– Первое впечатление от станции было очень сильное. Само место взрыва – страшное, как после бомбежки. Смотрел на все это широко открытыми глазами, – вспоминает события более чем тридцатилетней давности военный. – Был поражен не только последствиями всего произошедшего, но и масштабом той работы, которая шла день и ночь, масштабом организации всего процесса на огромной территории. Всю грандиозность этого явления смог оценить только с годами. В общей сложности в ликвидации аварии участвовало около 800 тысяч человек из всех республик СССР. Нашему государству удалось мобилизовать огромные силы. Обуть, одеть, стянуть гражданскую и военную технику, которая использовалась очень эффективно. А ведь то, что происходило там, на практике было впервые.
Владислав попал в 26-ю кинешемскую бригаду химзащиты от московского военного округа. Она базировалась в селе Ораное внутри тридцатикилометровой зоны от разрушенного реактора. Жили в полевом лагере – обычном палаточном городке со всеми атрибутами: жилая часть, автопарк, место приема пищи, бани.
В первые месяцы убирали «грязь»
– В Чернобыль я попал в первых числах августа 1986 года. Я был курсантом выпускного курса Костромского высшего военного командного училища химической защиты. Вместо войсковой стажировки мы поехали командирами взводов в воинские части, которые непосредственно участвовали в ликвидации последствий радиационной аварии. Теорию, которую изучали в училище, там применили на практике – все было по-настоящему, не понарошку.
Конечно, нас спросили, есть ли желающие не поехать по каким-то причинам. Но у нас таких не нашлось,
– рассказывает подполковник Владислав Юрченко.
Подразделение Юрченко работало на территории самой станции. Военные пользовались приборами, которые рассчитаны на ядерную войну и на очень большие уровни радиации. Гражданский персонал пользовался промышленными приборами, которые более точно реагируют даже на самые минимальные значения излучения. Чтобы снизить зараженность до допустимых пределов, мыли технику. Если не удавалось отмыть до минимальных значений, машины в расположение частей не пускали. По словам подполковника, техника, которая постоянно моталась на станцию, показывала повышенные дозы радиации, но в пределах допустимого. А в Киев ездили машины исключительно «чистые», которые на самой станции никогда не были.
– На станции были большие уровни радиации, которые сильно отличались по значениям, – говорит ликвидатор. – Все маршруты передвижения были точно определены с целью максимальной безопасности. В некоторых местах, в основном, там, где находились скопления обломков, нельзя было ходить. Они и являлись объектом проведения работ. Хотя основную «грязь» убрали в первые месяцы, чтобы создать плацдарм для дальнейшего бетонирования и строительства саркофага.
С дозиметром в кармане
Конечно, в Чернобыле был жесткий режим радиационной защиты, говорит специалист. И на станции люди находились только в специальной амуниции. Она была разной для разных работ – респираторы, противогазы, освинцованные костюмы...
– Радиация прошивала любую одежду, закрыться от нее можно только свинцовым щитом, – объясняет Владислав Юрченко.
– Важно было и не пустить радиационную пыль в органы дыхания,
защитить кожные покровы от пыли.
Могильник техники, работавшей в зоне заражения. Фото предоставлено Владиславом Юрченко
Как рассказывает ликвидатор, все люди в Чернобыле ходили с индивидуальными дозиметрами. Держали их обычно просто в кармане. Велся индивидуальный дозиметрический контроль на каждого человека. Существовали определенные нормативы на дозы облучения, превышать которые категорически было нельзя. За этим следили специально обученные люди, и не дай бог кто-то бы допустил, что подразделение получило больше положенной дозы. Эти специалисты принимали решение, сколько еще можно безопасно работать. Максимальная доза за все время пребывания в Чернобыле не должна была превысить 25 рентген. Когда этот максимум приближался, человека отправляли обратно. Это неукоснительно выполнялось.
Вкус отпадной каши
– До сих пор вспоминаем с друзьями, что больше, чем в Чернобыле, никогда не мылись, – смеется Владислав Юрченко. – На самой станции были банные комплексы: снял все, в чем отработал, помылся, надел все чистое – от нательного белья до обуви. Возвращаемся в расположение части – снова моемся и всю одежду меняем. Никакого приема пищи не было там, где работали. Мы могли только пить, и я на всю жизнь приобщился к минеральной воде. Минералки было в изобилии – «настоящей», хорошей, советской в стеклянных бутылках. Можно было открыть пробку, приподнять респиратор и попить чистой безопасной воды.
Рыжый лес в зоне Чернобыльской АЭС. Фото предоставлено Владиславом Юрченко
Владислав слышал со слов старших товарищей, что в начале ликвидации последствий аварии были случаи употребления красного вина, которое якобы способствует выведению радионуклидов. Но когда он приехал в Чернобыль, уже был полный сухой закон. Если кто-то умудрялся у местных что-то купить и попался, то это рассматривалось как злостное нарушение и соответствующим образом каралось.
– А питание там было незабываемое. Усиленный рацион – фрукты, джемы, сгущенное молоко. И самое главное, лучшей кухни я больше нигде не встречал. Повара были из лучших ресторанов и кафе Советского Союза. Они готовили в полевых кухнях из продуктов, к которым мы привыкли, но так, что воспоминания о тех супах и отпадных кашах на всю жизнь остались, – улыбается военный.
Зато был запрет на употребление даров природы, которых в изобилии в тех плодородных местах.
Как раз сезон урожая, все поспело, сады ломились от фруктов.
– И мы, двадцатилетние пацаны, грешили потихоньку, – признается Юрченко. – Правда, умные дядьки-профессора, которые там были, подсказывали, что сделать. Вымоешь яблоко, шкурку срежешь, косточки обязательно выбросишь – и съешь. Те яблоки, конечно, не фонили, были из чистой зоны.
Урок на всю жизнь
Ликвидатор рассказывает, что слышал о случаях мародерства среди «партизан» – так военные называли призванных из запаса гражданских. Правда, сам не видел, но до сведения военных доводили, что, к сожалению, такое случалось. И хотя зону оцепили, все было на охране, милиция работала и внутренние войска, но кто-то изворачивался, внутри техники где-то провозили. Не будешь ведь каждую машину досматривать как на таможне. А ведь такие факты – не только позорны, но и опасны – все, что находилось в зоне АЭС, было радиоактивным.
– Я увидел на практике апокалипсис,
– убежден Владислав Юрченко.
– Увидел своими глазами глобальнейшее происшествие, которое не с чем больше сравнить. Я точно знаю, какие непоправимые последствия могут быть, если атом перестанет подчиняться. Не дай бог… Отношение к жизни изменилось. Теперь я точно знаю, что нельзя относиться разгильдяйски к предъявляемым требованиям по безопасности в любом производстве – все они прописаны на основе ошибок и практического опыта. И если кому-то покажется, что можно сделать «по-своему», нарушить технологию, допустить непрофессионализм, то надо вспомнить 26 апреля 1986 года и Чернобыльскую АЭС.
*Фото героя материала Владислава Юрченко – Алексея Танюшина