Дмитрий: «Хочется потрогать небо»

Нелепо даже предполагать, что эта его убежденность от квасного патриотизма или от незнания, когда кажется, что за родной рощей и родным забором ничего более интересного в мире нет. Разуверьтесь! Дима поездил по миру и России, бывал в самых дальних, насколько возможно, экспедициях. Он работал вместе с американскими коллегами в Калифорнийском университете, бывал в Швеции, Финляндии и в других странах. Его патриотизм как раз от знания, от аргументированного понимания того, где, что и как. Поговорив, мы «совпали» с ним по своим привязанностям и пристрастиям. Нам одинаково по душе больше нравится Питер, чем Москва, а дома мы себя чувствуем только в Новосибирске. Причем в нас далеко не сразу пророс «новосибирский патриотизм». Дима, например, родился и школу закончил в Ачинске. В НГУ поступать он поехал… за компанию, вместе со своими школьными товарищами. Поначалу он намеревался поступать в Красноярский университет, но без особо серьезного обоснования — просто Красноярск к Ачинску ближе. И без особого волнения — Дима учился хорошо. Он поступил в НГУ, а вот его товарищи, за которыми он потянулся, поступили далеко не все. А дальше уже «тянула» среда — интеллектуальная. Сначала университетская, а потом институтская, геологическая.

Для Академгородка он прошел достаточно обычный путь взросления и профессионального становления. Учителя, конечно, ему попались хорошие. В том числе и потому, что плохие в Академгородке редко уживаются и задерживаются. Им неуютно, если они малопрофессиональны. И окружение дает это понять. Кроме того, Диме хотелось учиться и жить так, чтобы каждый день был не похож на день другой. В Академгородке и науке так жить можно. Естественно, с помощью учителей. Для Димы ими были Алексей Юрьевич Казанский, Николай Августович Берзин, Валерий Арнольдович Верниковский, Николай Леонтьевич Добрецов и другие ученые. Особенно благодарен Дима Верниковскому, который утащил молодого геолога на северную землю, на Таймыр. Метелкин считает, что это была для него по впечатлениям не только самая яркая экспедиция, но и страница жизни.

Повезло Диме и в другом — в теме. Когда группа высокопрофессиональных геологов принялась изучать проблемы палеомагнитологии, которыми Метелкин занимается и по сию пору.

— В представлении на премию, которую вы получили, — говорю Диме, — о вашей работе говорится так: «За большой вклад в исследовании палеомагнетизма Сибирского кратона и его складчатого обрамления, восстановление истории геологического развития Арктического сектора Сибири в палеозое».

— Согласитесь, Дима, что если мы оставим эту формулировку «с кратоном» без пояснения, то потеряем читателя.

— Соглашаюсь, — засмеялся Метелкин. — И уточню сразу, что сегодня этими исследованиями занимается целая лаборатория геодинамики и палеомагнетизма. Речь идет об изучении магнитного поля Земли в прошлом. Думаю, что так понятно уже любому читателю. Судя по ряду параметров, мы получаем возможность проводить реконструкции географического положения блоков земной коры в прошлом и представить, как они взаимодействовали друг с другом.

— То есть плит?!

— Да, именно плит.

— Но вы же из давно всем известного Института геологии и геофизики СО РАН перешли в институт нефтегазовой геологии и геофизики. Сохранилась ли ваша тематика? А еще, если грубее сказать, не ослабили ли все эти реорганизации и переходы последнего времени теоретические исследования в науке?

— Перемен было много, но мы сохранили и тематику, и костяк исследователей. Тот самый костяк, который сформировался еще до моего прихода в институт. И взаимоотношения в лаборатории самые доброжелательные.

— Я это понял по шаржу, который висит у вас в кабинете, где вы изображены — и очень точно — на горных лыжах. Вы что: на Красную Поляну ездите?

— Нет, туда еще не добрался. Далековато... Езжу в Шерегеш, на Алтай. Кстати, я до сих пор не знаю, кто у нас автор шаржа. Не говорят. Но мне он нравится. Я вообще чаще всего занимаюсь тем, что мне нравится. А работа — прежде всего. Масштаб у нее глобальный. Объект нашего исследования — крупные континентальные глыбы и древние океанические бассейны, их зарождение, движение и развитие. Полученные нами знания не только характеризуют прошлое, но и могут быть обращены к будущему, к прогнозу того, как будет выглядеть Земля в дальнейшем. Но я сам никакими прогнозами не занимаюсь. Хотя бы потому, что изучаемые нами времена — это миллионы и десятки миллионов лет. Идея нашей работы — реконструкция пространственного положения крупных континентальных массивов, создание моделей преобразования лика Земли в течение геологического времени. Нам важно понять, как они выглядели, на какой широте находились и как взаимодействовали друг с другом, а в зависимости от этого уже можно делать некие прогнозы на будущее. Но никак не на следующий, положим, месяц. Такими прогнозами я лично не хотел бы заниматься... Считаю, что прогнозы, которые невозможно проверить, совершенно бессмысленны.

