Зачем тренировать саранчу?

Правда, сейчас в нем многое меняется, идет ремонт. Да и характер научных исследований, как говорится, уже не совсем тот. Вот об этом мы и беседовали с директором института, ограничив встречу работами преимущественно одной лаборатории.

Насекомые тоже болеют
— Мы изучаем, — говорил он, — механизмы устойчивости и резистентности насекомых к патогенным организмам. Преимущественно к микроорганизмам. Если попроще сказать, то к тем возбудителям заболеваний, которые влияют на численность и здоровье насекомых.

— Странно как-то слышать, что насекомые тоже болеют... И когда успевают?! У них такая короткая жизнь.

— И еще как болеют!

— А микробы тоже болеют?

— Конечно. Но они уничтожаются бактериофагами. То есть вирусами, которые способны уничтожать бактерии. Эти свойства бактериофагов человек тоже использует — они в аптеках даже продаются как лекарства с той же целью. Изучением болезней у нас занимается лаборатория патологии насекомых. Не всеми, какие есть — их очень много, а преимущественно бактериальными, грибными, вирусными заболеваниями в первую очередь.

Вторая наша задача — выявить, выделить наиболее активные и высокопатогенные бактерии и вирусы, которые способны уничтожать насекомых. А на основе этого создавать различные биологические и экологически чистые препараты, которые никак не влияют на человека и животных, а на окружающую среду если и влияют, то минимально. Способствуем мы и тому, чтобы, грубо говоря, укрепить те механизмы некоторых насекомых, которые повышают, положим, сопротивляемость организмов и иммунитета для того, чтобы противостоять болезням, предотвратить их, помочь выздоровлению.

Комплексный подход
Такой подход достаточно редко встречается в биологии. По обыкновению изучают отдельные патогены, и этим ограничиваются. А вот как патогены действуют на физиологические системы насекомых, на иммунитет, пищеварение и т. д., остается в стороне.

— И на Западе такой подход редкость?

— Да. Но там находят хороший выход. У них широко и легко отлаживаются научные связи. Часть исследований проводится раздробленно, передается в другие научные ячейки, где работа выполняется в строго определенные сроки. У нас тоже комплексно работают в Санкт-Петербурге и в некоторых других научных центрах.

— Виктор Вячеславович! Много лет назад я бывал в вашем институте, и профессор Черепанов рассказывал, как поэт, о вашей уникальной коллекции бабочек. А существуют ли коллекции, например, вирусов, о которых тоже можно рассказывать увлеченно?

— Коллекции вирусов, конечно, существуют, и о них тоже можно рассказывать увлеченно. Но это во многом зависит от темперамента человека. У нас в институте есть достаточно большие коллекции вирусов, бактерий, грибов.

Ими вполне можно гордиться.

— Но что в вашем понимании означает «большие коллекции»? Это сколько: сто вирусов, двести, тысяча?

— Например, коллекция по бактериям — около 700 штаммов. Значительная часть из них хорошо отработана. Другие еще ждут своего часа. При моделировании того или иного заболевания мы можем вытащить штамм из холодильника, размножить все, что нам надо, и изучить, например, внутри одного вида, как и чем отличаются бактерии в различных регионах страны. Практическая польза от такого знания очень большая. Например, если вы сейчас возьмете справочник по разрешенным химическим и биологическим препаратам для применения в России (по контролю за численностью насекомых)…

— ...Иначе говоря, для борьбы с ними?

— Мы, биологи, не любим слово «борьба», — поморщился директор института. — Практически всех насекомых уничтожить невозможно. Да и борьба с ними сплошь и рядом приносит не пользу, а вред. Впрочем, как и другая борьба. В истории России борьба заканчивалась не раз плачевно.

— Но вернемся к справочнику, — продолжил рассказ Виктор Вячеславович. — В нем в графе о вирусах, разрешенных для применения в препаратах на их основе, названы разработанные у нас в институте. И… только. Например, для контроля шелкопряда монашенки. Второй препарат — по непарному шелкопряду — нам никак не удается зарегистрировать.

— Почему?

— Да потому, что сначала за регистрацию требовали заплатить двадцать тысяч, потом сто тысяч, а сейчас уже около миллиона рублей, посчитав нас отчего-то не академическим институтом, а коммерческой организацией.

