Жизнь в деревне в чем-то сродни жизни в отдаленном военном гарнизоне, локализованном невозможностью покинуть его раньше положенного срока, да и вообще невозможностью. Потому как на короткий срок выехать некуда - районный центр, куда плохо ходит автобус, в тридцати километрах, и что там делать: та же деревня; а в Город - сутки поездом. Не разгуляешься.
Разумеется, сужу об этом не как коренной сельчанин, а с точки зрения молодого специалиста, отбывавшего там номер по распределению. Была такая практика - рекрутировать новоиспеченных учителей на два года в сельскую школу. Не все, конечно, «отбывали», иные уклонялись. Но к распределению, как к призыву в армию, готовиться нужно было заранее. Родителей иметь «покруче», крышу над головой, возможность хотя бы первое время не очень задумываться о куске хлеба насущного и о том, откуда он появляется на столе. А если уж у тебя к моменту распределения ни того, ни другого, но уже успел жениться да ребенка завести - деваться некуда. По крайней мере, в деревне жильем обеспечат и прожиточным минимумом в виде полутора учительских «ставок».
И вот ты уже служишь, где живешь, и живешь, где служишь. День за днем, на виду у одних и тех же людей. В таких условиях слово «до свидания» как акт вежливости в конце дня по отношению к сослуживцам теряет смысл. Потому как все сослуживцы - соседи, и вечером после работы встреча с ними уже назначена: поленницы рядом, только забором разделены, а обледеневший колодец вообще место общего пользования. «Старички» из местных до поздней ночи скотину обихаживают, которую держат для прокорма, а «молодые рекруты», затопив печку и наскоро поужинав, чем Бог послал, коротают остаток дня за тетрадками. Если не назначены в наряд читать лекцию в полупустом промерзшем клубе или не пугают собак по утонувшей в сугробах и в темноте деревне, выполняя нелепые агитаторские обязанности на «десятидворке».
Популярности среди местного населения хоть отбавляй. Деревня старинная, лесная. На всю деревню - четыре-пять основных фамилий. Они тут все друг другу родня, у родни дети в школе учатся, через детей все знают тебя. Шаг вправо, шаг влево: не спрячешься. Хотя бы вот такой случай.
***
Уже почти лето настало, скоро отпуск и возможность на два месяца уехать в Город. В школе экзамены, времени свободного у учителей масса. Особенно у «рекрутов». Сидели как-то в учительской, тут военрук и говорит:
- Пойдем на рыбалку.
- Пойдем, - говорю, - только чего же сейчас, лучше с утра, завтра. Утром лучше клюет.
- Да не с удочками, с бреднем. Мне теща бредень из тюля насадила. Маленький, метра три всего, но как настоящий. Пойдем?
Военрук еще моложе меня, тоже не местный, служил недалеко, женился на пионервожатой из деревенских. Местные-то, с мальства рыбаки да охотники, разве бреднем из тюля станут рыбачить. Они, как правило, связывают два настоящих в один и перегораживают протоку от берега до берега. Летом рыбой живут, рыбой торгуют. И имеется у них масса приемчиков, как не встретиться на реке с представителем рыбнадзора, о котором в округе ходила легенда, что он за браконьерство брата двоюродного посадил.
- Пойдем, - соглашаюсь, - только хоть и маленький, и из тюля, а все же бредень...
- Боишься?
- Да ну...
Сходили мы по домам, оделись во что похуже, я рюкзачишко старенький, с которым на охоту ходил, прихватил, он - бредень. Через деревню прошли, ни души не встретили. В деревнях всегда так: днем будто вымирают. Но мы все же на дальнюю протоку пошли, которую от деревни не видно. Мало ли что.
