«Я приехал с хорошим настроением»

Причем мировая слава, обрушившаяся на создателя своей первой полнометражной картины «Возвращение», отмеченной двумя Золотыми львами Венецианского фестиваля в 2003 году, была подарком и Новосибирску. Ведь Андрей наш земляк, он родился здесь, окончил театральное училище… И родной город встречал его — победителя — с восторгом. Хотя Звягинцев жил тогда уже в столице, после Венеции он приехал сразу на родину: официальный прием у губернатора, встречи с журналистами и зрителями перед допрокатными показами фильма. Это было волнующе для обеих сторон. Новосибирцев распирала гордость, а Андрея на фоне радостей триумфа уже чрезвычайно тревожил вопрос, каким будет его следующий шаг, следующая лента: не хотелось остаться «режиссером одного фильма», пусть и гениального. И вот в 2007 году — снова победа! Его фильм «Изгнание» в одной из номинаций стал обладателем «Золотой пальмовой ветви» в Каннах… Спустя три месяца Звягинцев представляет картину землякам.

Недавняя встреча с режиссером там же, в «Победе», была посвящена выходу в российский прокат сборника киноновелл «Нью-Йорк, я люблю тебя». Одну из новелл, посвященную поэту Иосифу Бродскому, снял Андрей Звягинцев. Но она оказалась «слишком авторской»: из-за «длиннот» ее не включили в окончательную редакцию сборника (как, впрочем, и новеллу — режиссерский дебют Скарлетт Йохансон).

Поэтому на первый вопрос «С каким настроением вы, Андрей, приехали в Новосибирск на премьеру киноальманаха, который в полном виде будет показан только в России?» Звягинцев ответил:

— Наверное, красиво бы прозвучало «с горьким чувством», оттого что новелла не попала в полный альманах. Но, если быть до конца откровенным: в общем-то, когда я посмотрел фильм целиком, никакого горького чувства не появилось. Я понял: моей новелле в этой истории места не было. Просто она другой породы. И я абсолютно согласен с продюсером, который ее оттуда вынул: она никак туда не инсталлировалась…

И по аналогии с поговоркой: что русскому здорово, то немцу смерть, пояснил:

— Так американцу эти самые длинноты: зачем долго смотреть на человека, который сам куда-то там смотрит… А у меня все дело в длиннотах этих. В языке говорения… Так что я приехал с восьмиминутной новеллой, четырехминутными к ней титрами и с хорошим настроением. Потому что всегда рад приезжать в Новосибирск. Даже если я приезжаю сюда на совсем короткое время, то набираюсь — какие-то каналы во мне открываются! — энергии от родной почвы…

— А если бы вам представилась возможность снимать новеллу в проекте о Новосибирске, то что бы это было или, по крайней мере, какое место увидел бы зритель на экране?

— «Новосибирск, я люблю тебя»? На самом деле эта идея подобна вирусу, который надо уже лечить… Скоро будет Рио-де-Жанейро, Санкт-Петербург… «Москва, я люблю тебя» уже выходит. Так что с 99-процентной долей вероятности, если мне предложат участвовать в подобном проекте, я откажусь. Фильм должен рождаться сам собой, замысел появляться из недр твоего существа, а не быть неким регламентированным (пять минут!) заказом… Но, конечно, Новосибирск — родной город, и я, может быть, еще бы и подумал над этим. А место… Я поступил в театральное училище в 1980-м, соответственно, мне было 16 лет. И четыре года обучения — обычный мой маршрут — Березовая роща, где я жил, и старый ТЮЗ на Красном проспекте. Вот ночью я и ходил пешочком до дома, потому что мы репетировали до ночи. А это была пора первых влюбленностей, пора взросления. Поэтому вот этот маршрут, старый ТЮЗ и его окрестности, театральное училище, конечно, — это и есть мои любимые места — там созревала во мне тяга и любовь к тому, чем я сегодня занимаюсь.

— А Москва симпатична вам?

— Там перемещаться очень трудно: пробки жуткие и жутчайшие — скоро будет коллапс… Но вот недавно, с год назад, я понял, что ровно половину жизни я прожил в родном Новосибирске и уже ровно другую — в Москве. И Москву я воспринимаю как свой город уже давно. Но Новосибирск, еще раз повторю, это особое: уже в аэропорту я вижу своих. Честное слово, не знаю, что за орган мне подсказывает, но я их узнаю и чувствую какое-то родство. Я питаюсь энергией этой почвы, этой земли. Это моя Родина, что и говорить…

— А про Нью-Йорк что-нибудь особенное поняли, хороший город?

