Жить по-людски

И все-таки свой нынешний статус Иван ИНДИНОК определяет по другим меркам. На вопрос о должности он ответил просто: «Почетный житель города Новосибирска. А еще — президент гуманитарно-просветительского клуба «Зажги свечу». Именно это — главное».

От родительских истин
Жители красноярской деревни Козловки, где появился на свет и вырос Иван Индинок, грамоты в большинстве своем не знали. И мама его, Елизавета Савельевна, тоже не умела читать. Зато отец, Иван Степанович Индинок, который окончил церковно-приходскую школу и дальше продолжал по мере возможностей добирать образование самостоятельно, слыл среди односельчан грамотеем и вообще толковым человеком, за что и избирали его председателем колхоза.

— Иван Иванович, что в ваших корнях для вас дороже всего? Что стало отправной точкой роста?

— Я вырос в огромной многодетной семье, в обстановке всеобщей любви и уважения друг к другу, в атмосфере высокой нравственности.

— Огромной?

— Да, девять детей и папа с мамой. Я — самый младший. Вспоминаю времена своего детства с каким-то даже благоговением. И часто думаю, как получилось, что все мы на всю жизнь сохранили любовь, уважение и стремление поддержать друг друга.

Когда отец вышел на пенсию, то получал 12 рублей в месяц и, конечно, не мог мне, студенту, оказывать помощь. Помогали брат Петр и сестра Катя. Ребята из группы даже шутили: «Иван, беги на почту, Петр Иванович уже зарплату получил, значит, до стипендии доживем».

Второе, что нас формировало, это труд. С семи лет мы обязаны были трудиться. Всерьез, по-настоящему, без баловства. Были у нас огород на 80 соток и, кроме него, еще огромный палисадник, где росли огурцы, лук и другие овощи. А самое тяжелое — это был покос. Посадит отец на лошадь: сам копнит, а ты подвозишь. Иной раз, прошу прощения, вся «пятая точка» вдребезги от лошадиного хребта...

Трудно было, непросто, но ни одного из нас девятерых папа с мамой никогда и пальцем не тронули, не то что прутом или ремнем. Всё, всё в нашей семье было построено на любви и уважении.

— Есть в этой жизни то, чего вы, сколько бы ни старались, не понимаете?

— Не понимаю, когда родные братья и сестры, живущие в одном городе годами (!), не встречаются друг с другом...

Не понимаю, как родители могут бросать детей, объясняя это тем, что трудно живется, что невозможно найти работу... Наш отец зимой заворачивал картошку в тулуп, укрывал соломой и возил продавать за 40 километров в Ачинск или за 35 — на Чернореченскую станцию.

После войны практически всё выращенное на огороде забирали — на восстановление разрушенного народного хозяйства. Мы тогда «тошнотики» на полях собирали — неубранную картошку. Игрушки делали сами, тряпочный мяч гоняли по деревне босыми ногами. Так и жили. Но не сетовали на жизнь, старались радоваться выглянувшему солнцу, теплой земле, прожитому дню. Радость и горе каждого становились общими.

А сегодня... В Новосибирской области 12 тысяч брошенных детей, и большинство из них при живых родителях! До какой степени нужно для этого опуститься, до какой моральной деградации дойти?! Как будто бес какой-то вселился в людей, который пытается поставить в нас материальное выше духовного. Если не остановим это, может случиться большая трагедия.

Счастье — это так просто
Высокая нравственность и рутинные повседневные хлопоты — это для Индинка вещи неразрывно связанные. Помнит он, как брали в деревне Козловке воду из прозрачной таежной речки — и для питья, и для полива, и для домашних нужд. Ушла сегодня незамутненная чистота той речки. Не вместе ли с прозрачностью души человеческой? И могут ли нравственные люди подчистую «выкосить» могучие леса, не оставляя ничего живущим следом? Эти вопросы, которые мучают и болят, тоже от корней, от родительских истин.

— Что в сегодняшней жизни вас больше всего заботит?

— Нас захлестывает беспорядочный поток информации. И самое страшное, что в нем очень много лжи — откровенной, бесстыдной. Это недопустимо по отношению к людям.

С грустью смотрю на родную мою Россию. Нельзя так жить! Нельзя торговать тем, что принадлежит будущим поколениям. Нефть, газ, лес... Но как же так случилось, что принадлежало это всем нам, а теперь — кому-то?

Как будет жить следующее поколение? Если страна заботится о будущем, если работает не на сиюминутную выгоду, а на перспективу, то недопустим принцип «после нас хоть потоп», недопустим призыв обогащаться любыми способами. Когда я вижу, что в другой стране берегут и воду, и землю, сажают новое дерево взамен каждого вырубленного, становится горько и обидно за нас всех и особенно за тех, кто будет жить в России завтра.

Меня заботит, что стоит промышленность, что даже по части кормежки мы попали в зависимость от других стран, что большинство людей не понимают, в каком состоянии находится Россия. Нельзя воспитывать молодое поколение на «Аншлагах» и «Кривых зеркалах». Понятно, что лучший способ отвлечь — это рассмешить. Ха-ха-ха, смейся, народ! А из страны тем временем уезжают лучшие умы, меняется качество нации...

