Про три буквы

День календаря: Международный день родного языка

О мате даже и говорить как-то неловко. И интересоваться этой темой — неприлично. Единственный вариант — изучать. Тем более, что с точки зрения науки русское поле брани непахано совершенно — тысячелетние табу, знаете ли, не предполагают разработанной научной базы. Зато в последние десятилетия обсценная лексика (от лат. obscenus — отвратительный, непристойный) стала предметом активнейшего изучения. Что называется, «дорвались». И сразу пошли открытия: например, долгие годы считалось, что матерные слова в русском языке — лингвистическое наследие монголо-татарского ига. Вполне логично, мы все нехорошее вечно стремимся списать на «вражеские происки». Что характерно, монголы объясняют происхождение своего, монгольского мата русским влиянием.

Настоящий кобель

Запретный секс-символ языческой Руси

Как показывают изыскания последних лет, наши заветные, запретные, потаенные словечки — все-таки свои, родные. Но это так, семечки. Главное — то, что с легкой руки Бориса Успенского наш мат нашел своего героя. Главное действующее лицо и активное начало. И это совсем не то, о чем вы подумали. Это… пёс. Впрочем, по порядку.

Первое, чем отличается русский мат от непристойностей других народов — это строжайшей табуированностью. Второе — непопулярностью христианских святынь в качестве ненормативных объектов. Да еще и манера заменять часть букв точками, что наводит разве что на мысли о Тех, Чье Имя Неназываемо. То есть богах.

Древние корни русской матерщины — языческая культура плодородия (и, борясь с бранью, церковь боролась еще и с язычеством). А языческие заклинания о ниспослании урожая — чистейшая метафора полового акта. Оплодотворение Земли, Матери.

Была Земля. Было Небо. Потом между ними произошло «это». Животворящим разрядом стал удар грома, оплодотворяющим семенем — дождь. Громовержец у славян — бог Перун. Каждому богу положено иметь противника, а символ преисподней — Пес, нечистое животное, которое в деревнях в избу не пускали. И именно Пес, по мнению исследователей — активное мужское начало в русском мате. Это он проделывал с Матерью все те штучки, которые упоминаются в русских матерных конструкциях, именно к его частям тела всех посылают. Он всеведущ («Пес его знает»). И настолько неприличен, что даже в матерной лексике его не называли, но всегда «держали в уме». А мат, если буквально, — собачий лай, переведенный на человеческий язык (одно из значений слова «лаяться»: ругаться). Средство для общения с потусторонними силами на их языке. Дверца в преисподнюю.

Вот вам и друг человека…

Великие сквернословы

Матерным загибом Петр I наставлял нерадивых подданных

Первое использование мата в русской внешней политике зафиксировано в XVII веке: плод коллективного эпистолярного творчества запорожцев. Думаю, турецкий султан узнал о себе много нового и интересного. Иван Грозный (на то он и Грозный) иногда допускал в переписке отдельные перлы. Но первым легендарным матерщинником на престоле был Петр Первый. Петр, по утверждению писателя Алексея Толстого, автора книги о царе, знал большой матерный загиб, составлявший 331 слово. (При этом, по правилам красноречия, загиб должен был произноситься на одном выдохе…) Сегодня секрет загиба утерян, хотя некоторые исследователи и пытаются реконструировать его по сохранившимся в народной памяти фрагментам. Также виртуозами русского матерного были: жена Петра Екатерина I и ее знаменитая тезка Екатерина II. (Причем обе по происхождению были немками). Последний же русский царь, Николай II был, говорят, нормальным гвардейским офицером со всеми вытекающими оттуда последствиями.

Вождь пролетариата Ленин ругаться любил, но только на политические темы. Сталин на кремлевских банкетах любил попеть под рояль матерные частушки. Хрущев прославился тем, что прямо с ООНовской трибуны пообещал американскому империализму показать загадочную «кузькину мать», а во время посещения знаменитой выставки художников-абстракционистов в Манеже обозвал авторов работ нехорошим словом. Среди брежневского окружения мат был вторым языком — никогда не выражались только Суслов, Громыко и Андропов. Михаил Сергеевич Горбачев тоже, судя по всему, не был ангелом. Но публично он сделал это всего дважды — и кто его за это осудит? Первый раз это случилось, когда описывал свое общение с ГКЧП в Форосе, а второй раз — когда на пресс-конференции после заточения в том же Форосе пообещал всем объяснить, «кто есть who». Впрочем, это выражение довольно сложно назвать матерным — это скорее каламбур, виртуозно удерживающийся на грани приличия.

