В «конце истории» царит растерянность...

Так вот, эти советы вместе с Институтом философии и права СО РАН, НГПУ, журналом «Философия образования», научно-методическим центром философии и чешским университетом (Прага) провели у нас несколько дней назад международный симпозиум «Философия образования Востока и Запада: развитие диалога».

Точки этого диалога были обозначены на симпозиуме в докладе директора нашего института философии и права профессора Виталия Валентиновича Целищева. Сперва он философские проблемы словно нарочито отвел на второе место после проблем образования, сославшись на заработавший национальный проект, который, конечно, заметно трансформирует высшую и среднюю школу. Это воистину злоба дня: финансирование школ и вузов, компьютеризация, их строительство, заработная плата педагогов и учителей и т. д. В потоке таких забот выпадают из внимания некоторые общие проблемы, не менее значимые, как выясняется, чем мозаика конкретных дел. Целищев на них и сосредоточился. Да и сама тематика международного семинара к тому обязывала.

Докладчик отметил одну горькую особенность России: в ней большая часть населения имеет по обыкновению слабое представление о проводимых реформах, и еще меньше людей знают, какую реформу проводить надо. К сказанному Целищев весьма язвительно добавил, что нет полной уверенности и в том, что об этом знают и те, кто реформы проводит.

Но занимало докладчика совсем другое: имеет ли философия отношение к проблемам образования? Для начала, как и свойственно академическим ученым, он сослался на интересную историю, которая была недавно «раскрыта» одним известным английским социологом науки. Она показывает, что такие «высоколобые науки», как философия, образование и политика, связаны между собой напрямую.

— В своем докладе, — заявил Целищев, — я хочу говорить с аудиторией о... конце истории. Лет десять назад «некий Фокуяма» написал книгу с таким названием — «Конец истории и последний человек». Он высказал оригинальную мысль, которая тлеет, вообще-то, давно. Мы полвека находились в состоянии холодной войны. А по сути, эта война началась с появления социализма на мировой арене как очень мощного идеологического и организационного движения.

Автор этой книги полагает, что противостояние новой идеологии — социализма — со старой идеологией — капитализмом — огромный и важный этап истории. Больше того: Фокуяма считает, что окончание холодной войны — это просто конец истории. Почему? Да потому, что нечего теперь противопоставлять. И в такой период имеет огромное значение образование. Так как оно — часть политики. Недавно умерший знаменитый философ и диссидент Зиновьев перед смертью, будучи яростным антисталинистом, признал некую правоту политики Сталина, когда в тридцатые годы, будто из-под земли, появилась огромная армия инженеров и других специалистов, успешно решающих труднейшие проблемы индустриализации страны. Образование тогда, даже при перекосах политики, вышло на первый план.

В подтверждение своих тезисов Целищев рассказал еще одну историю. Она связана с книгой теперь очень известного американского исследователя Куна «Структура научных революций». Она широко сейчас читаема студентами и преподавателями во многих странах. Парадигма (это слово в научных кругах распространилось как чума) мотивировалась чисто политическими соображениями. И взращена эта парадигма временем, когда американские солдаты возвращались после войны домой и имели право на бесплатное или очень льготное образование. Но в то время лейтмотив образования в классических американских университетах был гуманитарный. А вскоре после горячей войны начиналась война холодная. Американцы забеспокоились: в России развивались математика, физика и другие естественные дисциплины, не говоря уже о превосходной подготовке инженеров, а в США «верховодили» гуманитарные дисциплины. Чтобы повернуть ситуацию, в Вашингтоне подготовили группу «ястребов», в которой выделялся химик и ректор Гарвардского университета. Он прекрасно понимал, что если Америка проиграет России в образовании, то она проиграет и в холодной войне. Перед ним была поставлена задача каким-то образом повернуть американские университеты к естественным наукам и в сторону технического образования. Это были потребности холодной войны. И американцы решают эту задачу. Перед этим ректором стояли два варианта переориентировки — один тот, весьма неудачный, по которому пошли мы: повсюду изучать курс (или концепцию) современного естествознания. На гуманитариев этот курс не производил почти никакого впечатления.

Ректор Гарварда Конанд поступил по-другому: он нашел достаточно посредственного физика, который написал по заданию «ястребов» ту самую книгу «Структура научных революций».Она оказала огромное влияние на студенческие и университетские круги. План этой книги составлялся вместе с ректором-«ястребом». Поставленные цели были достигнуты. В образовании Америки произошли коренные перемены. Книга Куна до сих пор занимает одно из первых мест, как наиболее читаемая. Между прочим, сам Гарвардский университет, как цитадель гуманитарного образования, предлагаемой политики не принял, но ее приняли многие другие университеты. А сейчас и в Гарварде есть многие лауреаты Нобелевских премий в естественных науках. Словом, брешь, как явствовало из доклада Целищева, в образовании США была пробита в нужную этой стране сторону.

