Георгий Победоносец

Для младших братьев и сестры он был таким притягательным примером, что они сначала выучились выговаривать имя брата, а только потом родителей: у взрослых все заботы вне дома, а у Георгия и на детей время находилось. Правда, нарекли они его в своем лепете Готей, и так ему подошло это исправленное любовью ласковое имя, что вся деревня, все родные так и называли его.

Был еще один брат, старше Готи, но от младших Федора отделял больший временной промежуток, он уже воспринимался как взрослый, работал — с ним уже запросто нельзя было поиграть.

В конце 1940 года Готю призвали в армию, там сразу оценили его потенциал: направили учиться в командное училище. 31 августа 1941 года семья получила его письмо, из которого следовало, что он уже определил свою судьбу, навсегда связав ее со службой в армии.

Письмо это чудом сохранилось у младшей сестры, ветерана труда, труженицы тыла — Веры Дмитриевны Игнатенко.

«Дома, как я узнал, — писал Готя в этом письме, — вас обложили высоким налогом, а денег в колхозе не дают. Корову продавать в этом году, когда сена много, не стоило бы... Продайте мои костюмы, на меня не рассчитывайте, я носить их не буду, потому что останусь в армии пожизненно...»

В следующем письме 1942 года Готя писал, что они попали в окружение, трое суток провели по пояс в холодной воде, но он, закаленный охотник, отделался потерей голоса, который вскоре восстановился. В том же 42-м на политрука Георгия Филиппова пришла похоронка. Принесли ее днем, когда родителей дома не было, а дети не могли поверить, что Готи больше нет в живых. Отец, узнав горькую новость, сговорился с детьми: давайте пока маме не будем ничего сообщать.

И чудо! Через неделю приходит письмо: был тяжело ранен, на поле боя подобрали бойцы из другой части, а свои, недосчитавшись командира, решили, что он погиб. Такое не раз бывало в годы войны и считалось хорошей приметой: если живого «похоронили», то значит, провоюет до победы. Когда недоразумение разрешилось, все рассказали матери. Она стала чаще молиться, благодарила Бога и святого покровителя своего сына — Георгия Победоносца — за случившееся чудо.

Через год, в 1943-м, после тяжелейших боев на Курской дуге, сумки почтальонов потяжелели: пачка похоронок стала толще. В одной из них лежало сообщение о том, что Готя погиб смертью храбрых, поднимая бойцов в очередную атаку. Он и его товарищи захоронены в братской могиле под Курском.

...Мать долго отказывалась верить. Ей нужно было оформлять пособие в связи с гибелью сына, но она все тянула, надеялась, что примета сбудется и ее сынок вернется. Может, тяжело раненный, может, инвалид, может, что-то перепутали в документах...

Видя крайнюю нищету большого семейства, парторг колхоза взялся сам за оформление пособия. Когда его выдали в первый раз, соседки ахнули: сорок рублей! По тем временам это была огромная сумма. Но в семейном бюджете Анна Миновна ее не учитывала. По-прежнему на всем экономила, разве что гостей принимала более радушно, радовалась, когда может кого-то накормить, кому-то помочь. И все думалось ей, что, может быть, Готя где-то скитается среди чужих, может, и его поддержат добрые люди. Ведь отец его, Дмитрий Гаврилович, в Первую мировую попадал в плен, долго в безвестности странствовал за границей, пока чудом не удалось вернуться на Родину.

Надежду эту ничто не могло разрушить.

Всю войну прошел и вернулся домой в 45-м старший сын Федор Дмитриевич, человек по-своему удивительный. Когда он уходил на фронт, сельчане качали головами: меченый. Все семейство — черноглазые брюнеты — в отца, Готя — темный шатен — в мать, а Федор — альбинос с бело-розовой тонкой кожей. Ну чисто английский лорд. Село не славилось особой приверженностью к опрятности — тут основа жизни скотоводство, охота. Земля особая — солончаки, повозишься с такой, не отмоешься, липнет, как клей. На колеса наматывается, будто липкая лента: встанешь, отскребешь, на двести метров хватит, потом опять скобли... И вот среди этого унавоженного хозяйства Федор Дмитриевич хаживал в начищенной обуви, в наглаженной одежде...

Воевал тоже аккуратно, был под хорошим командиром, который берег солдатскую «живую силу», внушал подчиненным бесстрашие перед неопровержимыми обстоятельствами, учил, как их «опровергать». Повезло и с местами боев, миловала судьба от самых страшных битв.

Вернулся, рассказывал о разных чудесных случаях: как пуля просвистела возле уха, как отделался легким ранением, когда вокруг полегла вся рота. И правда, меченый, окончательно уверилось село.

Анну Миновну, конечно, интересовала Курская битва.

Федор не знал, как рассказать матери, что это была самая страшная страница войны. Пятьдесят дней там бились лучшие силы фашистов и отборные советские войска.

— Просто «солдатским мясом» наши командиры тогда уже не закрывали амбразуры. Посылали опытных, умелых, бесстрашных, чтобы победить... — может, такие слова стали бы утешением для матери, считал старший сын. А сельчанам говорил, что там советских пленных не могло быть: либо жив, либо мертв.

С этой знаменитой битвы началась Великая Победа — это уже признанный факт мировой истории.

Помог стране все-таки Георгий Победоносец.