О модернизации российской экономики, формировании инновационного мышления в людях, зараженных изобретательством, мы беседуем с заведующим лабораторией Института ядерной физики СО РАН, членом-корреспондентом РАН, бывшим ректором Новосибирского государственного университета Николаем Диканским.
— Николай Сергеевич, уже давно обсуждается вопрос о переходе России от сырьевой экономики к инновационной. Насколько возможным, по вашему мнению, является этот переход, который станет важным шагом к экономической независимости страны? На каком отрезке пути к инновационной модели развития находится Россия?
— Наша экономика в последние годы, особенно в период кризиса, ещё раз подтвердила, что мы являемся фактически сырьевым придатком многих развитых и даже развивающихся стран, например, Китая. За последние два десятилетия в нашем экспорте значительно сократилась высокотехнологичная компонента. Чем нынешняя экономика отличается от экономики Советского Союза? Прежде всего, СССР был фактически изолирован, как и все соцстраны, от мирового рынка, и так называемые развитые страны ограничивали нас в получении новых технологий, поэтому в странах социалистического лагеря высокотехнологичные разработки инициировались самостоятельно. Конечно, по качеству они были разными. Одни технологии соответствовали мировому уровню, другие были выше, но в основном советские разработки отставали от зарубежных в среднем на 5—10 лет.
— При таком раскладе отечественные разработки могли дублировать западные?
— Да, они и дублировали. И могли быть дешевле, но, как правило, выходили дороже: повторение чужих разработок — это изобретение велосипеда. Но мы тогда вынуждены были разрабатывать многие технологии заново, потому что были ограничены в получении их за рубежом, в то время как во всем мире обмен технологическими разработками происходил очень активно, и все страны, выпускающие высокотехнологичные изделия, пользовались аналогичными разработками производства других стран. Если вы сделали устройство лучше всех в мире, то все его компоненты тоже должны быть сделаны на очень высоком уровне, иначе потребительское качество этого изделия будет низким. В этом кроется одна из причин того, почему мы всё были вынуждены делать сами.
Во время перестройки у нас были загублены почти все прикладные институты, которые сейчас могли бы стать инновационными центрами по различным отраслям промышленности. Помните слова тогдашнего министра науки Бориса Салтыкова: «В России слишком много науки...»? Такой подход и привел к гибели технологических школ и их инфраструктуры. Поэтому мы оказались без широкого ряда высокотехнологичных разработок, без электроники и вынуждены покупать все.
— За два десятилетия ничего не изменилось?
— Пока нет. Но так долго продолжаться не может. В то время как мы сидим на «игле» нефти и газа, страна становится очень уязвимой. Сельское хозяйство тоже не в лучшем состоянии, мы покупаем сегодня почти половину продуктов питания за рубежом. В результате под угрозу ставится продовольственная безопасность страны. Я уже не говорю о том, что 80—90 процентов лекарственных средств в российских аптеках тоже импортные. Для страны, которая хочет проводить независимую политику, такая ситуация абсолютно недопустима. Поэтому сейчас главной задачей государства должно стать восстановление фармацевтической промышленности, сельского хозяйства, электронной промышленности, машиностроения. Нужно воссоздать высокотехнологичную компоненту народного хозяйства, которую мы фактически разрушили.
— А как же государственная установка на инновационное развитие?
— Мы любим лозунги, впрочем, не только мы. Что касается инновационного развития, то здесь есть интересный момент: мы хотим, чтобы изделия, которые мы производим, содержали инновационную компоненту. Но чтобы получать достаточно высокую норму прибыли, мы должны производить конечный продукт. В нашей стране сейчас экономика построена таким образом, что зарабатывать деньги и вообще как-то функционировать может только спекулянт. Межбанковский процент — 10 процентов, а банки выдают кредиты под 20—25 процентов годовых. Ясно, что средний производитель, а тем более разработчик нового не в состоянии иметь такой высокий процент прибыли. Поэтому видно, что российская экономическая политика «настроена» на спекулянта.
К сожалению, у нас сейчас исчезли слова «спекуляция», «спекулянт», но я бы хотел заметить, что в США есть такие понятия. Перепродажа не всегда бизнес, это нажива, сверхвысокие прибыли на несчастье других людей. В США во время кризисных ситуаций для общества компании не имеют права поднимать цены.
Чтобы экономика стала действительно инновационной, прежде всего должна быть сама экономика: работающие предприятия, которые должны иметь прибыль и развиваться. Умирающие компании не в состоянии финансировать новые разработки. Парадокс в том, что у нас создано достаточное количество предприятий, ориентированных на высокие технологии, причем эти технологии закуплены за рубежом. Руководители этих компаний в основном работают на прибыль. У них нет цели разработать что-то, что бы улучшило качество изделия, чтобы конкурировать с западными компаниями. Они без этого получают хорошую прибыль — либо на старых предприятиях, либо на новых технологиях, и не собираются их совершенствовать. То есть должен быть спрос на разработку. Наши компании сейчас в массовом порядке не готовы заказывать разработки, поэтому их заказывает государство. Как начало это, может, еще и ничего, но путь к тому, чтобы стать развитой страной, еще очень далек. Только когда бизнесмены осознают, что они должны опережать своих мировых конкурентов, пойдет массовый спрос на разработки. А пока просто вбрасываются деньги в определенные технологии. Что-то «сварят», а дальше ничего не развивается, в то время как это должен быть длительный процесс. Инновационное развитие — это прежде всего воспитание инновационной культуры.
