В рамках международной конференции «Сибирь — Америка», проходившей в Новосибирске, известный политолог профессор Эмиль Паин рассказал, как социокультурные условия в нашей стране влияют на инновационное развитие России.
— В Советском Союзе установки были одни: мы родились, чтоб сказку сделать былью, горы свернем, все в нашей власти для счастья и т. д. А сейчас они совершенно другие. У нас это некий маятник определенных настроений. Джордж Кеннан — человек, выдающийся не только как дипломат, но и как историк, объяснял американцам в 1951 году, какой России никогда не дождется Америка, о какой России нельзя даже мечтать американцам...
Первым из этих признаков он назвал невозможность такого экономического устройства, которое основано на рыночной экономике. И обосновал свой вывод следующими соображениями: Россия едва-едва знакома с частной инициативой в том виде, к которому мы привыкли в Америке, к тому же торгово-промышленная деятельность исторически не считалась в России таким уж почетным занятием. Нечто подобное высказывал Ричард Пайпс и многие другие.
Но существует доказательство ошибочности таких выводов. В начале 1990-х годов за чрезвычайно короткий срок в торговую деятельность было вовлечено 10 миллионов человек, и это беспрецедентный по масштабам случай такого короткого форсированного развития предпринимательского слоя. Конечно, можно спорить о том, какое у этого слоя качество. Можно спорить о том, хорошо это или плохо. Одни скажут, что бывшие ученые и инженеры стали торговцами, а другие скажут — хорошо ли было, когда люди с предпринимательской жилкой вроде Бендукидзе или Потанина должны были работать в лабораториях в советских условиях, не имея возможности заниматься предпринимательской деятельностью.
Важен сам факт того, что при определенных внешних и очень сильных импульсах возможна подобная радикальная смена. Это целое явление! Например, челночная торговля опровергает устойчивую теоретическую догму, которая сложилась в США, но распространена и в России. Можно процитировать один из ее образчиков из доклада «Русская трудовая и управленческая культура»: уровень образованности можно поднять за непродолжительный период времени — за годы, тогда как культура труда формируется национальным и историческим развитием традиций, поэтому на ее изменения можно рассчитывать лишь в сравнительно длительной перспективе — за десятилетие.
В понятие культуры труда входит и ориентация на определенный вид деятельности, более того, это одна из самых инновационных частей ориентации на трудовую культуру. Итак, оказалось, что за четыре года можно было бы изменить то, на что не хватило бы времени для получения высшего образования — нужно было бы пять-шесть лет, а эти изменения произошли за четыре года! Европейские социальные исследования в 2004—2007 годах показывают, что Россия сегодня входит в широкий круг европейских стран по уровню готовности населения к самостоятельности и инициативе. Во всяком случае, она не уступает Нидерландам и сильно превосходит такие страны, как Болгария и Польша.
Исследования, которые проводятся у нас, в частности исследования Николая Лапина, показывают, что в наиболее урбанизированных и индустриальных регионах России ценности самостоятельности и готовности к риску являются ведущими социальными характеристиками. Новосибирск и Новосибирская область, безусловно, относятся к этим урбанизированным и индустриальным областям.
Значит ли это, что социально-культурные условия России не создают никаких преград для инновационного развития? Такой вывод был бы неверным. Назовем лишь несколько аспектов.
Во-первых, российская инициативность вроде бы не маленького поля. Но в России один из самых низких в Европе уровней уважения к правилам и нормам. Причем не только к формальным правилам и законам, но и к неформальным — к традициям. Уровень традиции — в научном понимании как следование правилам и нормам религиозным, этническим, семейным, родственным и прочим — один из самых низких.
Во-вторых, в России самый низкий уровень взаимного доверия. Можно даже сказать, что слабо выражены все те социальные качества, которые в русском языке описываются через слово «я». Доверие и уверенность — все то, что связано с представлениями о вероятности свершения того позитивного, что ожидаетcя и от партнера. При низком доверии и неуверенности в позитивном будущем, казалось бы, нечего и рассчитывать на развитие долгосрочных и трудоемких проектов!