— Очень хороший, непохожий ни на что. Выходя из гостиницы или кафе, ты попадаешь в пространство, где до неба очень далеко. Центр, Манхеттен можно разглядеть только с другого берега. Когда ты в нем живешь, не видишь ничего (он весь уставлен-испещрен небоскребами), кроме узкой полоски неба. И огромных этих машин. Американцы любят огромные машины — красивые, с таким звуком «фррр-р-р»!.. Еще такая деталь: идешь по улице, на стене невзрачная бумажка: «Сегодня в 8 часов у нас выступает Чарли Хэйден». Я спрашиваю: «Как, тот самый?!» (это примерно, как лет 40 назад, было бы написано: «У нас поет Элла Фитцжеральд…»). Мне говорят: «Тот самый…» В общем, если там пожить долго, наверное, много интересного можно увидеть и понять…

Поэтому, принимая предложение об участии в альманахе, Звягинцев, по его словам, «параллельно с другими занятиями» почти полгода думал, что же его связывает с Нью-Йорком? (Пока авторское кино в России «не накрылось медным тазом», он не занимается «зарабатыванием денег» и к этому проекту тоже не мог отнестись иначе). И тогда пришла идея снять историю об Иосифе Бродском…

— Почему о нем?

— Не хочу говорить банально: а кто ваш любимый писатель? Достоевский, Толстой… Поэтому не буду называть Бродского любимым поэтом. Великий поэт, что тут говорить…

— Но он ваш поэт?

— Можно сказать, что да. Ну, то есть настроение мне близко…

— А вы не собираетесь экранизировать что-нибудь из русской классики?

— Нет. Пока не собираюсь. Знаете, как это происходит: когда ты понимаешь, что это произведение не просто событие твоей читательской биографии, а нечто большее, и ты должен рассказать об этом в фильме. Если это случается, то случается, и нельзя заранее запрограммировать эту встречу… А вообще говоря, экранизация — опасная вещь: если произведение известное, как правило, у зрителя есть предубеждение, у каждого свой Достоевский, например… И он видит, что это не тот князь Мышкин, не та Аглая на экране, все не то… Поэтому это очень рисковый шаг — взяться за известное литературное произведение и превратить его в фильм. К тому же очень легко скатиться в иллюстрацию — картинки на полях книги. Потому что язык кино — это иной, нежели в литературе, язык. Я считаю, если фильм или фрагмент фильма невозможно превратить в текст, то это и есть материя киноязыка. Киноязык — это то, что невербализируемо. То, что входит в зрителя непосредственно: вот ты смотришь и — понимаешь… И никакой Набоков, гений слова, не способен превратить это же в текст.

— Что сейчас у вас в работе или, может быть, в замыслах?

— Можно сказать, меня сейчас беспокоят, как минимум, три замысла. Один — это Великая Отечественная война, второй — современная история, третий — не знаю, надо ли о нем говорить, — погружение вглубь, на две с половиной тысячи лет назад…

— Картина о войне — со всеми военными атрибутами, батальными сценами?

— Нет, это история из трех новелл о людях на войне, точнее, на периферии войны: как бы война идет за околицей, а дело происходит вот тут. Это кино без идеологии, без пафоса, без ура-патриотизма. Такой пристальный взгляд на маленького человека в условиях войны. Главные герои там мужчина 60 — 65 лет и его жена 55 — 60 лет. О чем история, я пока рассказывать не буду. Скажу только, что батальных сцен там нет, но фильм по бюджету дорогой: требуется большая детализация, проработка. Это все-таки фактура, и не хочется делать ряженых в мундирах с погончиками и новеньких фуражках. Хочется погрузить действие в то время по-настоящему. Как делает это Юрий Герман в «Проверке на дорогах». Вот такого эффекта если б добиться, это, конечно, была бы большая победа. Но Герман — гениальный человек и дотошный до ворсинки. Там у него веточка в кадре, как будто она на самом деле из 1943 года. Как это ему удается, не знаю, что-то такое он проделывает с этой материей, материей кино…

— А кто написал сценарий?

— Мой соавтор-сценарист — Олег Негин, с которым мы делали «Изгнание». Эта история произошла с его отцом, а сюжет для фильма уже вырос из нее, как некая фантазия — что могло бы произойти, если бы… То есть это целиком измышленная история. Но мне кажется, очень актуальная и касается нашего нынешнего бытия. Нынешнего положения дел. Как мой друг говорит: «Происходит изменение вида». И это очевидно: человек на глазах меняется. Не знаю, ощущает ли это молодое поколение, но я, например, это вижу и чувствую.

— В России, в мире?

— В России, в частности, особенно. Потому что золотой телец и культ денег коснулся их давно, а к нам это пришло совсем недавно. И преображение идет невероятными темпами. Человек, его лицо изменилось, стерлось: такое ощущение порой — просто вымытая порода. А ведь Достоевский восклицал «народ-богоносец!» и утверждал, что Россия спасет весь мир…