Детство мое пришлось на военные годы. При немцах на нашей Харьковщине дети не учились. Школа три года не работала, хозяйничали в ней полицаи и немцы-тыловики. Весной 43-го фашистов выгнали с Харьковской земли, а осенью открыли школу. Ни учителей, ни книг не было. Потом прислали двух молоденьких женщин, которых поселили в домах, что были почище других и поближе к школе. Одна из них, Елена Игнатьевна, жила дома за три от нас. Она ходила в школу, неся старенький портфель в одной руке и стопку тетрадей в другой. Я всегда провожала ее взглядом, а как-то по своей привычке всем помогать предложила донести портфель. Прошло еще несколько дней, и я напросилась в школу. Мне было очень интересно посмотреть, что же это такое.
Учительница сказала мне, что надо быть в чистом платье, причесанной и с чистыми ногами. Нынешняя молодежь вряд ли поймет, что это такое. А мы в то время ходили босыми, считай, до заморозков. Я побежала к бабушке: «Стирайте мне скорее платье, завтра я пойду в школу!» Платье у меня, скорее всего, было одно-единственное. На следующее утро, умытая, причесанная, в чистом платье и с чистыми ногами, словом, полностью подготовленная, я ждала учительницу.
Та сдержала слово и разрешила мне зайти в класс. Парт там не было и в помине, их еще немцы попалили, а стояли длинные, сбитые из досок столы и такие же скамейки. Я села, где было место, и стала слушать урок. В школе мне все очень понравилось. Так я ходила на занятия неделю, а потом мама махнула рукой, мол, походила немножко, посмотрела, и ладно. А вечером к нам пришла учительница и сказала маме: «Ваша девочка внимательная, всегда поднимает руку, когда знает ответ на вопрос, пусть она ходит в школу». Мама согласилась.
В школе меня снабдили тетрадкой и ручкой, записали без документов. Причем записали не под настоящим именем, а так, как я сама назвалась, — Ниной. Дело в том, что, когда пришли немцы, мои метрики вместе с другими документами закопали в землю, и они сгнили. А архив сельсовета в начале войны эвакуировали, и он пока не вернулся. Вот так я и стала школьницей. По окончании седьмого класса наших ребят стали принимать в комсомол. Я тоже подала заявление, но на собрании мне сказали, что мне нет четырнадцати лет. Так оно и было, ведь я пошла в школу раньше. Одну меня из класса в комсомол не приняли из-за возраста. Пошла я домой. Село было в трех километрах, я шла и всю дорогу плакала. Думала — все, конец света…
Дома мама меня успокоила, сказала: «Вот если бы ты тогда не пошла в школу раньше, чем тебе положено, а вместе со своими ровесниками, то тебя бы тоже приняли. Тебе нет четырнадцати, так на что обижаться? В комсомоле малолетки не нужны, там предстоит большая работа». И это была правда. Тогда ребят серьезно готовили к жизни, ко всему, что потребует Родина, — и к труду, и к подвигам. В комсомол я вступила только в 1954 году, когда мне исполнилось восемнадцать лет. Это одно из самых дорогих моих воспоминаний.
Неонила Пашенюк, Новосибирск
Опубликовано в газете «Советская Сибирь» №43 от 25 октября 2017 года