Эта история — иллюстрация того, что образовательный процесс — вещь очень тонкая — вплетен в политику. Это прекрасно понимали и американские «ястребы», да и наши руководители, которые уж никак не были голубями. А сейчас конец истории... Противостояния вроде бы нет. Но мне отчего-то не хочется с этим соглашаться. Никто и ничто еще не отменило в мире противостояния нищеты и богатства, демократии и тоталитаризма (достаточно вспомнить Южную и Северную Корею), толерантности и нетерпимости, глупости и ума, технологий инновационной и устаревшей, идеологий потребительства и накопительства, бережного отношения к природе и безобразного... Перечисление можно еще долго продолжать. Оно, конечно, не в том философском плане, о котором говорил Целищев, но приведенный перечень как-то подчеркивает условность формулировки «конец истории». А кроме того, он напоминает и о переменах, происходящих в мире. Так что вопрос о том, что делать с образованием в наше время, когда в России другой строй, вполне справедлив. Хотя бы потому, что образование пока слабо отзывается на перемены времени.

Цели, ориентация образования резко изменились. Мы находимся между двумя полюсами: Востоком и Западом. И у каждого полюса есть свои традиции в образовании. Россия десятилетиями была ориентирована на Запад. По мнению Целищева, преимущественно на германскую систему образования. (Предполагаю, что это шло еще от истории, в которой сплошь и рядом русские императоры были или немцы, или русско-немецкие полукровки.)

Перед нами сейчас дилемма: в каком направлении идти? Тем более что наступает глобализация, которая фактически означает, что стандарты образования при рынке труда, который, по сути, однороден, должны быть одинаковыми. Между тем тотальная универсализация образовательного процесса — как операция без обезболивания. Она тяжело и долго приживается. Можно фиксировать только одно сейчас: четкого представления о том, куда сейчас идти в образовании, у нас нет. В «конце истории» и впрямь царит растерянность. Политика (точнее — политики), диктующая потребности образования, тоже не дает ясного ответа. Она занимается кричащими, безотлагательными проблемами без ясного представлениями о том, в каком направлении идти образованию после их решения.

Не раз уже говорилось о том, что образование школьное и вузовское имеет совершенно разные цели. В школе мы должны заложить основы знаний и ту систему убеждений, с которыми человек становится гражданином страны. А в вузе надо из студента сделать не только специалиста, но и свободного гражданина страны, умеющего убеждать, критиковать, обсуждать и анализировать реалии жизни. Это очень большая проблема и задача. Многие из нас ни обсуждать, ни критиковать, ни анализировать не умеют. Недавно убедился в этом еще раз, когда ведущий радиопередачи просил всех слушателей четко сформулировать свои вопросы. Поразительно, но многие не смогли этого сделать. Их явно недоучили.

И еще один перекос, о котором говорил на международном симпозиуме Целищев. Интересуются образованием все, но по большому счету — в основном родители. Идеал и цель семей — дать детям более качественное образование, чем они имели сами. Но цель эта все чаще недостижима. Кто возьмет на себя бремя финансирования на образование? В период холодной войны наша страна эти финансовые затраты брала на себя. Теперь все иначе. Но до какой степени семья может «тянуться», чтоб выучить своих детей? От ответа на этот вопрос зависит, в сущности, будущее страны. Перенапрягать наши семьи затратами на образование не только опрометчиво, но и опасно. На Западе, да и на Востоке теперь давно уже сложился средний класс, который в состоянии оплачивать образование детей. Наш средний класс еще хилый, нестойкий. И равнение в данном случае на зарубежную практику некорректно.

Наконец, каждая цивилизация имеет свои традиции и каноны образования. Это взаимопроникаемый процесс. Япония в своем образовании очень многое переняла у Запада. Но у традиций есть ограничители. Нельзя отбрасывать и свое — выстраданное, полезное, проверенное временем. Эти особенности часто делают образование конфликтным. И как уйти от конфликтов — тоже трудный вопрос.

Сегодня в России катастрофически не хватает инженеров. По категоричному утверждению Целищева, сейчас их просто нет. В том числе и потому нет, что Россия, сидя на нефтяной игле, так и не выработала до сих пор модус поведения: что ей нужно, какие специалисты требуются, какая нужна культура — гуманитарная, техническая или вообще... никакая?! Если гуманитарная, то всяческие заявления, призывы и решения по гуманизации образования ничего существенного не принесли. Это был свисток в... никуда. Незаметно и отрадных перемен в том, что может быть отнесено к технической культуре. Достаточно послушать министра Шойгу после каждой катастрофы, чтобы в этом убедиться. Так что конец истории, о котором шла речь вначале, вполне возможен, если не будет политического заказа на определение приоритетов в образовании и его дальних целей.

