«Технопарк» докембрийского периода

Жизнь любого человека вообще невозможно втиснуть в какую-нибудь схему, а уж говорить о некоем предначертании судьбы большого учёного, коим является Алексей Эмильевич Конторович, не приходится. Тем более в нашей стране, подверженной в XX веке чудовищному эксперименту планетарного масштаба, когда миллионы судеб-песчинок, казалось бы, без всякой логики перемещались на огромных пространствах и во времени. Чтобы понять и привнести в эту жизнь что-нибудь стоящее, как кто-то сказал, в России жить нужно долго…

К счастью, академик, ныне научный руководитель Института нефтегазовой геологии и геофизики имени А.А. Трофимука Алексей Эмильевич Конторович прожил большую жизнь и в свои «золотые» 75 лет ещё полон сил и — может быть, для учёного самое главное — идей. Его место, по общему признанию, — в звёздном венце выдающихся людей сибирской науки, хотя — так уж вышло — он начинал научную деятельность не в Академгородке.

Любопытная вещь: по генам, как он сам говорит, он вроде бы склонен к гуманитарным наукам. Не исключено, что, родись он в другую эпоху, мир знал бы философа, историка или искусствоведа Конторовича. Но что-то не устраивало талантливого паренька в общественных науках периода его юности. Тем более, происхождение у него было не очень пролетарское, отец и вся ветвь семьи по мужской линии были уничтожены физически. Материнская линия тоже сильно пострадала. Он, видимо, догадывался, что с большей или меньшей долей надежды на успех мог полагаться только на упорный труд в области наук точных или естественных. Замечательный человек, директор прокопьевской школы N1 (они уехали в Кузбасс из Харькова в начале войны) Владимир Никитович Русанов посоветовал ему заняться физикой. Так он стал студентом-физиком Томского государственного университета с извечной склонностью и любовью ещё и к математике. Ни одной четвёрки в зачётке за годы учёбы не было. А выжить помогала Сталинская стипендия, которую вынуждены были платить сыну «врага народа» как круглому отличнику.

Сам Алексей Эмильевич не любит распространяться на эти темы, но дальнейшая его жизнь сложилась так, что ему пришлось поработать и в сельской школе, и перенести серьёзные удары судьбы, пока исключенного из партии безвестного физика с «красным» дипломом взяли на работу простым инженером в ведомственный СНИИГГиМС в Новосибирске. И началось поступательное движение по научной и служебной лестнице. Он возглавил один из крупнейших и важнейших институтов СО РАН, стал одним из авторов «Энергетической стратегии России», руководит множеством советов. Ему присуждены Государственная и Демидовская премии. Одно время входил даже в совет директоров крупной нефтедобывающей компании. И, кроме того, он автор нескольких научных открытий, изобретений, свыше полутысячи научных работ, учитель и наставник более восьмидесяти кандидатов наук, более двадцати докторов наук и тысяч студентов геофака НГУ, где профессор Конторович заведует кафедрой.

Геология — наука, которая в принципе немыслима без практики — «поля», геологоразведки и даже участия в добыче полезных ископаемых. Вся научная жизнь академика Конторовича — это практика на поприще углеводородов. Автору этих строк приходилось не однажды читать статьи, слышать публичные выступления, доклады Алексея Эмильевича, и всякий раз я поражался мягкой, как в народе говорят, интеллигентной, манере изложения своей позиции, за которой, однако, угадывается непреклонная воля человека, твёрдо знающего цель и смысл своей деятельности и последовательно отстаивающего свои убеждения.

В некотором смысле Конторович — работник гигантской мастерской, расположенной за Уралом. Где научная лаборатория, институт — это тоже цех по производству знаний. Он из тех людей, которые не искали, несмотря ни на что, иной Родины, хотя наша земля была не всегда благосклонна к одарённым людям. Он работник и борец, как и его коллега и старший товарищ академик Андрей Алексеевич Трофимук, обладавший, как известно, крутым нравом. Конторович — другой. Он мягкий, но не менее упорный и последовательный. Бог знает, о чём только ни думал этот человек наедине с собой в трудные времена (сам он не охоч до публичной откровенности), но на смешной и, в общем-то, наивный вопрос в предъюбилейной беседе, счастлив ли он, ответил утвердительно: сделано немало (эквивалентно многим построенным домам и посаженным деревьям), есть прекрасная семья, ученики, верные друзья — что ещё человеку нужно для счастья? Бывали, конечно, случаи, когда казалось, что вот он, край душевной выносливости… Ну, да Бог с ними, кто не понимает, что такое нравственные принципы! Может быть, в некотором смысле, он и толстовец. Хотя десятилетия совершенно конкретного труда воспитали в нём натуру сугубо деятельную, а что касается извечного российского самоедства, это, пожалуй, не про него.

