Самым трудным было ждать

Ветеран Великой Отечественной войны рассказал о замерзающих самолетах, юности и героизме русских солдат

Зимние пейзажи нет-нет да навеют ветерану Александру ГОРБАЧЁВУ, бывшему авиационному механику, воспоминания о войне, о подготовке к полетам и о своей юности. О том, на какие хитрости приходилось идти, чтобы в стужу завести мотор крылатой машины, об ожидании писем, о ночах в сырых землянках — он поделился с нами своими историями давно минувших военных лет.

Что-то вроде веселья
— Было трудновато, холодновато, особенно зимой, но не настолько, чтобы «ах» — ко всему приспосабливались, — говорит Александр Михайлович о работе механика на войне. — Проба двигателя, проверка всех приборов — по расписанию, а погода — это детали. Если винт замерз, запускали его сжатым воздухом. И вентиляторы, и примуса использовали, и трубки разные — здесь каждый механик на собственные придумки был горазд.

Работа с техникой и дисциплина делали вчерашних пацанов мудрее, помогали спокойнее, рассудительнее относиться ко всем проблемам, которых тогда, в военную пору, было немало. Позаботился о железе, привел в порядок машину — здесь же и о себе не забыл.

— В начале войны в лесу, в землянках у нас было много воды, и мы утепляли, отогревали землю — выкручивались. Спали кто как, но все это тогда считалось даже чем-то вроде веселья. Настроение было бодрое. Воевали, ждали писем... Мы вместе учились, — рассказывает Александр Михайлович о девушке, чьим почерком были написаны эти письма и чье имя он видел в последних строках, рядом с пожеланиями вернуться с Победой. — Я ушел в армию, так началась наша переписка...

«Не буду я учить эту скуку»
…Стоит сказать, что, будучи молодым парнем, мечтал Александр не чинить сложно устроенные механизмы и копаться в деталях, а летать. Но в ответственный момент переменчивая фортуна оказалась занята своими делами. Военная история нашего собеседника началась с по-мальчишески отчаянного и совсем не героического импульса дать деру…

— Механиком я стал случайно, насильно-добровольно, — с улыбкой вспоминает ветеран. — Увидел в газете объявление о наборе в военную школу в городе Вольске Саратовской области и решил попробовать. Я был уверен, что там летчиков готовят, а оказалось, нет, с каких-то пор — только механиков. Прибыл на место, понял, что к чему. Думаю, нет, не буду я учить эту скуку. Даже хотел бежать, но остался.

Потом, несмотря на порыв не сдаваться скуке в плен, а продолжать мечтать о романтике, признается наш собеседник, о выборе своем не пожалел ни разу.

— Бронированный мотор, кабина — тоже бронированная, — вспоминая, описывает Александр Михайлович свою рабочую военную машину, штурмовик Ил-2, и в голосе его звучат благодарность и нежность.

Темные дни неразберихи
Когда началась война, Александру было 18 лет. Он, новоиспеченный механик, со свежими знаниями в голове и хорошими отметками в тетрадях, готовился спокойно приступить к своим механическим обязанностям. Прощальные студенческие дни пролетали в радостных хлопотах.

— Мы с ребятами вернулись с последних занятий и ходили покупать чемоданы, так сказать, для нашей новой, взрослой жизни. Готовились к отпуску, а тут внезапно такая новость! — рассказывает Александр Михайлович. — Нам объявили, что мы едем, но уже не в отпуск, а по назначению. Началась война.

Первое впечатление от этого национального бедствия было непонятным. Москва (Александр и его друг направлялись в сторону Минска) стояла спокойная, не было такого, чтобы народ куда-то бежал.

Не то молодые люди увидели дальше, двигаясь на запад.

— По дороге в сторону Могилёва шли люди, кто с колясками, кто с гружеными велосипедами, кто просто с сумками. На Минск ходу уже не было, — вспоминает Александр Горбачёв. — Поговаривали, что в лесах высадился десант немцев, и соваться туда без особой причины не стоит.

Часть, куда направили ребят, им сразу разыскать не удалось. Шли, можно сказать, вслепую, встречая то одну, то другую, но все чужие военные части. Нередко приходилось видеть панику и неразбериху — сложными выдались для нашей армии первые дни войны.

«Все летало, что могло летать»…
География воспоминаний бывшего авиационного механика обширна. Самолеты, которые он благословлял и провожал в полеты, отправлялись и на Кавказ, и в Среднюю Азию, и в другие, как бы сейчас сказали, горячие точки. Есть что рассказать, но все истории эти — с привкусом горечи. Полеты крылатых, ведомых пилотами машин прерывались один за другим, люди уходили в вечность молодыми и полными несбывшихся надежд.