В таких условиях представляется совершенно естественным уповать на государство как на единственный субъект, развивающий инновационную программу, то есть основным источником инновационного развития может стать только федеральный инвестиционный фонд, таким образом, усиливается ведущая роль федеральной власти и федерального бюджета. Теоретически звучит как будто бы верно...
Народ у нас такой, такая культура... Но если перейти от теории к практике, то мы увидим, что из всеобщего недоверия государство тоже не может выпрыгнуть. Даже крупнейшие национальные проекты вроде Олимпиады требуют не только концентрации, но нужно еще сделать так, чтобы эта сконцентрированная огромная масса денег попала по назначению. Проще говоря — чтобы ее не разворовали. Значит, для этого нужны не только средства, но и нужен еще лично доверенный человек с огромными полномочиями. Можно ли по такому принципу развивать десятки инновационных проектов в областях?
Воспроизводство традиционной для России модели вертикальной верхушечной модернизации приводит к воспроизводству одного и того же типа социальных отношений, а именно — тотального недоверия. Существует жесткая зависимость между различными проявлениями вертикальной организации общества и доверием. Так, концентрация власти ведет за собой рост коррупции, которая в свою очередь очень понижает уровень доверия. В России три четверти граждан считают, что им никогда не удастся добиться справедливого отношения к себе. Коррупция разрушает не только доверие населения к власти, она разрушает еще и горизонтальное доверие — между людьми. Если все закрыто, все замкнуто, если существует некая некодифицированная сфера наподобие той, что в советское время называлась блатом, то никакого доверия быть не может.
Американские исследования по поводу нашей научной элиты, живущей на Западе, которая хотела бы вернуться в Россию, показывают, что главный фактор, который останавливает этих людей, — это коррупция и полное подчинение ученого властям.
Речь идет не о доверии и уважении к институту власти, а о доверии к персоне. По материалам международных сравнительных исследований 2005 года, в Белоруссии, России и Казахстане отмечался самый высокий из обследованных стран уровень доверия к главе государства. В Белоруссии — 64%, в России — 74%, в Казахстане — 87%. При этом в Белоруссии и Казахстане люди не различают правительство и президента, а в России различают. Высокое доверие лично к президенту сопровождается крайне низким доверием ко всем тем, кого он назначил в качестве своих технических исполнителей.
Таким образом, получается, что высокая персональная лояльность сильно подрывает лояльность в ее исходном смысле, то есть уважение к закону, уважение к нормам. Итак, при возвращении российского традиционного пути — модернизация только сверху — мы будем из века в век воспроизводить одно и то же: мы не рассчитываем на наше население: оно нечестное и недоверчивое, поэтому только власть может это делать... В результате все те же социокультурные проблемы, которые существуют, будут воспроизводиться и далее. Получается замкнутый круг.
Как из него вырваться? Нельзя сдвинуться с места, не начав с того, что будут созданы некие условия, при которых общество станет более открытым, больше сможет контролировать власть. Существуют и психологические исследования, показывающие, что шаги, которые повышают автономность, самостоятельность, независимость личности, повышают и правовое сознание.
Каким образом нужно двигаться России? Движения к инновационной экономике и просто прорыва этого замкнутого круга по всей стране в ближайшие годы не может быть по многим причинам. Прежде всего, наша страна очень большая, и в ней существуют громадные социокультурные различия. Например, принципиально отличается тип социальных отношений на Северном Кавказе. Там очень высокий уровень личного доверия внутри группы, очень высоко значение традиционных норм, но клановая система создала такой заслон, который сложно будет опустить в ближайшее время. В этом смысле рассчитывать на то, что вся страна одновременно двинется к инновационной экономике и гражданскому обществу, невозможно. А вот в отдельных регионах такое вполне реально.
При этом оказывается, что главным ограничителем развития является не социокультурный фактор. Исследования по семи областям России показали, что области с высоким потенциалом к инновационной экономике связаны с индивидуальной ориентацией на инновации и с наличием материальных и экономических средств для этого. Наличие предпосылок для изменений — это еще не все. То, что мы сейчас называем предпосылками, существовало еще в XIX веке, но так ими и осталось. Наличие технологий может превратить их в реальное сырье, в реальный культурный капитал.
