В Институте истории Сибирского отделения РАН стало уже доброй традицией проводить региональные молодежные научные конференции. Впрочем, участие в них принимает не только молодежь, но и известные исследователи. Сборники материалов с этих форумов выходят под названием «Исторические исследования в Сибири. Проблемы и перспективы». Это позволяет историкам не ограничивать себя строгими временными рамками. Поэтому под одной обложкой мирно уживаются Филон Александрийский и, к примеру, офицеры Якутского пехотного полка восемнадцатого века; такие темы, как «Формирование предания об убийстве Александра Второго» и «Рельсовая война» в Кузбассе»... Впрочем, интересное можно найти в любой эпохе, в любом сюжете...
Семейный фактор освоения
Научный сотрудник Минусинского краеведческого музея Евгений Леонтьев изучает структуру семей русских крестьян Сибири с семнадцатого по первую половину девятнадцатого века. Он считает, что жизнь крестьянской семьи проходила некий цикл: происходил раздел большого семейства, в результате которого новая семья, уже имеющая своих детей, «освобождалась от власти пожилого отца», образовывая новое домохозяйство. А спустя годы сама становилась «ядром сложного семейного коллектива» и давала начало новым семьям...
В начале освоения Сибири, как отмечает исследователь, целые поколения русских поселенцев стремились жить в составе крупных многосемейных дворов. Семейная кооперация была необходима, поскольку трудно было вести хозяйство на необжитой территории. Больших трудов стоили расчистка леса, обработка таежных залежей. А ведь еще надо было налог казне заплатить...
Где-то во второй половине восемнадцатого века во многих районах Сибири размер крестьянских семей начинает сокращаться. Сократились затраты труда, и молодые крестьяне теперь раньше заводят свое домохозяйство. Многосемейных дворов становится меньше. Все чаще русским крестьянам приходилось, однако, вести хозяйство уже довольно далеко от обжитых мест. И многие старожилы уходят в соседние районы. Вопрос в том, какой мотив был для крестьянина важнейшим: стремление обрести самостоятельный статус или же забота о развитии своего хозяйства?
Пьянство было проблемой всегда?
Историк Наталья Сметнева посвятила свою работу изучению извечной нашей проблемы — борьбе с пьянством. Конкретно ее интересовала ситуация на золотых приисках Восточной Сибири во второй половине девятнадцатого века. О сибирских золотодобытчиках написано немало известных художественных произведений, снимались художественные фильмы...
Суть проста: золотодобыча приносила владельцам приисков огромные деньги, притом что рабочие зарабатывали мизер и трудились в ужасных условиях. Проблема пьянства рабочих была одной из самых острых — об этом писали практически все газеты того времени. А ведь согласно правилам было запрещено ввозить на территорию приисков спиртные напитки и открывать столь любимые многими питейные заведения меньше чем в семидесяти верстах от прииска.
Однако, как показывает российский опыт, одни запреты проблему не решат... Для лечебных целей на прииски ввозили спирт, но рабочие прямо требовали «ввести дозволенную чарку». Интересно, что те, кто с приисков убегал, в свое оправдание часто заявляли, что если бы могли выпить водки на месте, то никуда бы не убегали...
В итоге официально ввели систему «порций вина» для рабочих. Была надежда таким образом навести порядок. Но голь, как известно, на выдумки хитра, и тут же «спиртоносы» изобрели массу новых способов доставки алкоголя. Например, на лошадях или на лодках ухитрялись провозить по сорок ведер спирта.
Быстро сообразили свою выгоду и крестьяне окрестных деревень. Они прокладывали маршруты для «спиртоносов», сами сбывали спирт. «Свои люди» у торговцев спиртным были везде. Дошло до того, что спиртным стали торговать даже сами золотопромышленники, поскольку на приисках, к примеру, ведро спирта стоило от четырех до восьми раз дороже, чем в ближайшем городе.
Ну а где деньги встречаются с водкой — там всегда большие проблемы. Например, когда рабочие, получившие расчет, добирались до ближайшего села, то сразу можно было сказать, чем закончится для них день. Шутка ли: в селе Витим на 124 крестьянских дома приходилось четыре винных склада, два трактира и примерно 40 тайных и явных кабаков... Жители этого села могли целый год ничего не делать, а жить на деньги, полученные от недельного загула рабочих. Но была и другая сторона медали: «не редки были случаи групповых изнасилований, оргий с певичками и танцовщицами, цены на услуги которых становились непомерно высокими». Многие рабочие сорили деньгами. Одни «заказывали себе извозчиков из местных жителей и менее удачливых собратьев и ездили на них верхом как на лошади»; другие требовали благородных напитков, о которых краем уха слышали. Тут же на столе появлялись мадера или херес, которые на поверку оказывались подкрашенной сивухой. Некоторые пропивали все, вплоть до одежды и обуви. Пьяных местные жители привозили прямо на крыльцо местной управы. А для многих загул заканчивался на дне реки...