— В горах на Кавказе была большая площадка, настоящий аэродром. Мы летали туда, когда шла операция под Сталинградом. Но у ребят, летчиков, не было опыта работы в таких условиях, к тому же высота гор не фиксировалась аппаратами, происходили трагедии: несколько самолетов разбились, заходя на посадку...

Таким же кроваво-горячим было время, когда Александр только-только оказался в 5-м запасном, а потом в 724-м штурмовом полку, в составе которого он воевал до конца войны.

— В 1943 году развернулась Курская дуга, и в полном составе мы оказались под Калугой, — продолжает Александр Михайлович. — Начались боевые вылеты. Все, что могло летать, поднималось в воздух, но потерь, жертв было очень много.

Последний патрон для себя
Фрагменты этой пестрой мозаики-баталии, запечатленной в памяти ветерана, — лица людей, которые не боялись ни воевать, ни умирать.

— Стояли мы где-то в районе Калуги, первым командиром полка был подполковник Ярославцев. Во время одного из вылетов самолет его был подбит, он совершил посадку прямо на немецкий аэродром. Немцы пытались подойти к командиру, но тот яростно отстреливался. Последним патроном он застрелил себя.

Неприятели к такому поступку отнеслись с уважением. Они похоронили подполковника на краю аэродрома и даже поставили на могиле крестик.

— Самым трудным для нас, механиков, тех, кто оставался на земле, — было ждать, — делится наш собеседник. — Когда все возвращаются, а твоего командира нет... В один из таких моментов, когда я вдруг остался «ничьим», помню, даже заплакал, ощутив свою потерю и свое внезапное «сиротство».

Не раз бывало на войне и такое, рассказывает Александр Горбачёв, что пилоты прилетали с заданий вопреки всему, едва живые, «на брюхе»:

— Ждем с вылета, видим, летит машина. Гудит на пределе, плоскости разодраны, пробиты, болтается дюраль. Мы бежим на помощь… Раненый, в крови, командир нашел в себе силы не сдаться, не погибнуть, а приземлился на родной земле.

Детективная история
В 1943 году Александр попал на 2-й Прибалтийский фронт.

— Там, где мы стояли, местность была лесистая, — говорит он. — Аэродром был оборудован очень хорошо, были и мастерские, и столовая. Умотаешься, придешь, сядешь за столик и отдыхаешь. Чтобы мы голодали — такого не было. Снабжение было отличное, система работала как часы. К примеру, отказал мотор, так мы запасной 800-килограммовый могли найти запросто… в запасных частях.

В разговоре о начинке самолетов вспоминается и вот какая почти детективная история.

— Командир раз говорит мне: «У меня что-то с двигателем». Смотрим запуск, все нормально, но когда начинаем обороты увеличивать — не идет. Давай ковыряться. Нашли изъян, до того хитрый, будто специально сделанный. Во время обычного полета и посадки он бы не дал о себе знать, но при пикировании вылез бы и обрек экипаж на гибель. Подозревая диверсию, мы даже после писали в особый отдел, там обещали разобраться.

Приходилось механику на войне, разумеется, не только чинить, но и летать на том, во что вникали и что изучали его руки. Картины на этих страницах также полны своих, ярких красок военной жизни.

— Как-то летим, и вдруг у нас опять начинает барахлить двигатель, — рассказывает Александр Михайлович. — Вот тут мне сразу стало очень скучно... Выглянул, елки-палки — кругом вода, сейчас мы туда клюнем и на дно. Страшно! А потом еще одна мысль, вдогонку этой шальной, первой, которую надо бы гнать подальше: ты летишь, а сколько в это время там, внизу, ребят полегло в пехоте? Так и долетали с верой, что это необходимо...

СПРАВКА
После демобилизации ветеран Великой Отечественной войны Александр Горбачёв долгие годы служил в органах безопасности.

ФАКТ
Самолет Ил-2, советский штурмовик времен Великой Отечественной войны, получил прозвище «горбатый» за характерную форму фюзеляжа. Немецкие пилоты за живучесть называли его «бетонным самолетом», «цементным бомбардировщиком», а также «мясником», «мясорубкой», «чумой» и даже «черной смертью»

ЦИФРА
Общая выживаемость Ил-2 за войну составила около 53 самолето-вылетов на одну безвозвратную потерю.