«Зори» — кино без бутафории

Но запомнили навсегда и полюбили зрители эту актрису за роль Женьки Комельковой в картине Станислава Ростоцкого (по военной повести Бориса Васильева) «А зори здесь тихие...».

Для нее эти воспоминания тоже незабываемы:

— ...А снимали мы «Зори» в Карелии. Живописные леса, озера и... болота. То есть то, что нужно было нам по сценарию. И вот здесь мне бы хотелось подчеркнуть одно важное различие между театральной бутафорией и киношной ношей. Боже мой! Ладно, шинель в скатке, кирзовые сапоги, портянки, ружье, саперная лопатка... Но нам в рюкзаки еще и кирпичи засовывали, навьючивали, чем могли. Это значит, чтобы мы выглядели усталыми и изможденными. Я, конечно, понимала, что режиссеры хотели «как лучше», но... Когда вообще встать невозможно?! А нужно идти, бежать и даже тонуть в болоте... Кошмар!

Кстати, что касается болота, то был у нас во время съемок курьезный случай.

Эпизод перехода через гать занимает в фильме чуть более пяти минут, но мокли-то мы в болоте в течение месяца по нескольку раз в день. Бог мой, как близко к сердцу принимала наши неудобства замечательная костюмер Валентина Федоровна (имя и отчество ее я запомнила на всю жизнь!). И однажды она решила «отомстить» режиссеру, «отыграться» на Лене Драпеко, той, которая должна была тонуть. Она прекрасно знала, что «нырять» Елене придется не раз и не два...

И вот звучит сигнал «Мотор!». Это то же самое, что в детской игре команда «Замри!». Лена, несколько десятков раз попрыгав на месте (для одышки — она же до этого «бежала»!), погруженная по пояс в воду, пугается специально построенного с помощью пневматики пузыря болотного газа и шарахается в сторону — там за день до этого наши рабочие специально яму вырыли, ну чтобы было куда «тонуть». Стрекочет камера, а у нас глаза лезут на лоб! Мы не понимаем, что творит Ленка! Ну какие действия может производить тонущий человек? Дураку ясно — из последних сил цепляться за жизнь. Драпеко же, нелепо барахтаясь, просто ныряла и выплывала вновь! А ларчик просто открывался. Наша благодетельница, оказывается, надела на Драпеко легкий водолазный костюм, дабы защитить бедолагу от очередной экзекуции, но во время одевания Лена набрала внутрь костюма столько воздуха, что утонуть она просто физически не могла. Ростоцкий рвал и метал, мы хохотали, а бедную Лену лишили «спасательного жилета» и бросили в «пучину съемок».

Сыграла она великолепно! «Ма-а-ма!» — и нет Лизы, героини Драпеко. Боже, настолько было реально! Мы даже в темном зале оглядывались с зареванными лицами назад, мол, здесь ли Ленка... Это было страшно! Это была... война.

Молодость есть молодость! А потому, несмотря на тяжелые будни съемок, мы бегали по утрам к озеру, просто отдыхали. А уже через месяц стали замечать, что каждое утро у нашей гостиницы останавливается «неотложка». Это показалось нам странным — в гостинице ведь жили только те, кто имел отношение к съемкам, и каждый из них утром в полном здравии появлялся на съемочной площадке.

Но вскоре открылась тайна появления «скорой помощи» возле нашей гостиницы: «скорая» приезжала к Ростоцкому! Он и фильм свой посвятил военной медсестре Анне Бекетовой, которая вынесли его, раненого, с поля боя. Спасла ему жизнь, но, увы, не смогла сохранить ногу. Лишь по время съемок «А зори здесь тихие...» я узнала, что Станислав Иосифович ходит на протезе от колена. Причем он походку себе эдакую вальяжную выработал, чтобы хромоты не было видно.

Режиссер, если он режиссер настоящий, испытывает те же трудности, что и актеры. В «Зорях» Ростоцкий был вездесущим. Он играл главную, невидимую роль. И обыкновенный протез так натирал ногу, что лишь новокаиновая блокада возвращала его каждый раз на съемочную площадку.

Я преклоняюсь перед мужеством Станислава Иосифовича. Благодаря ему мы почувствовали, что такое война... Я прочувствовала ее душой, сердцем, сознанием... Ненавижу фашизм! Любой нацизм! Это страшно!..