Гость редакции — искусствовед Павел Муратов
Павел Муратов — один из самых уважаемых и компетентных специалистов по сибирскому искусству. Не так давно он передал в дар Новосибирскому художественному музею свою коллекцию работ сибирских художников, на сбор которой было потрачено немало сил. Сибирским искусством искусствовед занимается почти полвека, стоял у истоков формирования фондов Новосибирской картинной галереи. Коллеги из Москвы и Питера, признается, не раз звали в столицы, не понимая, что с его талантом и эрудицией можно делать в Сибири. Но он остался верен однажды сделанному выбору. И хотя, по его словам, он далеко «не от каждой картинки сибиряка впадал в экстаз», готов поспорить со скептиками, которые считают, что «все искусство — там, а здесь лапти плетут». В настоящее время работает над книгой «Художественная жизнь Новосибирска».
В редакцию мы пригласили Павла Муратова в преддверии X региональной художественной выставки «Сибирь», которая будет проходить в сентябре. Традиция подобных выставок была прервана в начале 90-х, и возрождается только теперь. Для города, принимающего выставку, подобный «смотр» художественного искусства — не только возможность познакомиться с положением дел в регионе, но и хороший повод вспомнить, как все начиналось и складывалось у нас. Разговор главным образом касался истории становления и развития изобразительного искусства в Новосибирске. Вел беседу Олег Донских, хорошо знакомый нашим читателям по постоянным публикациям в «ВН».
Художественную историю Новосибирска принято делить на три периода. Первый — это период саморегулирования и самоорганизации, когда жизнь художников, по словам искусствоведа, «протекала без присмотра» — организаций и журналистов. Второй этап — более организованный, он начинается в 30-е годы (в 1932-м создан Союз художников) и заканчивается началом 1990-х. И, наконец, третий этап — этап нынешний. Искусствовед сравнивает его с первым периодом, отмечая, однако, что сегодня отсутствует та консолидация сил в культуре, какая была свойственна художественному искусству периода его начала.
— Известно, что в период своего становления художественная жизнь развивалась по двум направлениям — церковному и светскому. Насколько оба они были представлены в Новониколаевске-Новосибирске?
— Новониколаевск, как известно, был достаточно маленьким городишкой. Но на этой очень небольшой территории действовало немало церквей. И большинство художников конца XIX — начала XX века так или иначе имели отношение к иконописи. Одни художники непосредственно занимались иконописанием, другие начинали с иконописи, потом оставляли ее, при случае выполняя для церкви частные заказы. Иконопись того времени, надо заметить, в малой степени была иконописью рублевского образца.
За XVIII-XX века произошло взаимодействие между реалистической живописью и живописью церковной. Если вам доводилось бывать в старых церквях — в том же Томске, то там можно увидеть иконы Панкрышева (он работал и для нашего храма Александра Невского) — прекрасно рисованные, написанные с чувством объема и пространства. Так вот, в газетах Панкрышев давал объявления, что его мастерская делает иконы и росписи церквей во всех стилях: греческом, византийском, «фряжском» и живописно-реалистическом.
Говорить о художниках, как вы называете, светского направления — дело непростое, поскольку с системными художественными школами в Сибири все складывалось очень сложно. Первые системные школы появились в Иркутске и Томске в 1910 году. В остальных же местах их не было. Своих художников было мало, и искусство развивалось силами приезжих мастеров и ссыльных.
— С какого времени мы можем говорить о сибирских художниках как о более или менее организованном сообществе? Связано ли это с началом выставочной деятельности?
— Переломным, если говорить о выставках, организованных местными художниками (проезжие выставки бывали здесь много раньше), безусловно, был 1927 год, когда открылась Первая Всесибирская выставка живописи, скульптуры, графики и архитектуры. Она многое определила в художественной жизни края. В Новониколаевске к этому времени была своя живописная мастерская, которая делала и орнаменты, и картинки, и портреты. Мастерская была ремесленная, многостаночная, но из нее, например, вышел живописец Павел Якубовский.