Был еще курский губернатор Руцкой, засевший в осажденном Белом доме и разговаривавший по телефону. Ну а чего вы хотели от генерала, который держит связь под обстрелом танков?

Впрочем, интеллигенция, особенно творческая, тоже не брезговала ненормативной лексикой. Говорят, например, что диктор Левитан так уставал на работе произносить важные правительственные сообщения, что каждое утро для «разрядки» он матерился по пятнадцать минут тем же хорошо поставленным, звучным голосом. Соседи были в восхищении.

Футбольных болельщиков восхищал спортивный комментатор Озеров, который однажды во время прямой трансляции матча уж больно по-русски выразился на тему намечавшегося гола, который вдруг оказался «штангой». От эфира он потом был отлучен, но имя свое обессмертил.

А по поводу последнего «матерного» скандала нам уже объяснили: Киркорову просто захотелось пошутить, и он не нашел ничего лучше, чем придумать свежую рифму к слову «звезда». По-моему, у Михаила Сергеевича каламбурить на скользкую тему получалось куда лучше, кто бы что ни говорил.

Африканца оскорбят овощи, а японца — насекомые

Понятия о непристойности у всех народов разные. Главное — задеть побольнее, а для этого надо бить по самому дорогому. В новогреческом языке, например, первое место по силе оскорбительности держит богохульство, и верный способ оскорбить грека — это намекнуть на возможность сексуальных контактов с Богом или Богоматерью.

Во всем мусульманском мире одно из самых сильных оскорблений — «Собака!». В Болгарии верный способ оказаться в суде за оскорбление личности — назвать оппонента «уродом».

Немцы страшно гордятся своей чистоплотностью и аккуратностью, и самые страшные ругательства — те, в которых упоминаются нечистоты. Ну, для верности можно добавить еще «грязную свинью».

А итальянцы темпераментны, любвеобильны и ревнивы. И если требуется смертельно обидеть мужчину, то проще всего этого добиться, назвав его «рогоносцем». Или, еще хлеще, «рогоносцем, который знает, что он рогоносец» (в итальянском для этого есть специальное слово). Также популярны намеки, в которых главным действующим лицом является Мадонна.

Сильнейшее оскорбление для воина африканского племени масаи — предложить ему есть овощи. Для масаи овощи — строгое табу, и нарушивший его лишается не только воинского звания, но и возможности жениться. В общем, полное поражение в мужских правах.

А вот японцы помешаны на вежливости. Поэтому русский посыл куда подальше можно перевести легко и просто: «Немедленно скройся с глаз моих». Японцу хватит. Потому что русского оскорбляет предписанный маршрут, а японца — категоричность предложения и отсутствие формул вежливости, которыми в японском окутывается любая просьба. Впрочем, грязь жители Страны восходящего солнца ненавидят так же сильно, как и немцы, так что намеки на грязь и испражнения на них тоже сильно действуют. Кроме того, когда вежливый японец вдруг становится грубым, он частенько поминает насекомых. Как правило, раздавленных. «Ты не стоишь раздавленного панциря насекомого!» Ну и еще один вариант оскорбления по-японски — обращение к мужчине в женском роде. В их иерархии женщина стоит гораздо ниже мужчины, и такая «операция по смене пола» весьма унизительна и оскорбительно для собеседника. Как жители страны с такой развитой и разнообразной системой оскорблений могут считаться образцом вежливости и церемонности — совершенно непонятно. Хотя, с другой стороны… может быть, они вовсю кроют нас своим тонким японским матом, а мы и не замечаем? И ведь не заметим, пока не пошлют нас подальше, да погромче, приплетя разом и Бога, и душу, и мать.