И снова все про свой колхоз

В прошлом году в разделе «Родины славные сыны» здесь появился рассказ о нашем земляке — Александре Чуркине. Его кандидатуру за многолетний, безупречный труд представила издательству «Спец-Адрес» администрация Северного района нашей области. Несколько позднее этого события судьба подарила мне знакомство с Чуркиным — человеком поистине замечательным.

Столь колоритную личность, как он, теперь не часто встретишь. Большая фигура, открытая улыбка, мягкий, юморной разговор и лукавый взгляд... С первой минуты вы попадаете под их неотразимое обаяние. Но, несмотря на всю простоту и легкость общения (а возможно, и благодаря им), тут же понимаете, что перед вами человек масштабный и неординарный. Дальнейшее общение лишь усиливает и окрашивает разными красками эти впечатления. Первая наша встреча произошла в связи с конкурсом «Целина поднимала людей», который проходил в прошлом году в газете «Советская Сибирь». Даже не заглядывая в рукопись (ориентируясь исключительно на внешность автора), я уже знала: передо мной очень интересная работа. Так оно и вышло. Воспоминания Александра Михайловича об освоении целинных земель в северных районах нашей области были яркими, наполненными живыми образами, деталями и духом того времени.

Когда разговорились, выяснилось, что писательство теперь его основное занятие. Профессионалом не стал (как сам позже заметил, это надо начинать смолоду), но выпущенные в свет книги все же очень интересны тем, что в них сосредоточен честный исторический материал о нелегком становлении крестьянства нашего края. Само название книг («Второе освоение Северной Барабы», «Трудный хлеб Васюганья», «Тернии и слава опытной станции СИБНИИЖа») подчеркивает это. А порассказать Чуркину есть о чем, ведь время «подарило» ему, как и всем сверстникам, непростую судьбу.

Полюбил казак дивчину...
Яркая индивидуальность досталась Александру Михайловичу в наследство от деда. «Рассказывали мама и отец, — вспоминает он, — что мой дед, Петр Васильевич Чуркин, жил когда-то в городе Бердске Томской губернии. Батрачил на гороховской мельнице и слыл хорошим мельником. Мастерство перенял он от своего отца — моего прадеда Василия, которого, по рассказам родителей, выписал купец-промышленник Горохов из европейской части России как мастера-крупчатника, чтобы отладить производство строящейся мельницы на реке Бердь».

Дед был из чалдонов. Этакий коренастый, горбоносый казачок. В ухе даже, сказывают, носил серьгу. Приглядел он себе в жены ни больше ни меньше — дочку Горохова. Полюбили молодые люди друг друга. А девушка была перестарка — то ли никто ее замуж не брал, то ли сама не шла. Однако родители не дали благословения на этот брак — бедный был кавалер, да еще и небольшого роста, хоть и коренастый. Но отступать дед не стал — видно, дюже настырный и отчаянный был. Взяли молодые да убежали. И поселились в Нижнем Каене.

Дед сначала батрачил, затем дома строил в деревне. А потом сообразил себе мельницу на речке Каен. Ребятишки пошли. Народились три сына и три дочки. Дело свое вел успешно. До тех пор, пока в тридцатые годы Чуркиных не раскулачили. Отняли все и сослали в Нарым. Старшие дети к тому времени были уже взрослыми. Самостоятельно постарались устроить свою жизнь. А младших дочерей определили в детдом. Бабушка так и умерла в ссылке. «Образованная была женщина, культурная, — задумчиво говорит Александр Михайлович. — А моя уже мать, ее дочь, ликбез заканчивала... При заполнении личного дела в графе «Образование» писала: «Умею читать и писать». Только и знала, что работала всю жизнь».