Но у нас нет и не было никогда «лишнего» миллиона рублей. Нам сказали буквально так: «Для начала мы возьмем с вас 800 тысяч рублей». Понять нам это трудно. Без таких препаратов природе наносится урон на десятки миллионов рублей. Тем более что мы давно уже опробовали препарат, и он очень хорошо себя показал на практике. Между тем сотни тысяч гектаров страдают от этого непарного шелкопряда. В том числе несколько лет назад досталось от него и нашему Кудряшовскому бору. Сейчас, правда, «паразит затих» здесь.

Препарат действует эффективно, расход его минимальный, им обрабатывают «яйцекладки», что весьма оптимально, и для этой работы легко привлечь местное население. Уже вскоре после применения препарата уничтожается до ста процентов непарного шелкопряда. А если даже и остается какая-то его часть, то не стоит волноваться. После обработки популяция непарного шелкопряда подрывается надолго. Лет шесть она уже «голову» не поднимет.

Много усилий мы предприняли по контролю за саранчой и колорадским жуком. Против саранчи имеем хорошего патогена. Работу ведем вместе с питерскими учеными. Уже два года проводим широкомасштабные испытания. Привлекая к ним исследователей из Казахстана.

— Но там академии приказали… не жить. Не так ли?

— К сожалению, так, она распущена. Но мы успешно сотрудничаем с отраслевыми институтами и вузами Казахстана. В одном из них лаборатория расположена рядом с большими полями. Очень удобно. Мы привозим туда свое оборудование и дружно вместе работаем. Сейчас мы имеем этот патоген — гриб, который можно уверенно использовать против саранчи. Он в виде порошка. Подобный препарат есть и у американцев. Он называется гринмускул (зеленый мускул). Мы его смотрели — нам привезли немного этого американского порошка. Но в условиях сухого климата Казахстана он малоэффективен. Предлагаемые нами штаммы для такого препарата имеют явные преимущества в сравнении с американским.

Работая в Казахстане, мы неожиданно для себя обнаружили массовую гибель бабочек. Из них выделили один штамм. Он оказался аналогичным целому ряду препаратов, которые используются при контроле за лепидоцидом (лепидоцид — бабочка). Сейчас мы его запатентовали совместно с канадскими коллегами. Возможно, будем его широко испытывать для контроля за численностью бабочек, то есть все-таки для борьбы с ними.

— Многие у нас прожорливых бабочек знают по своим садам… Тучами летают.
— Особенно много их в Казахстане. Там сложилась тяжелая ситуация. В России еще есть рынок, где продаются биопрепараты. Их производство продолжается. А в Казахстане для борьбы с вредителями растений используется, как правило, только химия. А она травит землю. Если она используется в пожарном порядке, это еще терпимо. А вот если постоянно, то это напоминает пружину. Как бы ни давили на нее, она все равно выпрямится. Силы наши небеспредельны. Насекомые приспосабливаются. Люди, в сущности, прибегая к химии, тренируют ту же саранчу, считает Виктор Вячеславович. Ее травят далеко не везде. А на непротравленных участках вызревает более стойкая и отборная саранча. Биопрепараты подрывают популяции не сиюминутно, а надолго, коренным образом.

— Хорошо еще, что сейчас Казахстан спасает от саранчи Балхаш, — уточнял директор института. — Он поднимается и заливает места выплода саранчи. По прогнозам специалистов, Балхаш с 2010-го начнет отступать, и тогда, примерно в 2012 году, Казахстан, а вслед за ним и Сибирь вновь вспомнят, что за «обжора» эта азиатская саранча, объедающая все подряд. Она встанет на крыло и полетит тучами на поля, сады и леса.

Он не мирный, прус пустынный
Начинается рост в Казахстане и итальянского пруса, который уже залетал в нашу область. Его бы тоже надо не химией травить, а биопрепаратами. Чтобы распрощаться с ним если не навсегда, то надолго.

— Говорят, что есть еще какой-то прус.

— Есть. Так называемый прус пустынный. Он тоже отнесен к потенциальным вредителям. Но границу своей численности, чтобы стать реальным вредителем, еще не переходил. Однако нет гарантии, что не перейдет.

