Житейские истории
Лифтер Жора решил экономить. Он, конечно же, знал о существовании политэконома Сен-Симона, наслышан он был и о том, что в Аргентине приключился дефолт из-за неумной привязки рубля к доллару. Но не это послужило толчком к решению надеть на себя власяницу схимника. Насмотревшаяся бразильских сериалов его супруга дворничиха Катюня заявила как-то ему, окопавшемуся в монашеской келье лифтовой, что, мол, никакой он не мачо (так, как известно, величают испанцы настоящих мужчин), не кормилец, не опора в жизни, а гнусный самец с неумеренными амбициями. Мысли Жоры взметнулись выше десятого этажа, лифтовая кабина его скорбных раздумий пробила чакру в темечке, варианты решений замигали, как лампочки на пульте в тесной каморке, и, отметя бритву, укусус и петлю, он решился более не есть продуктов, не пить, не курить и быть сдержаннее в одежде.
Надо сказать, что, обретший творческий покой в ведомственной комнатенке, где он под вырванной из «Огонька» репродукцией картины «Русская Венера» штудировал Ницше и Бхагават-Гиту, Жора и до того был не шибко притязательным в еде, питье и одеяниях. Дипломированный филолог, он пописывал, помещал заметки в местных газетах, мечтал о славе букеровского лауреата, ну и без того был на грани вегетарианства и трезвенничества...
Конечно, в связи с реформой ЖКХ, повышением тарифов на жилищно-коммунальные услуги была надежда, что деньжат подбросят... Но кому? Начальнику ЖЭУ... Секретарше его длинноногой... Ну, бухгалтерше, красовавшейся в козьей шубке... Остальное бросят на замену дымящихся электромоторов, рвущихся тросов и вырванных с мясом кнопок...
Пребывая в скорби, Жора задумался о кайле и пихле... Ну, пихло - еще куда ни шло... Но, воображая себя с ломиком в руках, при его интеллигентских прострелах в позвоночнике, он тут же морщился и хватался за поясницу. Вот Катюня, та в материнском порыве могла... Сжать в горячих руках этот самый тяжелометаллический дротик и с энтузиазмом первых пятилеток матриархата крушить надолбы околоподъездных льдов...
В раздумиях о том, на чем же еще сэкономить, Жора порешил также отречься и от мытья в ванной, потому как шампунь и мыло в семейном бюджете составляли изрядную статью расходов. Дальше Жоре пришла мысль о том, что даже зимой можно ходить по улице босиком, а следуя примеру Порфирия Иванова, и в одних трусах...
Смена его кончалась в полночь-заполночь, поэтому возвращался он домой, когда жена в спальне уже отключала цветной телевизор и засыпали двое румянощеких суразят в соседней комнате. Открывая двери он старался не шуметь...
Прикрыв за собой вход в узилище семейных страданий, он не пошел ни на кухню, ни в ванную. Даже свет не стал включать - намотает ведь, потом не рассчитаешься! Слущив с себя одеяние застарелого хиппи, он нырнул под одеяло - в уют и тепло, созданные телом жены. Коснувшись подушки, Жора не то что уснул - он отрубился, будто в затылке у него была вмонтирована кнопка: надави на пластмассовую пипку - и разом выключается скорбная реальность и включается сновиденческий Рай.
Посреди ночи, ближе под утро, его разбудили включившийся на кухне холодильник, зоологическое чувство голода, горечь во рту. Организм властно требовал еды, курева, выпивки. Попробовал принять йогические позы змеи и лягушки - не помогло. Крадучись, Жора пробрался на кухню, молитвенно приоткрыв вместилище масла, сосисок и соленых грибочков. Намазанная на засохший кусочек хлебца «Рама» показалась столь ароматной, что голосом священной коровы хотелось замычать и пропеть: «Харе, Рама!» Сосиски вились кобрами, и он на манер заклинателя с флейтой загонял их в мешок своего желудка. Три дня добровольного поста побудили Жору заглотить сразу целую вязанку. В ход пошли и грибочки. С небывалым наслаждением накатив из заначенной ополовиненной бутылки водки, он закусил хрусткими груздочками...
Вспыхнувшая над головою лампочка вывела из сытой медитации. В дверях кухни стояла Катюня. Ну вылитая кустодиевская Венера... Волосы струились. Тело бугрилось под ночнушкой. Заспанная Венера улыбнулась... У ног терлась пробужденная запахом колбасных изделий кошка...
- Ты чо это, Жор? А? Хватилась - тебя нет... И так мне стало тоскливо... Так тошнехонько... Айда в постельку...
Поутру Жора, прикончив бутылку, заперся в ванной... Вылил на себя целый флакон «Холд энд шолдера», насвистывал «Мою шалунью...»
Отведя румяных суразят в садик, Катюня, счастливо улыбаясь, тантрила кайлом лед на отмостке. Потом взялась за пихло... Понамело этой ночью! По всей земле понамело, во все пределы, и то и дело свеча горела на столе, свеча горела... Огарочек этой свечки еще теплился и трепыхался ярким тропическим мотыльком где-то в горячем, пульсирующем, дышащем детородном нутре Катюни. Смахнув радостную слезу, она покаянно подумала, что зря наорала все-таки давеча на мужика, и, вспомнив о недописанной кандидатской диссертации на тему «Рождественские мотивы в поэзии Б. Пастернака...», опять принялась за ломик...
