренька ласково.

Казалось бы, настал спокойный период: работай себе и работай, набирайся опыта, не рвись никуда, но романтика, свойственная всем молодым, тревожила и звала в путь. Но уже не по-мальчишески, в морские просторы, а путем двоюродных братьев — в кабину паровоза. Просился, просился, и через примерно полгода работы токарем настойчивого молодца все-таки перевели кочегаром на паровоз. Сразу пойти учиться на помощника машиниста Станислав не мог — образование не позволяло, вот и пришлось параллельно с работой окончить вечернюю школу, и только тогда очертания его мечты стали вырисовываться четче и конкретнее.

Месяца четыре поездил он кочегаром, сдал на помощника… а тут и армия подоспела. Три года в погранвойсках на советско-турецкой границе не только физически закалили и без того нехилого сибиряка, но и научили дисциплине. «Если раньше, в училище, и даже первое время в депо, я был не очень послушным, то тут доходчиво объяснили, что приказ командира — это приказ, а не повод для размышлений, — с улыбкой говорит Станислав Петрович Гаврилин. — Умение безоговорочно подчиняться старшему по званию мне потом в жизни очень помогало. Когда сам уважаешь дисциплину, и других приструнить сможешь».

Служил Гаврилин на территории Грузии, часть стояла в высокогорном селе Ахалцихе. Там стояла старая крепость и до чужой земли, откуда могла прийти угроза, было рукой подать. Как-то раз командир воинского подразделения взял бойца с собой в Цхинвали. Дело было в первых числах марта 1953 года. Только-только стало известно о кончине вождя всех народов.

— Помню, на цхинвалской улице я подошел к седому, почти белому старику, — вспоминает мой собеседник. — И спросил его: «Дедушка, вы слышали, что Сталин умер?» А он посмотрел внимательно на меня и ответил бесстрастно: «Эх, сынок, для нас какой ни царь, все равно царь…» Я этот случай на всю жизнь запомнил.

Сам машинист
Трудовой стаж нашего героя, не считая тех лет, когда он трудился еще пацаненком (о чем нет записей в трудовой книжке), целых сорок три года. Пару лет по возвращении из армии он работал помощником машиниста, затем лет десять был машинистом паровоза, потом переучился на управление электровозом и снова колесил по знакомому маршруту: Болотная — Новосибирск-Главный, Болотная — Инская. Месяца сложились в годы, годы — в биографию.

Рядом со Станиславом Петровичем всегда были его коллеги и друзья, ровесники и опытные мастера, такие как Николай Федорович Маслов, работавший машинистом-инструктором на локомотиве 2663.
Все на памяти. И как работали комсомольско-молодежной бригадой. И как в трудовом соревновании участвовали, как топливо экономили и побеждали не раз. И то, что 456-я, где Коля Беляев был старшим машинистом, звалась «Чита», а у других машин почему-то не было имени. Только номер. И то, как, заметив на перегоне свежие заячьи следы, потом, вернувшись из рейса, вместо сна и отдыха с Володей Свининым выезжали на охоту…

И случаев много на памяти разных. К примеру, такой…

— Как-то нас в Новосибирске-Главном приняли на занятый путь. Я тогда еще на паровозе ездил, а об автоблокировке еще и речи не шло. Семафоры. На входном постояли немного, смотрим: открыли нам два крыла, словом, приглашают в парк. Поехали, переходной мост уже почти миновали, смотрим, в тумане что-то чернеет. Помощник кричит: «Впереди вагоны стоят!» Хорошо, что успели остановиться… Пригляделись: точно, впереди на пути стоят цистерны, — вспоминает Гаврилин. — Тут главный кондуктор подбежал: «Что случилось?» Объяснили. Он быстро все понял, отдал распоряжения. Потом подбегает: «Ну, давай, не задерживай! Цистерны уже убрали. Проезжай в депо!» А я уперся: «Нет, надо акт составить!» А то как мы потом докажем, что вина не наша, что мы не проехали на красный?!

Ревизором в отделении дороги в то время был Виктор Александрович Селитирский. Подбегает: «Ну-ка давай в депо быстрее!» Разве мог я ему не подчиниться. А после этой истории у меня в трудовой книжке появилась запись о поощрении «За предотвращение крушения».