— Пока он словно в учебном варианте…

— Но в силу того, что в Казахстане широко используются химические препараты, то они не только уничтожают, но и адаптируют, приспосабливают того же пруса к сложившимся обстоятельствам. В итоге появляются особи, которым сам черт не брат. Их устойчивость и выносливость очень высока. Кроме того, химия убивает всех подряд — хищников, паразитоидов, бактериофагов. А в итоге пустынный прус уже сегодня появляется там, где его никогда ранее не было.

— Так что ждите, выходит?!

— Это совсем не исключено. Но вернемся к саранче. Мы имеем основу для создания хорошего биопрепарата. Его обязательно надо сделать. Но есть много желающих получить имеющиеся у нас штаммы и на этом заработать. На халяву, разумеется.

Допустим, мы все же создаем необходимый биопрепарат. Однако на этом тревоги не заканчиваются. Так как возможности одного академического института очень ограниченные. На мой взгляд, необходима национальная программа для преодоления всех трудностей, связанных с испытаниями нового биопрепарата, его мониторингом, лицензированием и т.д. А если речь идет о саранче, то программа должна быть межнациональной. Никакой фермер или ОАО не будет вкладывать средства в какие-то пустынные, не обработанные площади, где и плодится саранча. Без государственного финансирования проблемы не решить.

— Не зря говорят: гром не грянет — мужик не перекрестится. По вашему рассказу, мы бросимся принимать меры, когда саранча встанет на крыло, прилетит к нам и устроит себе нескончаемый обед. Тогда мы спохватимся.

— Мужик, может, и перекрестится. А вот перекрестится ли своевременно государство?! Мы просто «любим» опаздывать. Куда ни посмотри — догоняем, а не опережаем. А жаль. Тем более, что мы очень интенсивно и сплоченно работаем с казахскими специалистами. У нас есть толковые аспиранты оттуда, ведем совместные исследования. Словом, сделать можем многое. А удается гораздо меньше. В том числе и потому, что в Казахстане нет теперь Академии наук. Многие корни, объединявшие нас, насильственно обрезаны. Когда я как-то сказал в Казахстане, что в РАН тоже идет сокращение, то в ответ услышал от академиков этой страны: «Вам что: нашего примера мало?! Россия для нас та соломинка, за которую мы пытаемся схватиться и вытащить свою академию из забвения».

Деньги в Казахстане появились, а кадры, которые нужны, исчезают. Все чаще некому передать накопленные знания. Специалистов нашего института стали приглашать читать лекции в Казахстане. Но не в академические институты — их нет, а в педагогические. А это уровень, конечно, пониже. Но мы еще читаем спецкурсы в отраслевых исследовательских институтах. Надо признать, что в СО РАН всячески поддерживаются инициативы по подготовке научных кадров в Казахстане. С помощью грантов, интеграционных проектов, конкурсов. В том числе и по созданию и применению биопрепаратов. Но ужиматься хватит. Скажу даже резче: у нас ситуация с кадрами острейшая. Мы подошли к тому краю, за которым может и впрямь начаться превращение великой России пусть не в банановую, но в картофельную страну. Нынешнее, малоквалифицированное, отношение к биопрепаратам тоже тому пример.

В мире на производство химических препаратов, инсекцитидов расходуется более двадцати миллиардов долларов. А на биопрепараты тратят меньше одного миллиарда. Между тем можно создавать комплексные препараты с использованием химических добавок, которые будут совершенно безвредны. Эту тему мы разрабатываем вместе со специалистами нашего института органической химии. А за основу берем растительный компонент. Эта работа, в сущности, по изучению иммунитета растений весьма перспективна. Сейчас исследуем триаду: растение — насекомое — патоген. Так называемый триатроп.

Стараемся вскрыть механизмы популяционной динамики и выделить те компоненты, которые растения используют для собственной защиты. Один компонент уже выделен. Его активность не столь высока, как хотелось бы. Но сейчас химики-органики стали его модифицировать, чтобы модификанты смогли бы усиливать активность тех патогенов, которые мы выделяем. Окончательных выводов еще нет, но перспективы исследования обнадеживающие.

Надежда на то, что такой подход позволит создать препарат с целенаправленностью на определенную мишень.

А пока работа вызывает интерес. В том числе и у американцев. Создаваемый препарат будет (если будет) сохранять здоровье людей и вызывать нездоровье у расплодившихся безмерно насекомых.

Что ж, цель прагматическая и высокая. Хорошо бы ее достичь…