Денек великолепный, солнце по-летнему жарит. Разделись, бредень свой игрушечный раскатали. Игрушечный-то игрушечный, а так насадить, то есть укрепить его концы на двух палках, большим умением обладать надо. Все честь по чести: мотня по дну тащится, а крылья бредня распахнуты, что рот у кита во время поедания планктона. Недаром теща у военрука из местных. Забрели. Потащили к берегу. Тут удар! Щука. Рванула так, что из воды на метр выпрыгнула. А в ветхом тюле, конечно, дыра с кулак. Второй раз завели. Та же история. И в третий... Какое-то щучье место. Три дыры в крыльях - весь улов. Военрук загрустил.
- Пойдем, - говорит, - к деревне, там дно пологое, хоть мелочишки, чтобы повялить, натаскаем.
Взыграл азарт и у меня. Рыба - вот она, а в руках не подержали. Так, не одеваясь, через луг прошагали под деревню. И пошло дело. Как ни забредем, с десяток голов в мотне болтается. Зайдем - выйдем, зайдем - выйдем. Рюкзачок, уже тяжеленький, подтянем за собой, и снова в воду. Глубина-то по колено, а рыбы... Даром что мелочь. На противоположный берег, с высоты которого смотрят на нас окнами избы, и внимания не обращаем. Уже с крайним домом поравнялись, когда расслышали тарахтение мощного лодочного мотора. А в весеннюю пору только рыбнадзор и мог позволить себе на моторе по реке да по протокам ходить.
- Рыбнадзор, - говорю. - Пора сматываться.
- За поворотом, еще раз забрести успеем, - отвечает военрук.
Но только забрели по колено, как он командует:
- Бросай, побежали.
- Как бросай?
- А посмотри.
Оглядываюсь. От поворота летит к нам лодка с людьми, а в фарватере у нее вторая.
- Милиция сопровождает, побежали! - вновь командует военрук.
И побежали. В одних плавках, в высокую траву, бросив в воде снасть, а на берегу рюкзачок с рыбой. С ведро, однако, наловили. Метров пятьдесят отбежали, присели в траве. Нас не видно, а мы, как в кино на сеансе. Обе лодки с маху подвернули к тому месту, откуда мы выскочили, какие-то люди повозились там некоторое время, сели в лодки и потихоньку потарахтели назад. Нужны мы им были со своим ведром мелочи. Но самое главное, сеанс, оказывается, состоялся не только для нас. С другого берега «кино» смотрели человек тридцать деревенских. Откуда только взялись? Они-то, конечно, знали, кто там скачет по лугу, но рыбнадзор в таких случаях даже и не пытается выяснить личности браконьеров. Никто не скажет. Поэтому так быстро и сгребся. Когда лодки скрылись за поворотом, мы вернулись на берег. Бредень, изорванный в клочья, валялся тут же, а рюкзачка нет. Так тому и быть. Хорошо еще одежду мы за собой не таскали, а то пришлось бы через всю деревню нагишом шествовать. Сходили оделись. В деревню войти можно было только здесь, и народ дождался нашего возвращения. Мужики, в основном, стоят, ухмыляются. Как же, развлечение. Но, оказалось, не только. Эта парочка - с бреднем. Те вон четверо - тоже. И бредни - не нашему чета. Такие никакая щука не продырявит. Выходит, мы будто из разведки боем возвратились. Вызвали огонь на себя, теперь основные силы в дело пойдут. Рыбнадзор сегодня в эти места уже не вернется: навел шороху, да и мотор на реке далеко слышно. Не подкрадешься.