Деда же домой все-таки вернули — брат работал в органах, похлопотал за него. Привезли Петра Васильевича стареньким и больным, но таким же, как и прежде, горячим. «Он лежал у окна на кровати, — вспоминает Александр Михайлович, — и однажды, когда я полез в окошко чрез него, так хватил меня ремнем...» Когда дед умирал, все пытался что-то сказать и показывал на пальцах цифру «два». Ездили Чуркины потом в Нижний Каен. Место красивое — скала, речка. И... Два тополя растут. Может, Петр Чуркин о них хотел рассказать родным? Может, под ними он запрятал какие-то семейные реликвии или ценности?

«Рябчики» — за характер
Наследовал от деда Александр Михайлович и задиристый характер. Когда я попросила рассказать его о наградах за труд, он лукаво прищурился: «Знаете, я ведь непослушный был. Бестолковые указания никогда не выполнял. За что и влепляли мне, как тогда говорили, «рябчиков». Сколько я их переносил... Иной раз спросят меня, где ты их столько наловил? Как, говорю, где, — на работе! Другой раз и не знаешь за что! Без наказаний начальство вроде и не выполняло свои обязанности».

Однако и благодарностей тоже — пруд пруди. Уже в двадцать два года получил от областного комитета комсомола почетную грамоту. Орден имеет один — «Знак Почета». За высокие показатели в работе. Могло бы быть таких наград и больше, но как-то так все получалось, что, если на севере урожай, то в области — засуха. И никакого представления на высокие награды новосибирцам не давали. Когда же в области показатели хорошие, север весь замочит. Зато уж медалей у Чуркина — на двоих хватит. Справедливости ради надо заметить, что и мудрости, даже какой-то крестьянской хитрости, ему тоже было не занимать. Жизнь, конечно же, научила многому сельского паренька, детство у которого, как у всех его сверстников, отняла война. Тринадцатилетним подростком в 1942 году он начал работать. Последняя запись в трудовой книжке означена 1999 годом.

А делом его жизни стало сельскохозяйственное производство. Возглавлял колхозы Венгеровского и Северного районов, руководил районным управлением, работал в науке. Лишь недавно у него куда-то делись дневники всех колхозных собраний. Провел он их за свою жизнь около полусотни. И каждое, как сам говорит, это школа. На них можно было услышать и гениальное, и смешное, и всякую дрянь. У Чуркина была своя тактика ведения собраний. От заслуженной критики никогда не отмахивался, но наперечет знал пустых говорунов деревни. В самом начале собрания Чуркин раз — и в президиум самого закоперщика. Посадит рядом. Только тот задумает выступить, председатель его за пиджак и придержит: подожди, мол, послушай! Так избавлялся от болтунов.

Авторитарный, конечно, стиль управления — так позднее стали говорить. Но как иначе следовало тогда поступать? Ведь кто-то серьезно относился к происходящему, а кому-то под это дело лишь бы пошуметь. Притом было принято прямо в зале буфет организовывать. А в буфете водочка... И собрания проходили с утра до позднего вечера. Доярки на ферму сбегают, коров подоят, а здесь все заседают. Но, надо заметить, что ходили на такие мероприятия исправно. Что-то давали они все-таки людям. «Сейчас же посмотришь — никому ничего не надо. У себя в Раздольном (где с женой теперь живем) я всегда хожу на сходы граждан. Население здесь почти три тысячи человек, а собираются не больше двадцати. Какая-то инертность! Не радуются люди ничему. И как жить дальше, не понимаю», — недоумевает Чуркин.

Медунки для отца
Много лишений выпало на долю потомков купца Горохова. С образованием колхоза родители Александра Михайловича вступили в него. Поселок был небольшой — всего несколько семей. И почти все связаны родством. Старшего брата отца — Федора — избрали председателем. «Мама рассказывала, как собирали на колхозной ферме хозяйских коров, как женщины ходили их доить. Встречая хозяек, животные громко мычали, а женщины плакали навзрыд. Но вот появилась статья Сталина «Головокружение от успехов», в которой говорилось, что колхозы надо создавать, только когда крестьяне осознают необходимость объединения. Тогда за одну ночь крестьяне разобрали своих коров». Но ненадолго.