В 20-х годах в Новониколаевск переехал Сибревком, и сюда потянулись люди. Из Омска к нам в те годы переместилась вся редакция газеты «Советская Сибирь». Большинство выставок этого времени проходило именно в «Советской Сибири». Там же устраивались встречи с художниками. То есть постепенно в городе начала накапливаться критическая масса…
Подходом к выставке 1927 года можно считать художественную выставку в Иркутске в 1910-м. Естественно, на всесибирский охват мощностей ни у одного города не хватало. А к 1927-му уже было создано общество художников «Новая Сибирь», имеющее филиалы в сибирских городах. Выставка 1927-го была всесибирской в полном смысле этого слова. Свои работы на ней представляли не только художники крупных городов, но и таких, как Ачинск или Минусинск. Из Минусинска, кстати, вышел Александр Заковряшин…
— Второй период, пожалуй, самый известный…
— Это самообман. На вопрос: «Когда был создан Союз художников?» все, как пионеры, поднимают руку: «В результате постановления ЦК ВКП(б) от 23 апреля 1932 года». Но юридически Союз художников — это общественная организация, которая, как известно, должна возникать в результате общего собрания и принятия устава. А организационный съезд прошел только в 1957 году… А между этими двумя ясно обозначенными датами было много всего интересного.
С одной стороны, конечно, создание Союза было для художников безусловным благом и спасением, поскольку при определении «искусство принадлежит народу» художник не имел права продавать свои работы. Николай Грицюк — я был тому свидетелем — на обратной стороне своих картин, когда к нему приходили иностранцы с кошельками, писал: «Подарено». В противном случае у покупателя, а в первую очередь у самого художника, возникли бы проблемы. И если бы не был создан Союз художников при, условно говоря, поддержке государства (там тоже все сложно), то художники просто вымерли бы.
После создания Союза между художником и государством возник полугласный договор: «Мы вас холим и лелеем, а вы нас хвалите». И, тем не менее, на первых краевых выставках в 1933–1934 годах выставлялись хорошие картины. Хотя и сценарии таких выставок писались, и заказы давались. Вы пишете «Ленин в Шушенском» — самую большую картину, вы — «Побег Сталина из тюрьмы», а вы, так и быть, — натюрморт с цветами, но чтобы было красиво.
Шла своя игра, хотя никто ни во что не играл, всем все было понятно. Посмотрим картинку Григория Ликмана 37-го года «Выступления Куйбышева…«. Там все как будто как надо: и Куйбышев, и митинг, и слушатели. Но, если всмотреться внимательнее, то начинаешь понимать, что живопись-то — чистой воды пленэр. А пленэр, как известно, предполагает созерцательность. И эта созерцательность напрочь размывает агитационный сюжет. То есть, что сделал Ликман: он просто сказал »тю-тю-тю«. И при этом картина была принята, похвалена и хорошо оплачена. И это «тю-тю-тю» было на протяжении всей истории…
Хотя бывали и смелые решения. Возьмем того же Николая Грицюка. К нему в мастерскую ходили, как в академию — и свои, и приезжие. А что на стенках у него было? Сплошная абстракция! Начиная с 58-го года, эта декоративная веточка у него начала распускаться, и зацвела пышным цветом, особенно в последние годы (а умер он в 1976-м). Уже не было никаких «домиков», хотя написал он их миллион. Диву даешься, насколько это была Богом созданная для живописи натура. Хотя, опять же: у нас — Днепрогэс, у нас — Новокузнецкий КМК, а у него — «домики».
Сейчас есть немало людей, которые говорят, что в те времена ничего хорошего в искусстве не было. А работы Грицюка! И жил он не совсем бедно. И работы его выставлялись, и в каталогах воспроизводились, и закупали их у него охотно, и в члены выставкома он был включен. И хотя официальная установка при отборе работ на зональные выставки была строго прописана, и в каталоге, и по всем документам она проходила как «Зональная художественная тематическая выставка «Сибирь социалистическая», реально на выставку отбирались картины, отражающие всю полноту художественной жизни того периода. И к однозначным выводам можно прийти, только имея для этого определенное намерение. А объективно для этого никаких оснований нет.
