Одним из диктаторов текста для «Тотального диктанта» в Новосибирске стала писательница Гузель Яхина. Несколько лет назад ее первый роман «Зулейха открывает глаза» стал бестселлером, вскоре по нему сняли телесериал. И книга, и экранизация вызвали в обществе неоднозначную реакцию: звучали обвинения в русофобии, в очернении советской истории и татарских традиций, в искажении исторических фактов. Едва угасла шумиха вокруг сериала, возник новый, третий по счету роман — «Эшелон на Самарканд» Опубликованный всего месяц назад, он тоже почти мгновенно оброс скандалами: было уже и обвинение в плагиате, вновь заговорили о перевирании исторических фактов, об очернении прошлого. Накануне «Тотального диктанта» Гузель Яхина рассказала vn.ru о новом романе, возможных экранизациях и о том, что для нее означает советская история.
Новый роман: «Неужели это похоже на сказку?»
Для меня сюжет — притчевый. Я рассказывала о том, что общество выживает благодаря человечности в каждом из нас. Но это не сказка. Художественная правда там заключается в том, что общество выживает благодаря человечности, и как только человечность заканчивается, общество обречено на погибель. При этом в романе много таких вещей, которые точно нельзя назвать сказкой. В дороге, например, умирает больше ста детей.
Я не описываю эти смерти реалистично, не бросаю имя каждого ребенка или описание умершего тела в лицо читателю, нет. Но когда мы говорим о ситуациях, в которых матери подбрасывают детей к эшелону, потому что у них нет другого способа спасти этих детей, неужели это похоже на сказку?
Главный сюжет - о том, что спасение детей реально обнуляет социальную вражду, для меня этот сюжет очень важен.
У героев романа нет прототипов. Образ комиссара Белой складывался из моих наблюдений за людьми, которые профессионально занимаются спасением детей. Так вышло, что в моей семье есть такие люди: педагоги, медики. У тех, кто спасает детей по-настоящему, со временем вырабатывается профессиональная жесткость - не равная жестокости. Она нужна, чтобы принимать решения, цена которых - жизнь матери или ребенка. Это суровая и профессиональная любовь к детям.
Деев изначально был юношей двадцати лет, то есть всего на несколько лет старше эшелонных детей. Но потом решила все-таки сделать его старше, чтобы побольше вложить в его биографию. В итоге, ему ближе к тридцати; персонаж этот не положительный и не отрицательный. Я пошла на это сознательно: в первой части он замечательный, во второй выясняется, что не так-то прост.
Тотальный диктант: «Уравновешивание ошибкоопасности»
В работе над книгой обычно есть три этапа. Первый — это подготовка, когда я хожу по библиотекам, архивам, собираю материал. Этот этап погружения и пропитывания себя материалом может занимать от месяца до года. Когда сложилось понимание, о чем писать, сплелся узор, можно начинать усаживать себя за компьютер каждое утро и сидеть, стараясь написать какое-то количество знаков. Если я пишу три тысячи знаков в день, то это хороший минимум. Если я сделаю пять тысяч, то я большая молодец! Писать я сажусь, только когда уже точно знаю, что писать, когда придумала диалоги, когда сложила в голове эту сцену, этот эпизод. Писать текст для «Тотального диктанта» - это другое.
Приглашение стать автором «Тотального диктанта» я получила еще в 2017-м году. Это было ночью. Уже лежа в постели, я почему-то залезла в Фейсбук, увидела сообщение от Ольги Ребковец (руководитель проекта «Тотальный диктант» — авт.) и сразу же написала, что согласна. После этого было уже не заснуть.
Диктант - это не просто текст, написанный автором. Это сначала работа автора, а потом огромная работа редакторов-филологов, которые доводят этот текст, а вернее, тексты до нужного «диктантного» состояния. Это уравновешивание «ошибкоопасности», это введение разных элементов, которые проверяют одни и те же правила. Это сложнейшая ювелирная работа. Для меня это опыт не только написания текста, но и общения с интересными мне людьми, с командой организаторов.
Экранизации: «Дети мои» - это скорее анимация»
«Зулейха» развивалась, переходя границы между кино и литературой. Сначала эта история задумывалась как роман, но он не получился. Затем сюжет воплотился в виде сценария полного метра, потом этот сценарий я сама же переделала в роман, в конце концов получился литературный текст. Несколько глав, кстати, напечатали в «Сибирских огнях». Потом уже профессиональные сценаристы превратили этот текст в сценарий многосерийного фильма.