— Словом, вы теоретик, а никак не практик. Не так ли?

— Палеомагнитный метод исследований, которым я занимаюсь, — продолжил рассказ Дмитрий Метелкин, — имеет одно принципиальное преимущество перед всеми другими, которые тоже позволяют восстановить положение различных блоков Земли. Все другие методы в основном качественные, а палеомагнитный — количественный. Он всегда дает цифру, то есть широту положения, направление движения, скорость перемещения блоков и т.д. Именно этим он и хорош. А качественные методы в большой степени зависят от искусства интерпретатора, ученого. В них влиятелен субъективный фактор, который количественный метод исключает. Он точнее, вернее.

Палеомагнитный метод дает более реалистичную картину прошлого и происходящего. Но и эти полученные данные, увы, мы проверить не можем. Потому что масштабы и времена проверяемого огромны.

— Раз не можете проверить, то тогда у недоверчивых людей возникает пошлый для науки вопрос: зачем заниматься тем, что недоступно?

— А зачем тогда заниматься историей? — вопросом на вопрос ответил Дима. — Например, эпохой Ивана Грозного, которая давно минула. Заверяю вас, что историей развития Земли, на которой мы живем, заниматься не менее важно, чем историей человечества. У нас нет прямого приложения (например, для поиска полезных ископаемых) тех знаний и информации, которые мы добываем. А косвенные данные, конечно же, служат практике. Если вспомнить, например, что распределение полезных ископаемых зависит от структуры земной коры. А наш метод позволяет уяснить, восстановить историю развития этой структуры и увидеть некоторые, весьма полезные, закономерности...

...помогающие, в частности, понять, где та же нефть была, а где будет, — продолжил уже я.

Метелкин рассмеялся и уточнил:

— Прямой такой зависимости нет. Но теория, как известно, часто помогает практике.

— Дима! Почему вы с таким нескрываемым восторгом упомянули Север и Таймыр? Я служил в армии на Севере, и у меня он, если честно, восторга не вызывал. Я поклонник в Сибири других мест — Байкала, Алтая, всего, что вокруг Оби…

— Я был в экспедиции, — вспоминал Дима, — когда стояло лето. На Таймыре очень низко висит небо, все время хочется его потрогать. И небо такое многокрасочное и красивое, как будто какой-то кудесник его все время расписывает. Хотя, на первый взгляд, когда приезжаешь, это совершенно безжизненные районы. Кроме того, мы в экспедиции очень плодотворно поработали. Калифорния тоже не забылась — и она красива, но наш Север и Таймыр просто всколыхнули душу. Их никогда не забуду.

Особенно маленький голубенький цветочек. Он был единственный, который я видел там.

— С какими впечатлениями приезжают с практики нынешние студенты? В них гораздо меньше восторженности, чем у поколений прежних геологов?

— Вы знаете, они ничем не хуже. Просто они другие. Им многое больше доступно. Кроме того, немало нынешних студентов точно знают, что они не будут заниматься тем делом, которому их обучили. Им важен диплом. У них другие расчеты на жизнь.

— А не жаль им будет искать другое место под солнцем? Тем более, что НГУ да и весь Академгородок вскоре капитально изменятся, станут современнее, обновятся. Кстати, вас как жителя Агадемгородка не пугают эти наступающие новшества?

— Меня нет. Больше того: я их приветствую и жду. Считаю, что они неизбежны и необходимы. Без них Академгородок ждут развал и старость. Стоять на месте и не развиваться нельзя. Особенно университету. Впрочем, мы уже сейчас получаем такое оборудование, о котором еще недавно даже не мечтали. Например, магнитометры, которые ничуть не хуже калифорнийских. Считаю, что уже сейчас результаты наших исследований на мировом уровне, и необходимо это положение дел сохранить. Нет, я целиком и полностью за обновление. Читаю в университете курс по региональной геологии. И хорошо знаю, какое значение для геологов имеет современное оборудование. И для обучения студентов. Мы долго ждали обновления. Теперь оно наступает. Ворчать на эти перемены неразумно. Правильнее помогать тому, чтобы перемены пришли быстрее.