***
Нет, деревенские после этого случая на нас пальцами не показывали, но в другой раз устраивать подобное «кино» старался избегать: сей потом разумное, доброе, вечное. Только не все в жизни регламентировано. Вот кто может быстро ответить на вопрос: где деревенские жители елки для встречи Нового года берут? Это вам не в городе: пошел на базар и выбрал, какую захотел. А если в округе на триста километров одни березовые колки? Но если даже деревня окружена хвойным лесом, думаете, вот так просто елочку добыть? Ага. Это только в песенке поется: «Из лесу елочку взяли мы домой»... Попробуй возьми. Во-первых, лес к большому селу никогда вплотную не «подходит», а «поглядывает» на него километров с полутора, во-вторых, подходящую по размеру елочку даже в полутора километрах обнаружить никогда не удастся, тем более, если лес в округе не еловый, а сосновый. В-третьих, это только кажется, что деревьям в лесу несть числа. Попробуй тронь хоть одно, тут же свой надзор, как за той рыбешкой, найдется. Четыре года жил в деревне и ни разу не видел, чтобы кто-то шел из лесу и нес сосенку, «срубленную под самый корешок». Нет, конечно, те, кому надо было, елку как-то добывали. Тем более, что почти все мужики в лесу работали, на лесовозах с бревнами, наверное, и привозили. Только, думается, мало кто елочкой сам себя в деревне забавлял. Мужикам и в лесу «запаха тайги» хватало, а хозяйкам, прежде чем за стол праздничный сесть, со скотиной натешиться вдоволь надо. Деревня ни в один колхоз не входила, так что кормились тем, что на подворье имели.
Но каково было нам, «рекрутам», с детства водившим хороводы под елочкой, остаться в праздник без волшебного дерева? И это при круглогодичном острейшем дефиците впечатлений, при замкнутой рутине деревенского учительского быта. Да ладно, сами, взрослые, обошлись бы, но маленького сына с какой стати радости лишать? И еще грезилось, что кто-нибудь из Города в гости нагрянет. Ну, хоть кто-нибудь. В общем, елка нужна. «Напрягать» кого-то из соседей не хотелось, еще нарвешься на что-нибудь вроде: «Ты мужик, вон - лес, иди и принеси, коли надо». Да и в самом деле...
Только знал я, что с топором маленькую и аккуратненькую сосеночку не добудешь. В лесу снег по пояс, если и встретишь маленькую, до комля не достанешь. Но и найти такую - проблема. Там самые маленькие метров по десять. Вот верхушки у них бывают очень симпатичные. Добраться до них, однако, только Карлсону под силу. А валить целиком ради верхушки...
Наконец, 31 декабря дошло до меня, что верхушку можно добыть с помощью ружья. День был нерабочий, с утра и собрался.
- Может, елку там присмотришь? - с угасшей надеждой спросила жена, полагая, что я собрался на охоту.
- Может, - не обнадежил я ее.
Уже на выходе из деревни повстречалась мне бабка, у которой покупали молоко для сына.
- Ноги не поморозишь, охотничек? - показала она на мои лыжные ботинки. - На охоту в валенках ходят, да и лыжи у тебя не по сезону. Взял бы у меня дедовы, широкие.
- Да я ненадолго, туда и обратно.
- Ноги убить, ну-ну...
Дались ей мои ноги. Вот народ, здесь никого не удивляет ружье за плечами. Наверное, больше бы удивилась топору за поясом.
Перед лесом наст был крепкий, и до первых сосенок добежал быстро. Быстро нашел и то, что нужно. Сама сосна неказистая, зато верхушечка - залюбуешься. Эдакая пирамидка-четырехлеточка с пушистыми лапками. Промерзший ствол от удара дроби сломался, как стеклянный.
Обезглавленная сосна осыпала меня снегом, но как-то не мрачно. Может быть, замороженная, она и не почувствовала никакой боли. Да и отрастет у нее новая верхушка. Года через два одна из новых веток обгонит другие и превратится в верхушку. Не такую стройную, но внешность сосны от этого не пострадает.
Так извинял сам себя, вытаскивая добычу из леса на твердый наст, где и остановился перевести дыхание. И тут зазудил комплекс, приобретенный во время ловли рыбы с военруком. Представил, как тащусь с ружьем за плечами и елкой на горбушке через деревню, да еще палки болтаются на руках, а сельчане провожают меня взглядами и покручивают пальцами возле висков. Ну не поступают здесь вот так. Как-то поступают, но не так. Мне их приемы недоступны, и проще было остаться без елки. Но без елки не хотелось. Выбрал куст ерника пошире и за его спутанными ветками спрятал елку. Решил, как стемнеет, приду в полушубке, в валенках, заберу ее. Заблудиться в темноте не боялся: не раз здесь бывал, и в темноте разберусь, а если луна будет, то на снегу как под синей лампой все видно. В деревне все в это время по хозяйству управляться будут, на меня и внимания не обратят. А в семействе моем то-то радости будет, когда я, как Дед Мороз, заявлюсь с елочкой. Печку затопим, елочку наряжать начнем, пока нарядим, тут и Новый год подоспеет. Чем не праздник!