Есть момент постоянного противоречия. Когда автор пишет текст, он знает все детали и даже интонацию, с которой персонаж произносит ту или иную фразу. Смотреть экранизацию своего романа можно с двух сторон. Можно смотреть со стороны придирчивого автора и найти в фильме тысячу моментов, к которым придраться. А если посмотреть на это, как не на отдельные деревья, а на лес в целом — получается очень хорошо. У меня есть сценарное образование в анамнезе, и поэтому мне было понятно, как сложно адаптировать литературный текст. А адаптация — вещь сложная, и я старалась не иметь каких-то завышенных ожиданий. Было бы глупо ожидать, что текст, который я написала, обретет абсолютного близнеца в виде фильма.
Договор на экранизацию романа «Дети мои» подписан уже довольно давно. Он подписан с Алексеем Учителем, и это прекрасно — Алексей Ефимович замечательный режиссер и имеет большой интерес к немецкой теме. Хотя трудно представить, что «Дети мои» воплотятся на экране. Мне казалось, что его сложно конвертировать на язык кино, это скорее анимация.
«Эшелон на Самарканд» - это достаточно кинематографичный материал. Я его таким и создавала, и надеюсь, что удалось соблюсти баланс между кино и литературой. Там динамичный сюжет, много приключений, образов, короткие диалоги построены, как в кино. Наверное, этот текст будет достаточно просто переложить на язык кино. Но это было бы очень затратное кино: в сюжете огромное количество локаций, которые нельзя изобразить, их нужно показывать реально. А главный вызов для режиссера — это пять сотен детей.
Роман вышел месяц назад, но я уже получаю отзывы — читатели пишут напрямую, в социальных сетях. Интересно, что все (не побоюсь этого слова — все) пишут, что точно знают, кто подошел бы на роль комиссара Белой. И при этом называют самые разные фамилии: Светлану Ходченкову, Ксению Раппопорт, Юлию Пересильд, Дарью Мороз и даже Елену Летучую.
Хейт: «Моя совесть чиста»
Я не знала, что возникнет волна хейта в связи с моим приездом в Новосибирск. Но то, что называется хейтом, мне знакомо, и довольно давно. Нападки, давления и очень странные обвинения начались, когда роман еще не вышел. Я испытываю это давление, и оно неприятно, несомненно. Есть статьи, карикатуры, высказывания в соцсетях. Но моя совесть чиста.
Я не понимаю, откуда взялась агрессия, почему вопрос национальности встал только сейчас.
Мне 43 года, и вдруг кто-то вспомнил, что я татарка. Но это всего лишь информация обо мне, и до недавнего времени я не сталкивалась с такими странными реакциями на национальной основе. В моем детстве такого вопроса не существовало. Мы дружили и никогда не спрашивали «Кто ты?».
Когда же речь заходит об истории, мне кажется, читатели спорят не об огрехах и неточностях романа, а об отношении к советскому прошлому и о том, кому можно об этом высказываться, какую меру страшного можно позволить. Я стараюсь в своих текстах показать неоднозначность того времени, его сложность. К прошлому нужно относиться с уважением, и попытка увидеть сложное - это как раз оно. Все мои романы - это попытка понять, что происходило. Советский Союз - это наш анамнез, это то, что происходило с нами в течение семидесяти лет. Современная Россия изменилась кардинально, но корни наши там. Для меня феномен советского времени в том, что оно было очень разным. С одной стороны — кровавое и жестокое, с другой — прогрессивное и светлое. Поэтому и наше отношение к прошлому такое сложное, такое амбивалентное.
К моему большому удивлению, после выхода первых двух романов, читатели стали писать, что именно из моих книжек они узнали о раскулачивании. Я думала, что пишу об очевидном, давно известном. Но оказалось, что материал не был общеизвестным и очевидным.
Время, о котором я пишу, меня необыкновенно волнует (действие всех трех романов происходит в 20-е и 30-е годы — авт.). Я отношусь к нему и с интересом, и с уважением, и с трепетом. Без ненависти и без влюбленности. Это сложный комплекс чувств, и мне интересно разбираться в этих двух десятилетиях, потому что это самое важное, самое ключевое для страны время для понимания, откуда мы все и откуда родом наше государство.
Если бы у меня была такая волшебная возможность, я бы предпочла не просто общаться со свидетелями той эпохи, а оказаться в ней сама, побродить хотя бы день по голодной Казани, увидеть прошлое своими глазами.