И вот каждый год, руководя крупными научными коллективами, он участвует в разработке всевозможных стратегий и планов, снова и снова на важнейших совещаниях, научных и общественных форумах поднимает руку, выходит к микрофону, пишет и доказывает, что без освоения энергетических кладовых Сибири (это четыре десятилетия назад) невозможно двигаться вперёд, что восточные регионы страны можно и нужно обустраивать только комплексно (два-три десятилетия тому), что и сегодня развитие страны невозможно без опережающего развития энергетики. А новые перспективы России — в очень непростых, труднодоступных районах Восточной Сибири, где иные, «тяжёлая» нефть и «жирный» газ. И обязательно нужно развивать глубокую переработку, нефтехимию! Не годится, как сейчас, драгоценное попутное сырьё (гелий, этан, бутан, пропан т. д.) выкидывать просто в атмосферу. Не по нему это — благодушествовать: мы, мол, свое дело сделали, а как ваше поколение, посмотрим…

Наверное, каждый учёный в душе полемист. Что касается теории образования нефти и газа, то Конторович убеждённый сторонник биогенного происхождения углеводородов, то есть из останков растительного и животного мира под воздействием геологических процессов. Иное направление мысли склонен считать лженаукой.

Абиогенная теория, синтез из неорганики, тоже, конечно, имеет право на существование, и, вроде, не столь уж нелепа она, если учитывать, что во Вселенной имеются скопления углеродных соединений и даже этана. Но вот она, конкретная капля нефти из какой-нибудь трубы (в его кабинете целая коллекция проб из месторождений, в прогнозировании и разведке которых Конторович принимал участие). И в этой капле, как отпечатки пальцев на стекле, видны следы её совершенно конкретного происхождения, «родословная». Как будто кто-то в огромной лаборатории несколько десятков и сотен миллионов лет назад спрессовал органику, повысил до нужных параметров температуру и произвёл «возгонку» в гигантском технопарке ещё докембрийского периода. Они с Трофимуком были одними из первых, кто предположил, что глубокие залежи углеводородов Сибири имеют более древнее происхождение, чем кембрий.

Для геолога Земля — это и храм, и мастерская, а работник в ней — человек, для которого «была бы страна родная…». Его удел (у дел) — кузница. Где молот — наука, а наковальня — недра. И по сегодняшний день его главная забота о том, чтобы наковальня не «остывала», чтобы геологоразведка велась темпами, опережающими добычу. И он опасается, чтобы сиюминутный корыстный интерес, когда переработка нефти никуда не годится, а конденсат вообще выбрасывается на ветер, не загубил бы дело, которому служили и служат тысячи людей в стране. В 1991 году их уже однажды «кинули». При этом он чувствует физическую боль, когда узнаёт, что вот ещё одно месторождение из-за неправильной эксплуатации раньше времени иссякло, и тысячи людей вынуждены будут сниматься в очередной (который уже?) раз с места и уезжать на «материк». И поверят ли они власти, когда она вновь призовёт их на некий трудовой подвиг: надо, мол, осваивать богатства теперь уже Северо-Восточной Сибири?

Вот цитата из его «Исповеди геологоразведчика», опубликованной три года назад в журнале «Наука из первых рук»:

«…Современным, по-государственному мыслящим учёным-геологам часто приходится оставлять теоретические изыскания и направлять свои усилия на выработку рекомендаций правительству, другим государственным структурам… Это моя позиция, это моя боль. Меня цитируют: вот, мол, Конторович сказал: «Отечество в опасности«, не преувеличивает ли? По объемам нефти и газа мы одни из первых в мире… Нет, у меня были на то основания. Остаются и сейчас».

В недавней беседе в институте мы спросили его:

— Может быть, время прошло и ситуация изменилась к лучшему?

— Где там: кризис якобы позволяет вообще отсрочить геологоразведку. Ситуация изменилась к худшему, — ответил академик, — и боль усилилась: есть опасность вообще загубить отрасль.

По его собственному признанию, ещё в университете он испытывал эстетическое наслаждение от решения сложных математических задач. Выразимся «высоким стилем»: музыка цифр, формул с юности звучала в его душе. Вслед за отцами-основателями Сибирского отделения Академии наук (а их авторитет был огромен не только в Академгородке, но и далеко за его пределами) Алексей Эмильевич понимал, что математика — мать всех наук, и много сделал для математического моделирования процессов геологоразведки и поиска месторождений.

В науке всё связано, в геологической — в том числе. Здесь под термином геология угнездилось столько направлений научной деятельности, что хватит на десятки школ. Недаром же академик Яншин называл Новосибирский институт геологии геологической академией. А давняя любовь Алексея Эмильевича к математическому анализу нашла воплощение в одном из важнейших направлений работы его самого и его учеников.

Несколько блиц-вопросов в заключение.

— Алексей Эмильевич, самый тяжёлый период в вашей жизни?

— В начале 90-х меня по чьёму-то навету траванула московская пресса. Несколько дней было очень тяжело. Потом решил: не дождётесь! Выстоял.

— А самый счастливый?

— Много чего было: открытие новых месторождений, новый институт… Я бы назвал это удовлетворением. У меня прекрасная единственная жена, два сына, шестеро внуков, два правнука, надеюсь на дюжину.

Второе — это работа, которую я люблю. Мне удалось создать коллектив, который пользуется авторитетом и среди учёных, и среди промышленников. За прошлый год мы выполнили огромный объём работы, заказов. Сейчас тяжело: в период кризиса чем теснее связан коллектив с конкретным производством, тем сложнее. Но, уверен, переживём.

— У вас много учеников, последователей. Откуда силы и время берутся?

— Доля учёного — научный поиск и подготовка смены. Это вещи взаимосвязанные, непрерывный научный процесс.