Выступая на симпозиуме, губернатор области Виктор Александрович Толоконский не очень вдавался в чисто философские проблемы, но показал их связь с практической работой. Философия — не абстрактная наука. Она неотрывна от духовности и нравственности нашего общества. А без них никаких задач не решить, убежден губернатор. Система профессионального образования стала хуже, чем была. Уровень подготовки специалистов низкий. В том числе и экономистов. А их в Новосибирске готовят почти в тридцати вузах.

Казалось бы, ничего тревожного — каждый экономист подготавливается по профилю вуза. Один — по экономике строительства, другой — по экономике промышленных предприятий...

Но я хорошо знал одну семью, где было три доктора экономических наук. Все имели награды, почетные звания и пользовались авторитетом. Двое получили образование в классическом университете, а один — в отраслевом институте. А смогли работать в самых разных отраслях, вузах и на самых разных предприятиях. Потому что у них была хорошая система знаний. Между тем по программе они изучали только политэкономию и несколько спецкурсов. И этого им хватало, чтобы вклиниться в самые разные сферы экономики и преуспеть в них.

Приведу еще два примера того, как уверенно укрепляются в экономике и в бизнесе молодые люди с дипломом совсем не экономиста, а социолога, физика, философа и т. д. Среди шести самых богатых новосибирцев несколько выпускников НГУ, в основном физиков. Среди управленцев, которые поставили на ноги не одно предприятие в Свердловске и Томске, несколько гуманитариев. Среди руководителей процветающих предприятий Красноярска и Якутска несколько материаловедов, химиков, но никак не экономистов. Но почти все — с университетским образованием. Это системщики с хорошо развитым абстрактным мышлением и с крепкой практической хваткой. Они умеют вытянуть главное звено из многочисленных сплетений и второстепенных связей.

Это я пишу не к тому, что экономистов не надо так много, как у нас. А к тому, что плохих экономистов никому не надо. Если же хороших так мало, то к чему нам такая орда обучающихся?!

Сейчас мы получаем специалистов, подчеркивал губернатор, которые не могут развивать научные школы и быть исследователями. Они неконкурентоспособны. И это в то время, когда у нас не просто нехватка кадров, а жуткая нехватка. Некоторые заводы годами не могут найти нужного инженера, квалифицированного фрезеровщика и даже толкового экономиста.

Конечно, нельзя всю государственную политику, в том числе и в образовании, переводить с бюджета на платную основу. Но надо сокращать число плохих вузов (а я бы еще добавил — и факультетов), которые, кстати говоря, тоже получают бюджетную поддержку и заказы на специалистов.

Выступая на семинаре, один москвич, да еще доктор наук, изрек: «Высокий профессионал может быть и большой сволочью».

В академической среде это вызвало шевеление. А от губернатора — возражение. И принципиальное: «Мы не можем готовить профессоров, не формируя личность, нравственного человека».

Подавляющее большинство наших профессоров, конечно, не подходит под эту московскую характеристику.

В работе учебных заведений у нас не те перекосы, которые отмечали философы на симпозиуме, но ничуть не более хорошие. Например, в ПТУ, от которых прежде всего ждут токарей и слесарей, берутся за подготовку менеджеров. В СГУПСе (бывший НИИЖТ) готовят международников, а подготовка юристов чуть ли не повсюду превратилась в какую-то пандемию. Я заходил в некоторые университеты других городов Сибири самого разного профиля. Интересовался. И почти везде готовят юристов. Видимо, всем теперь хочется быть судьями и нотариусами и получать зарплату в сто тысяч рублей. Словом, ситуация доведена до абсурда.

Губернатор приводил и другие примеры. На факультет «Мосты и тоннели» в СГУПСе молодежь не идет, а строительство мостов растет. Эти специалисты очень нужны, но их днем с огнем надо искать. А на мировую экономику — большущий конкурс, хотя ни юридической научной школы, ни научной школы по мировой экономике у нас нет и едва ли они скоро появятся. Даже элементарные проектировщики переводятся. Простое подземное сооружение проектируют три года. На «привязку» школы к городским коммуникациям тоже уходят годы. Китайцы строят кольцевую дорогу за три года, а мы — двадцать лет. Между тем главные наши стратегические задачи связаны с созданием транспортного узла в Новосибирске и с высокими технологиями, строительством технопарка. При таком нарастающем дефиците необходимых кадров, тех же проектировщиков, нас ждут новые, никем и никак не предусмотренные трудности по выполнению планов развития города и области.

На снимках: профессор В. В. Целищев; во время работы симпозиума.