— А чему вы сегодня радуетесь?

— Очень простым вещам. Накануне юбилея я раздал пригласительные билеты, в том числе многим сотрудникам своего родного предприятия. И пришла ко мне одна женщина. Сказала, что в назначенный день на торжестве быть не сможет. Но специально пришла сказать спасибо — за то, что не забыл. Она говорила и плакала, и я вместе с ней...

У меня тысячи друзей! Не сотни — тысячи. «Друзей теснее круг И истины просты. Скажи мне, кто твой друг, И я скажу, кто ты. И все мы таковы, соратники, друзья. И я немножко вы, и вы — немножко я…» Радуюсь, когда кому-то чем-то могу помочь, хотя бы словом. Радуюсь, что на юбилей ко мне приезжают аж двадцать моих племянников — я ведь теперь в родове индинковской остался старшим. Радуюсь, когда приходят друзья и просто спрашивают: «Как живешь, Иван?» Это — мое богатство, мое главное приобретение.

— Давайте вернемся к одному из непростых моментов вашей биографии. Середина 90-х. Вы проиграли выборы и передаете дела новому главе администрации области Виталию Мухе. И перед тем, как оставить губернаторское кресло, отдаете распоряжение выплатить детские пособия за два последних месяца. (Если кто подзабыл, напомню: в большинстве российских краев и областей в то время эти деньги не выплачивали по полгода и дольше. — Прим. авт.). Думаю, очень многие мамы вместе со мной хотели бы сказать вам за это спасибо. Но почему вы так поступили, Иван Иванович? Ведь с вас за эти выплаты уже не спросили бы, долги повисли бы на преемнике. Тем более что после вашего ухода и у нас все пошло тем же недобрым манером, что и в других областях...

— Те выборы — досрочные, я сам инициировал, сам торопил. Мне к тому времени удалось наладить прекрасные отношения с Министерством финансов, экономика наша стала понемногу выправляться. Думал я, что и люди это видят, всё это понимают. Но народ сказал «нет». А он всегда прав, поэтому я не стал обижаться. И потом, всё, что ни делается, к лучшему. Останься я на этом месте, сгорел бы уже, не выдержал, потому что всего себя отдавал, не мог иначе.

А те пособия... Какие же это деньги? Стоят ли они благодарности? Это же так мало, что со стороны государства больше напоминает подачку. Разве таким должно быть пособие семьям? Дети не должны жить в нищете. Мы прошли через это, но тогда была война, была разруха. Сейчас у нас мир, и очень много говорится о развивающейся экономике, выдающейся науке, производственном потенциале. Так давайте все это поставим на службу людям!

Думать о светлом
Он считает себя человеком и счастливым, и несчастным. Были в жизни Ивана Индинка карьерные взлеты и падения. Была невероятная, убийственная трагедия — гибель сына. Были победы и поражения.

— Вы не в обиде на жизнь, на людей?

— Не хочу обижаться! Мало ли кто и как со мной поступил... Люди бывают разными, в зависимости от ситуации. Руководитель должен эту ситуацию понять и направить в нужное русло. Иногда смягчить, иногда усилить... Одним словом, как дирижер, который не обязательно должен уметь играть на всех музыкальных инструментах, но обязан слышать оркестр лучше всех. Это очень индивидуально, поэтому одно и то же произведение, исполненное одним и тем же оркестром, у разных дирижеров прозвучит по-разному.

— А вообще ощущаете себя стоящим за дирижерским пультом?

— Тоже по-разному. Я и подчиняться умею. Главное — как следует выполнять возложенные на тебя обязанности. Ведь можно получать упоение от власти, а можно — от результата. Добиваться и добиться желаемого результата — это очень светлые моменты и для руководителя, и для подчиненного.

— Что вы чаще вспоминаете — победы или поражения?

— Хочется думать о хорошем, о светлом. О том, например, что в самое трудное время, когда вокруг все ломалось и рушилось, удалось воздвигнуть часовню в центре Новосибирска — как призыв к духовному возрождению. Кто-то, проходя мимо нее, просто полюбуется, а кто-то остановится и задумается о высоком, о вечном.

Мы строили эту часовню, потому что наряду с заботами о насущном старались думать о будущем, о духовном возрождении.

— Для вас это настолько важно?

— Не возрождая духовность, не поднимая человека на высшую ступень этой духовности, мы не добьемся выдающихся успехов нигде и ни в чем — ни в экономике, ни в науке, ни в производстве.

— Эта мера для вас не менялась в зависимости от ситуации, от должности?

— Независимо от того, какую должность я занимал, они все были... одинаковые. Да, механизмы решений, проблемы, возможности при этом были разные. Но главным было единственное — человек. Поэтому любую должность всегда рассматриваю как некий аванс, который нужно отработать на общее благо.

Батя мне всегда говорил: «Иван, ты среди людей по-людски живи, старайся их понимать». И мама (она всех нас, даже взрослых, называла «детка») напутствовала: «Детка, ты старайся людей не обижать. А если кто тебя обидит, не держи камня на сердце, отойди в сторонку — время лечит. И никогда, никогда не питай к людям зла».

Я всю жизнь пытаюсь соответствовать этим наказам своих родителей. Как получается — это не мне, это людям судить.