В общем, пошел я за ней часов в шесть вечера. Стемнело уже основательно, проулки были пусты, только во дворах на мои шаги отзывались собаки. К вечеру даванул мороз, и с неба посыпалась изморозь такая густая, будто снег. Перед заметенными мостками через едва обозначенную под снегом речку остановился, покурил, определяя направление. Оглянулся в проулок - он был черен. Такая же черная вдалеке виднелась кромка леса. Кусты ерника слились с ней и стали совсем неразличимы. Но делать нечего, похрустел валенками вперед. Лыжи, хоть и были обычные, но днем прекрасно держали меня до самого леса. А в валенках уже метров через двадцать от мостков начал проваливаться. Сначала по щиколотку, потом по колено. Хорошо, еще дома натянул на валенки брюки, чтобы снег не зачерпнуть. Лезу, пот по спине уже побежал. В какой- то момент обернулся назад и охнул: деревни не видно. Я-то надеялся на свет хотя бы в отдельных окнах, а его не было. Не рассчитал. Совсем забыл, что здесь принято окна на ночь ставнями прикрывать. Особенно в старых, в крайних избах. Деревня по отношению к лесу на востоке, небо над ней такое же темное, как она сама, так что сзади меня оказалась темная пустота. Пока размышлял: не вернуться ли пока не поздно по следам, на западе, над лесом, небо тоже потемнело. Но возвращаться без елки не хотелось, перед глазами, будто наяву, стоял куст ерника, и я решил идти до тех пор, пока не уткнусь в него. Он, конечно, не один там, но... Наверное, только через час я уткнулся, но не в кусты, в ствол сосны. И ствол-то уже не различить было, и то, что за ним. Черная дыра, как тот проулок, как вся деревня. Глаза ничего не различали, шапка мешала слушать, пришлось завернуть наушники наверх. Сразу стали различимы шорохи, похрустывания. Рубаха под свитером намокла и стала холодить, пальцы рук в варежках подстыли, уши пощипывал морозец.
Кусты либо по правую руку, либо по левую. Ничего себе, определенность. Но время не терпит. Лес все-таки. Прошлой весной в деревню волк забежал. Вроде бешеный. Мужик с сеном управлялся, так волка вилами заколол. А в такой темноте и ружье не поможет. Фонарик бы... Знать бы, где упасть... Шагов двадцать вправо - никаких кустов. Теперь сорок шагов влево. Есть какой-то куст. А снегу рядом с ним! По пояс. Плыву. Заплыл в кусты так, что теперь они вокруг меня. И веткой по физиономии, и сучком едва не в глаз. Все, сил плыть больше нет. То ли стою, то ли сижу. Вроде жарко, а вроде знобит. Варежки заледенели, едва сгибаются, носки в валенках сбились, пальцами пошевелить невозможно, и они начинают мерзнуть. Но они глубоко в снегу, до них не дотянуться. А толку-то дотягиваться. И так хорошо. Вот отдохну немного, и ну... ее, елку эту. Домой бы добраться. Там уж, наверное, с ума все посходили. Хорошо, полушубок теплый, хорошо, снег глубокий... Ложиться не надо, сам в спину упирается. Хорошо хвоей пахнет, как в Новый год. А под подушкой - подарок. Вот только воротник у полушубка поправлю, чтобы потеплей.
Полузастывшей рукой, с которой свалилась варежка, наткнулся на острое. Иголки! Ветка с иголками. Да это же моя елка!