От той жизни остались разные воспоминания. Запомнился вкус и запах хлеба из свежемолотой ржи, которую выдавали по ведомости работающим, разрезая небольшую булку на четвертинки. Навсегда осталась и особая радость от уборки урожая. Работали тогда люди с большим энтузиазмом. За переходящий флажок или красную косынку готовы были загнать себя. Мать оставляла троих детей дома. Сами варили себе еду, следили за порядком в избе. Александр в шесть лет был за старшего, а младшему — два года. К приходу матери еще и ужин готовили. Отца в ту пору уже не было дома — отбывал трехлетний срок в Сиблаге. Осужден был он за потерю бдительности, то есть по политической части. Мать держала корову. Как ей удавалось заготовить сено на зиму, непонятно. «Дома мы ее совсем не видели». Зато лебеда, заваренная молоком, спасала детей от голода.

По весне вернулся из заключения отец. Старший сын не мог придумать, чем бы его порадовать. Побежал на речку за луг, нарвал целую охапку медунок, а вернувшись домой, с огромной радостью стал угощать ими отца. «Так детское сердце тепло и тревожно встретило свое счастье, с которым было разлучено на долгие годы», — написал впоследствии Александр Михайлович в одной из своих книг. Отец изо всех сил старался получить образование и хоть как-то выйти в люди. На краткосрочных армейских сборах он был обычно лидером, участвовал в спортивных соревнованиях, числился первым в боевой и политической подготовке. В билете у него стояла военная специальность — пулеметчик. А это тогда было престижно.

Они защищали Родину
Потом была война. Отец ушел на фронт. Чтобы помочь матери выжить с остальными детьми, Александру пришлось бросить школу. Работал сначала на заготовке дров, потом на Кыштовском овощесушильном заводе, где частенько отоваривали картофельной дертью, получавшейся при переработке картофеля на крахмал. Иногда удавалось поесть сухих овощей. Особенно тяжело приходилось на лесоповале. Позднее закончил Александр ФЗО. Это была особая полоса в жизни целого поколения его сверстников. Фэзэошников можно было отличить от остальных по спецодежде, которая состояла из хлопчатобумажных брюк, черной гимнастерки и кирзовых ботинок на деревянной подошве. Голод, вши. Фэзэошниками их называли и после окончания учебы.

Получив квалификацию токаря-универсала, начал работать в ремонтно-механическом цехе завода № 386. Трудились подростки изо всех сил, перевыполняя все нормы, ведь они знали, что помогают фронту, приближают победу. Многие от тяжелой работы, систематического голода заболевали. Случалось, и умирали. К весне даже самые крепкие ребята истощались, начинали пухнуть. Почему-то очень хотелось спать, появлялись слабость и безразличие ко всему. Странное это было поколение. Репрессии, нужда, отобранные ценности и положение в обществе, разоренные семьи... Но ничто не охладило их патриотизма. Потомки купца Горохова и вольнолюбивых казаков отдали свои жизни на фронтах Великой Отечественной. «Они ведь защищали Родину», — скажет на это Александр Михайлович.

...Отец вернулся домой с тяжелой контузией и весь израненный только в 1946 году. Стал работать бухгалтером на «Атомановском заготзерне» Искитимского района. Пробовал приобщить к своему делу уволившегося с завода Александра. Но эта работа была, видно, не по нему. Судьба (можно сказать случайно) привела его в Ордынский сельскохозяйственный техникум. Работал, учился. По окончании техникума его направили по распределению главным агрономом МТС Северного района. С тех пор вся жизнь Чуркина связана с сельским хозяйством.

Разве мы не комсомольцы?
Отправлялся на работу уже семейным человеком — с женой Зиной. «Сейчас говорят, там была ссылка, а мы добровольно туда репрессировались — приехали осваивать нелегкие северные земли», — рассказывает Александр Михайлович. Об этом он напишет потом в книге «Второе освоение Северной Барабы». Уже в дороге поняли, насколько нелегкая жизнь ждет их здесь.