Получалось, что рабочий, который шел на прииск, чтобы заработать на новую избу или на покупку скотины, за три-четыре дня проматывал все заработанное тяжелым трудом за год. А дальше выбор был простой: либо снова на прииск, либо податься в бродяги.
Но надо заметить, что пили все-таки не все. Один из золотопромышленников отмечал, что на приисках примерно 10 процентов рабочих совсем не пьют, А еще «попадаются из сибирских крестьян такие, которые не прочь выпить дорогой хозяйской водки, но в то же время расходовать на это своих денег не станут...»
Кто такие «инородцы»?
В девятнадцатом веке очень популярными были журналы Русского географического общества. Выходили они и в Сибири. Анализируя этнографические статьи, омский исследователь Татьяна Кузнецова решила выяснить, какие представления были у интеллектуальной элиты того времени о коренном населении Сибири — так называемых «инородцах».
Анализ статей о них в журналах РГО позволяет сделать вывод, что «инородцы» представлялись либо носителями неведомой культуры, либо «жертвами российской колонизации».
Многие авторы девятнадцатого века отмечали положительные черты характера коренного населения Сибири, «свойственные всем диким народам». Они полагали, что гостеприимство, миролюбие, кротость, сострадание, «первобытная наивно-детская доброта сердца» объясняются жизнью «инородцев» в условиях дикой природы, где они не могут «подвергнуться порче мира».
Однако неизбежные контакты с торговцами приводят к тому, что характер изменяется в худшую сторону. Характерно, что многие русские крестьяне как раз считали общение с «инородцами» хорошим способом для собственного обогащения. Вот что говорилось в одной из заметок: «При столкновении с «инородцем» в торговца преображается даже простодушный крестьянин... Мы заметили во всех слоях русских одинаковое стремление в наживе за счет инородца». А вот уже из другого очерка: «Инородец» существо низкое... им все гнушаются, считая его поганым». Причину такого отношениия один из авторов видит в религиозных различиях и в непросвещенности самого русского населения этих краев — «темного люда, заброшенного в один из глухих уголков Западной Сибири».
Отмечают исследователи и неизбежное следствие встречи двух цивилизаций — «обрусения «инородцев», которые часто из-за связи с русскими более или менее потеряли свой национальный характер». Причем происходит это как бы само собой — «в силу естественного заимствования». Однако надо отметить, что взаимовлияние двух культур — процесс не односторонний. Поэтому чаще всего у северных народов уже русские перенимали обычаи местного населения, что, конечно, объяснялось необходимостью выживания в суровых сибирских условиях. Так, один из священников-миссионеров писал, что в Нижнеколымском крае «русский человек стал похож на юкагира по способам пропитания и по образу жизни». А вот князь Н. Костров, который написал «Очерки юридического быта якутов», с удивлением констатировал, что в городе Якутске «старушки нередко толкуют между собой по-якутски... Простой народ одевается совершенно по-якутски, особенно зимою».
Исследователи девятнадцатого века, которые писали о жизни «инородцев», не занимались просто описанием — они стремились развенчать многие мифы и суеверия и привлечь внимание к проблемам «инородческого» населения Сибири, бок о бок с которым уже более двух веков к тому времени жили русские.
Что видно в «мутном зеркале истории»?
В последнее время по вполне понятным причинам растет интерес к событиям Гражданской войны. Поскольку исчезла трактовка событий братоубийственного конфликта с позиций «единственно верной» идеологии, появилось огромное количество публикаций. По мнению новосибирского историка Вадима Рынкова, с начала девяностых по этой теме появилось «экстраординарно большое количество работ».
Правда, большинство из них носят описательный характер и на большее не претендуют. Однако идет немало дискуссий. Например, продолжаются споры о том, что же должен включать в себя термин «белое» движение?
Должна ли речь идти только о военной контрреволюции или также и об административной деятельности «антибольшевистского лагеря». И можно ли, к примеру, причислять к «белым» тех, кого на научном языке именуют сегодня «представителями правосоциалистической ориентации».
Естественно, что в оборот вошел немалый научный массив эмигрантской литературы. Многие исследователи полагают, что она, точно так же, как и советская, обладает высокой степенью идеологической тенденциозности. Историк отмечает и «ритуально неизменную традицию», когда советская литература объявляется ущербной, современная — свободной, и тем самым возникают новые мифы...
Среди проблем — большое количество плагиата. Случается, что в научный оборот вводят недостоверные факты. Но есть и положительная тенденция — в последние годы историки Гражданской войны больше стали уделять внимания региональной проблематике.
А точку в спорах, конечно, ставить рано...