— Какое место в этой работе занимает модернизация школьного образования, высшей школы?
— Реформы и в школе, и в высшем образовании сейчас идут, но они, к сожалению, не работают. Дело в том, что люди, которые проводят реформы, должны быть обозначены, они должны отвечать за свои дела. У каждой реформы должен быть автор, и если реформа проваливается, ее инициатор отвечает за содеянное. Должна быть ответственность, потому что образование — это долговременные инвестиции, и если, не дай Бог, в образовании сделали неправильный шаг, это отзовется через десятилетия. Все преобразования должны быть очень точно выверены, нельзя наломать дров.
Сегодня ребята уже боятся сдавать экзамен по физике. Откуда появятся высокие технологии, если школьник не знает химии, боится физики? Мы что, будем на одних психологах и менеджерах жить?
Единый государственный экзамен ругают во всем мире, а мы его ввели. Говорят, чтобы уменьшить коррупцию. А где результат? Или еще говорят, что при приеме на творческие специальности — художники, артисты, журналисты — сохранили творческие конкурсы, там ЕГЭ не царствует. А я спрашиваю: «Что же, физика, математика — это не творческие специальности?»
Такие вузы, как Новосибирский, Московский, Санкт-Петербургский, Казанский, Нижегородский университеты, Московский физтех, вузы, которые готовят хороших физиков, химиков, биологов, должны сами проводить экзамены, а коррупция от этого не уменьшится и не увеличится. Там, где не было коррупции, ее там нет и сейчас, где она была, там и осталась. Но под предлогом борьбы с коррупцией ввели систему, которая нисколько не стимулирует систему отбора творческих людей.
Болонская система, на которую мы переходим, — тоже выкручивание рук. Переходили на нее в приказном порядке. Где же те академические свободы, которые обозначены в законе об образовании? Нет никакой свободы — вынудили и всё. Сейчас мы доламываем советскую систему образования. Результаты узнаем через 10—20 лет. Некоторые гордо заявляют: «Мы разрушили советскую систему образования». Но мы разрушили вместе с ней и прикладные институты, пытались разрушить и Академию наук. Потом камни собирать придется. Научные школы образуются не по мановению волшебной палочки, а десятилетиями.
— На ваш взгляд, в истории нашей страны были периоды, о которых можно сказать, что в это время у нации было инноваторское мышление?
— Инноваторское мышление какое-то всегда есть. Всегда есть изобретатели, люди с нестандартным подходом. В СССР разработки делались во многих организациях, но не было нормальной системы обратной связи. Специалист что-то придумал, разработал, получил мизерные деньги за рацпредложение — и все. В советское время разработки слабо стимулировались. Сегодня же производство любых инновационных продуктов должно быть нацелено на потребителя, на то, что новый продукт будет востребован.
Есть инновации, которые ориентированы непосредственно на рынок. Есть новые разработки, которые будут востребованы через 10—20 лет. Эти разработки, как правило, идут из фундаментальных результатов. Это стратегические, «длинные» инновации, а «короткие» обращены к сфере потребления.
В советское время основным местом, где рождалось новое, были институты Академии наук СССР. Она создавала и инициировала все технологические разработки, включая сферу ракетной техники и авиации. До сих пор академические школы являются носителями знаний многих поколений ученых. В этом смысле Российская академия наук уникальна, поскольку она задает стратегические направления в развитии общества, ориентирует на так называемые длинные инновации.
— Как вы оцениваете уровень развития инновационного сектора в новосибирском Академгородке и в целом в Сибири?
— В Академгородке довольно много наукоемких компаний, в том числе под крышами НИИ. Есть институты, в которых находится по два десятка компаний. Против этого, конечно, борются, говорят, что якобы эти компании отсасывают у институтов бюджетные деньги и этим кормятся. В этом есть доля и правды, и неправды. Законодательство позволяет создавать на базе институтов малые компании. В этом смысле технопарк в Академгородке уже есть. Институты фактически предоставили крышу для разработчиков. Конечно, нужно, чтобы был порядок, ни в коем случае нельзя допускать смешивания бюджетных и внебюджетных средств, родства интеллектуальной собственности, разработанной в институтах и компаниях. Считаю, что компания, поработав какое-то время под крышей института, должна уходить и самостоятельно работать на рынке. Если находится под крышей института, как под крылом матери, если это просто способ выживания, то это плохо.