— Каких художников того периода вы назвали бы среди самых интересных?
— Ну, это все равно, что спрашивать, если вас отправят на Марс, какую вы книжку с собой возьмете? А взять можно только одну…
— Вы можете взять несколько…
— У нас были интересные книжные графики. В 60–80-е годы наше Западно-Сибирское книжное издательство выпускало прекрасные детские книжки. И все наши самые смелые художники — Ефим Аврутис, Эдуард Гороховский, Спартак Калачев кинулись туда. Книжная графика представлялась и на выставках. Большинство художников, к сожалению, уехали из города: Аврутис — в Москву, Гороховский умер в Германии… Так что, если бы не уезжали и не умирали, то называть имена было бы много легче.
В скульптуре у нас было два безусловных столпа: Вячеслав Телешев и Валерия Семенова. Телешев — очень грамотный, умелый мастер. Он мог бы создать свою школу, если бы было, где ее создавать. Но в 1963-м, когда Телешев к нам приехал, здесь была пустыня. Валерия Семенова была человеком, способным к импровизации. Приведу один пример. Привел я как-то к ней в мастерскую студентов. Она лепила этюд, работала в глине, сняла со станка, понесла ставить на полку сушить и… выпустила из рук: плюмс — лепешка. Ну, Валерия Елизаровна волосы рвать на себе не стала. Попили мы с ней чайку, встала она, походила вокруг и говорит: «А ты знаешь, тут что-то есть». И стала рассматривать эту лепешку как пластическую форму, с которой можно работать. Телешев бы этого никогда не сделал — другая натура. Он — не хуже, он — другой…
Из живописцев у нас были братья Василий и Иван Титковы. Их портрет тоже одной краской не напишешь. Иван Васильевич не только картины, но и рассказы писал. Был он на редкость трудолюбив. Во всем, что им сделано, особых взлетов, на мой взгляд, нет, но есть некий средний приличный уровень.
Из художников-монументалистов — Александр Чернобровцев и Владимир Сокол. Владимир Сокол, в частности, сделал много панно и мозаик (из сохранившегося — мозаичные панно на здании издательства «Советская Сибирь», панно, посвященное строителям Новосибирской ГЭС, и 18-метровое деревянное панно «Богатство Сибири» в фойе Дома ученых Академгородка. — Прим. «ВН»). У меня составлена картотека панно и мозаик, выполненных нашими художниками. В городе их были сотни! Скажи об этом сегодняшнему новосибирцу — не поверит.
— Куда же они все делись?
— Практически ничего не сохранилось. Сгорели деревянные панно в здании Речного вокзала. Нет панно из графита в ресторане гостиницы «Новосибирск». Из ресторана «Золотая долина» в Академгородке панно «Охота» тоже исчезло неизвестно куда. Деревянное панно, когда-то украшавшее интерьер кафе «Сказка», просто взяли и вынесли на помойку…
Список можно продолжать до бесконечности. Ничего не осталось, например, из произведений скульптора Бориса Ермишина — был такой, кроме «Головы скорбящей матери», которая является элементом композиции «Монумент Славы» Александра Чернобровцева.
Не сохранилась, а была неплохая коллекция живописи, которая хранилась на худграфе пединститута. Где эти картины? Все очень просто: комендантша их при случае снесла в подвал, а там прорвало трубу с горячей водой. Вся живопись на этом и кончилась. Таких историй можно приводить множество. Все они на одно лицо. Беден наш город. А бедность наша — результат того, что хозяин — мот, транжир и разгильдяй…
— А позитивные какие-то примеры находок, для вас неожиданных, не припомните?
— Позитивность в том, что мы есть и мы работаем. Хотя мы знаем негатив лучше тех, кто к этому не причастен…
На вопрос журналистов: «Как вы оцениваете настоящий период художественной жизни города?» Павел Муратов ответил: «В полном соответствии с Древним Римом, где главным лозунгом было: «Хлеба и зрелищ». И вместо подробного разговора о текущем моменте предложил просто прийти на открытие X региональной выставки.
— Что мы там увидим?
— Пеструю скатерть…