Заворочался в снегу, как в болоте, лег на живот, ухватил елку за лапу, пятясь, потащил из сугроба. Метров десять пятился, потом встал на колени, затем поднялся на ноги. Здесь вроде потверже. Варежку так и не нашел, замерзшую правую руку запихал в карман полушубка и стал усиленно сжимать и разжимать пальцы. Левой, в варежке, ухватил елку за комель и поволок прочь от леса. Шел, как считал, от леса, но инстинктивно выбирал, где снег не такой глубокий. Про старые следы забыл, да и где их искать?
***
Часы показывали полночь, когда гость из Города взмолился:
- Слушай, ты это прекращай. У меня кровь в жилах стынет. У меня уже ноги окоченели, и пальцы на руках не разгибаются. И вот из-за этой елки все твои страдания?
- Ну, не из-за этой. Из-за этой страданий быть не могло, потому что ты приехал после полудня и разве не заметил, что елка уже стояла?
- Не заметил. Я так продрог в машине, что не заметил.
- А разве ты не заметил, что все это время, до полуночи, мы не расставались и почти не выходили из-за стола?
- Не заметил. Мне стало так хорошо, я отогрелся и, по-моему, после обеда задремал. Вот в это время ты, наверное, и ходил за елкой. Или нет?
- Ты задремал, это точно. А за елкой...
- А историю про елку он придумал года два назад, - поддержала разговор жена, - и с тех пор угощает ею всякого, кто окажется у нас на Новый год. И все, и хватит. Сейчас мы сварим пунш, и тебе опять станет тепло. Или печку снова растопить, пока угли не прогорели?
- Нет, пусть в печке догорают угли, а пунш вкуснее. Только раньше мне его варить не приходилось.
- Логично, поэтому слушайте меня. Вот ты, охотник за елками, неси сухое горючее и поджигай его. Вот ты, мерзнущий у печки, смешай полбутылки коньяку и бутылку сухого красного вина. Все это вылей вот в этот тазик. Так, смесь готова, ставим тазик на подставку. Теперь пусть смесь прокипит на живом огне. Да, забыла бросить в смесь грецкие орехи. Нет, много не будет. Будет только вкуснее. А теперь охотнику за елками еще одно задание. Вот эти куски нерафинированного сахара нужно положить на металлическую сетку, возьми ее, сетку, положи на тазик над смесью, сахар зажги. Да поджигай, не бойся. Еще как горит.
Мы сидели на кухне возле приоткрытой печной дверцы, за которой краснели догорающие угли. Свет был выключен, чтобы не мешал спать сыну. Целая пачка сухого горючего, дым от которого уползал в печку, полыхала синим пламенем, горячительная смесь в тазике начинала постепенно вскипать, распространяя пьянящий густо-маслянистый аромат грецкого ореха и винограда, а его пытался подавить запах трех горящих сахарных головок, свистящими яркими каплями истекающих в винно-коньячно-ореховую смесь.
- А вот по-настоящему кипеть не надо, - упредила жена. - Подними-ка, охотник за елками, тазик. Так, а теперь поставь на место. И так - пока весь сахар не сгорит.
- Шаманство какое-то, - сверкнув зрачками, констатировал гость.
- Вернись на землю и выжми в пунш лимон, - приказала шаманка. - А теперь пьем.
Она невесть откуда взявшимся блестящим черпачком разлила горячую смесь в фарфоровые чайные чашки.
- Пейте, и пусть будет нам тепло в новом году.
Только что кипевшая ароматная жидкость странно не обжигала, но после первой же выпитой чашки гость потребовал продолжения беседы:
- И как же это ты, замерзший, в полной темноте, с елкой добрел до дома? Во сколько же ты вернулся? И все это время я проспал возле теплой печки, а ты там, с елкой, в одной варежке, в кромешной темноте...
***
- Было это в начале семидесятых годов уходящего века, - уважил я просьбу гостя. - Мы тогда были еще очень молодыми, а дети наши маленькими...
