Колеса отстукивали в такт

Эти ощущения у меня возникают до сих пор при виде такого же белобрысенького малыша, как и желание прижать его к груди и защитить от всех бед и несчастий. А что было в душе у мамы, какую непосильную ношу и ответственность я взвалила на нее!

Вечером она понесла его купать в деревенскую баньку, а он как ухватился за ее пустые соски. У мамы потекли слезы от жалости к такому несмышленышу.

За время практики, которую я проходила в летней сейсмопартии по реке Демьянке, где от самых истоков и почти до устья ее не было ни одного селения, а уж о почте и говорить нечего, я не получила ни одного известия о сыне. Наконец поезд мчал меня в Новосибирск, я не сомкнула глаз всю ночь, а колеса, казалось, отстукивали в такт: «Умер, умер, умер...» — потому по рации мне и не сообщили, чтобы не сорвать с практики.

Вот он, отчий дом. Радостные мамины возгласы нетерпеливо прерываю словами: «Живой, где он?»

Живой, живой, лежит в кроватке. И десятимесячный сын смотрел на меня недоверчиво и с любопытством, как на чужую тетю. А сколько горя я принесла ему, маме и себе при частых расставаниях в дальнейшем! На зиму мама привозила сына к нам в экспедицию, а ранней весной, в начале марта, увозила к себе в деревню. Навсегда запечатлелись эти сцены расставания: я стою на краю летного поля, маленький 10-местный самолетик стоит вдалеке, техники проверяют мотор. Летчики, пассажиры, мама и мой сынок уходят все дальше и дальше от меня, вот они скрываются за вихрями снега, поднятого винтами самолета. И вдруг маленькая фигурка сына возникает вновь из этих клубов снега и неистово машет рукой и, видимо, горько плачет. А я забегаю в здание аэропорта и от истерики падаю на сиденье, не обращая никакого внимания на полный зал ожидания. Как будто существуют в мире только я, мой улетевший сын и вселенское горе расставания друг с другом.