Остался в памяти один случай. На пятые сутки они вместе с другими попутчиками остановились в деревне Урез. Попросились ночевать к кому-то из местных жителей. Хозяйка сварила картошки на ужин. С ними ехал офицер и вез домой, наверное, гостинцы. Открыл свой чемоданчик, достал белый батон, отрезал себе кусок. А старенькая мать хозяйки подошла и просит: «Сыночек, дай и мне кусочек. Хоть попробую, что это за белый хлеб».

Тогда по окраинам нашей области (Северной Барабе, Васюганью) пшеницу почти не сеяли. Это была зона серых хлебов. Возделывали лишь немного пленочной пшеницы и скороспелого сорта Гарнет. Мешали ее с рожью и пекли хлеб. Сейчас многое здесь изменилось. Уже через десять лет пшеница стала занимать до 25 процентов в зерновой структуре. «А в моем колхозе «Память Ленина» (я до сих пор его считаю своим), — замечает Чуркин, — мельницы работают, делают хорошую муку. И люди едят свой белый хлеб».

На месте назначения веселее не стало. Из мебели — стол да узенький диван, на котором, если один переворачивался на другой бок, второй летел кубарем на пол. «Вот и загрустил я, — вспоминает Александр Михайлович. — Ни света, ни дров, ни солонины, ни картошки. Идет зима. И в магазинах — пусто. А одежда какая была? У меня, например, в зиму резиновые сапоги. Шапки нет. Одна кепка. Приходилось брать у жены шаль. По деревне еду в кепке, а за околицей заматываю голову шалью. Где ж тут не запереживаешь? Да спасибо моей Зиночке. Посмотрела на меня: «Ну ты чего растерялся? Что мы с тобой, не комсомольцы, что ли? Ну-ка брось хандру. Давай работать!»

С тех пор они всегда рядом. Не дал им Бог детей, зато наградил большой любовью на всю жизнь. Агрономом МТС Чуркин проработал четыре года. Приходилось нелегко молодому специалисту. Приедет, бывало, в колхоз — побудет у комбайнеров, механизаторов на вспашке зяби, а ночевать негде. Ладно, кто пригласит. Но больше приходилось на зернотоку в ворохе провеянного зерна проводить ночи: «Выкопаешь ямку, приляжешь, плащиком прикроешься». Именно тогда и получил грамоту от обкома комсомола. Из транспорта только конь Лысан — и тот хромой. И везде на нем надо успеть, в том числе и на совещание в управление. И попробуй опоздай! А что доброго было на этих совещаниях?! Только пошел, пошел, давай, давай... И больше ничего. Варились в собственном котле. Но вздумай-ка сбежать с этой работы! Дисциплина жесткая. «Однако я счастлив тем, что именно тогда встретился с замечательными людьми, специалистами. Один из них — ссыльный агроном из Калининской области по фамилии Князев. Потом довелось работать с Петром Лазаревичем Гончаровым, который испытывал в нашей станции новые сорта пшеницы».

«Чтоб тебе всю жизнь жить на одну зарплату»
Жизнь в российском селе никогда не была легкой. Работали, держали, как и все в деревне, хозяйство, обрабатывали огород размером до пятнадцати соток. Тут Александр Михайлович смеется. «Помните, как Папанов в кино желал: «Чтоб тебе всю жизнь жить на одну зарплату!» Мы прожили на зарплату. Богатыми, конечно, не стали. Зато спим спокойно. Нигде ничего не уворовали. Сейчас вот посмотришь... Не успеет человек добраться до власти, сразу на глазах творит что попало! И некому его одернуть. А мы что? Держали корову постоянно, поросят, пчел. Это была хорошая прибавка к зарплате».