За свою трудовую биографию Станислав Петрович Гаврилин был не раз отмечен поощрениями руководства, и неудивительно, что главной наградой за многолетний добросовестный труд стало представление к знаку «Почетный железнодорожник».

Доверие руководства к Гаврилину выразилось и в том, что в период, когда шло усиление роли партийных органов на производстве, начальник дороги Иван Ефимович Трубников с секретарем райкома решили выдвинуть на этот ответственный участок нашего героя, работавшего в то время машинистом-инструктором на электровозе. Гаврилин сомневался: получится ли? Специального партийного образования-то у него не было. Но Трубников сказал твердо: «Чем возможно мы тебе поможем!»

И он сдался, но при одном условии: что трудовую неделю будет партийным секретарем узла, а по выходным будет, как и прежде, работать на электровозе. Не мог без дороги, одним словом.

Общественным лидером он был не очень долго, но время это было яркое. Будучи прямым по своей природе, Гаврилин не мог молчать, когда видел несправедливость. На одной конференции секретарь открыто заявил, что, пока бригадир получает меньше простого путейца, толковые люди в бригадиры идти не будут и дисциплины трудовой не будет. Эти его слова не только не опубликовали в газете, но и из стенограммы убрали.

В кругу семьи
А в личной жизни для нашего героя самым значимым событием стало появление на свет единственной и очень любимой дочери Татьяны. Станислав Петрович признается, что с удовольствием участвовал в ее воспитании, не сгружая все родительские заботы и хлопоты по хозяйству на супругу, тоже железнодорожницу, Тамару Павловну Кузнецову (в девичестве).

— Когда в Болотном стали давать садовые участки, мы откликнулись одни из первых. Выращивали отличную смородину, малину, другие ягоды. Видно, сказались во мне дедовские гены! У того тоже всегда были первые огурчики и первая клубника. Ни у кого еще не созрела, а у него — на загляденье! — рассказывает Станислав Петрович.

Как любящий отец он учил дочурку кататься на лыжах, с удовольствием провожал ее на занятия в музыкальную школу. И никаких денег не пожалел, чтобы купить инструмент. Фортепиано в те годы стоило немало. А когда уже у почти взрослой дочери, учившейся в медицинском институте, возникли непреодолимые проблемы на анатомической практике, он снова первым пришел на помощь. Пришел и встал рядом с ней, и поддерживал, и помог преодолеть внутренний психологический барьер.

Татьяна стала замечательным доктором. И хотя теперь она уже тоже на пенсии, все равно продолжает работать, заботясь о здоровье женщин. Вырастила двоих сыновей. И пусть никто из них не продолжил семейную железнодорожную династию на радость деду, они крепко стоят на ногах и идут своим путем.

— В жизни все важно. Человеком порядочным быть. Реализовать себя как профессионала. Ребенка вырастить… Все это имеет значение. А что главнее… Как ни суди, а не будь настоящей мужской работы, разве смог бы я хорошую семью создать, содержать ее?! Я не могу себе представить, как это: приходишь домой, а там куска хлеба нет?! И как пришло время, когда к хлебу стали относиться иначе, чем мы в своей послевоенной юности, бросать недоеденные куски, пинать их, у меня сердце кровью обливалось… Да и сейчас неспокойно.

В Болотном наш герой бывает теперь не так часто, как, возможно, ему хотелось бы. Приезжает поклониться родным могилам. Слишком много было утрат за эти годы. Год назад не стало мамы, прожившей честную, трудовую и очень долгую жизнь. А вслед за ней Станислава Петровича покинула и супруга, с которой они прожили в счастливом браке более пятидесяти лет.

— Идем с внуком по улицам Болотного, один поздоровается, другой… Внук удивленно спрашивает: «Тебя что здесь все знают?» — с тихой, печальной улыбкой говорит мой собеседник. — Я отвечаю: знают. Рассказываю ему что-нибудь из своей биографии, из истории нашей семьи. А потом мы вместе возвращаемся в Новосибирск.

И мы с вами можем только представить, каково это — ехать на электричке по тем местам, где ты каких-то 15 — 20 лет назад водил составы, и, глядя сквозь стекло кабины, на рельсы, серебристыми змейками убегающие вдаль, напевать тихо и трепетно: «Белой акации гроздья душистые ночь напролет нас сводили с ума…»