С особой теплотой они с женой вспоминают годы жизни в колхозе «Память Ленина» Северного района, где Чуркин председательствовал пятнадцать лет. Трудностей хватало. Но постепенно хозяйство крепло. Молодой руководитель набирался производственного опыта, учился заочно в сельскохозяйственном институте. Прошел курсы квалификации в Москве в Тимирязевской академии. Это, как считает сам, помогло не только лучше руководить колхозом, но и приобщило к науке.

В своем колхозе начал применять разработки сибирских ученых. Первыми в Северной Барабе стали осваивать единый общехозяйственный парозерновой оборот и выделять отдельно кормовые. Кроме того, разработали и внедрили свою технологию системы земледелия. Для увеличения посевных площадей вели мелиоративные работы. Перешли на новые формы организации и оплаты труда. Так отстающее хозяйство вырвалось в лидеры районного и областного соревнования. Его труженики досрочно перевыполняли планы по производству и сдаче государству всех видов сельскохозяйственной продукции. Среди наград колхоза тех лет и переходящее Красное знамя Министерства сельского хозяйства и ЦК профсоюза рабочих и служащих сельского хозяйства и заготовок.

Вкус к научной деятельности Чуркин сохранил и когда работал начальником управления сельского хозяйства Северного района. Все, что давало хорошие результаты на опытах, он старался внедрить в производство. И не только в своем районе, но и за его пределами. Затем Александр Михайлович успешно защищает диссертацию в Новосибирском институте экономики и получает ученую степень кандидата экономических наук. Вопреки ожиданиям такая бурная научно-трудовая деятельность ему не принесла личного благополучия. Со своей ученой степенью он стал неудобен. И ему пришлось оставить должность начальника районного управления сельского хозяйства «по собственному желанию». В этом же году по конкурсу был избран старшим научным сотрудником в Биологический институт СО АН СССР. Здесь участвовал в разработке важных для сельского хозяйства тем. Отсюда и ушел на заслуженный отдых.

Не сидится. Что ж поделать!
Но как человек деятельный, он, конечно, не остался без дела. Организовал садоводческое товарищество и десять лет возглавлял его. Эта должность хоть общественная, но весьма хлопотная. «Хуже, чем в колхозе. Здесь каждый сам себе хозяин», — смеется Чуркин. Сейчас отошел и от этой работы. И опять занят по горло. Пока здоровье позволяет, ухаживают с женой за садом-огородом. С утра до вечера хлопочут на своем участке. Ничего особенного на нем нет: яблони, малина, слива и так далее. Сорта, конечно, хорошие, поэтому вареньями-соленьями себя обеспечивают от урожая до урожая. Все хорошо. Да только по деревне своей северной скучает Александр Михайлович. Жене один и тот же сон все рассказывает: «Опять, Зина, я свой колхоз видел. Людей наших». «Ты бы уж Москву хоть раз увидал», — вздыхает она. «И ее несколько раз видел. На бюро будто в Москве отчитывался. Получается, что снова все про свой колхоз», — разводит он руками.

А тут писать пристрастился: «Ну зачем мне это надо? Зина вот меня ругает: совсем, мол, без глаз хочешь остаться? Но не сидится. Что тут поделаешь!» Очень гордится тем, что с давних пор сотрудничает с нашей газетой, за что имеет благодарности от редакции и Союза журналистов. «А почему бы вам не принять меня в свою организацию?» — весело смеется он. Со студентами сельскохозяйственного техникума встречается. Рассказывает им о том, как целину поднимали, как жило и работало его поколение. Написал книгу и о своих родственниках — потомках купца Горохова. Одна из глав этой книги посвящена брату отца, дяде Грише — командиру эскадрильи. Он погиб в ночном бою. Экипажу самолета приказал выброситься на парашютах, а сам старался дотянуть за линию фронта, чтобы спасти самолет. Он взорвался, не долетев до земли. «Последний путь героя осветила яркая вспышка». Так заканчивается эта книга.

На снимке (вверху): Александр Чуркин (первый слева в третьем ряду) — участник Всероссийского собрания представителей Советов колхозов (1980 год).