 |
Он был высоким худощавым, с маленькими голубыми глазами и острым носом, резко выделявшимся на его лице. Его руки и ноги были непропорционально длинными, и, когда он шел по улице, прохожие называли его «аистом» или «фонарным столбом».
О его несуразной внешности - внешности «гадкого утенка», так и не ставшего «лебедем», написано много. Один из современников писал: «Как сейчас вижу его сидящим за длинным столом и исполняющим обязанности смотрителя за свечами. Тогда у нас были в ходу сальные свечи, и с них поминутно приходилось снимать нагар, что и было возложено на него. Его долговязая фигура позволяла ему делать это, не вставая с места, и он твердой рукой приводил свечи в порядок иногда на невероятных расстояниях».
Он часто страдал от депрессии, очень боялся погибнуть от огня и всегда носил при себе веревку, полагая с ее помощью спастись во время пожара. Он очень боялся, что его похоронят живым, и просил друзей, чтобы в любом случае ему перерезали одну из артерий, перед тем, как положить в гроб. Когда он болел, то часто оставлял на столике возле кровати записку, в которой значилось: «Это только кажется, что я умер».
А еще о нем известно, что он был сыном сапожника, рано умершего. А еще то, что в детстве он был тихим и мечтательным, отчего чувствовал себя изгоем в школе, а еще он бредил сценой, после того, как в провинциальном городишке Оденсе, где он родился, побывал на гастролях датский Королевский театр. И когда ему едва исполнилось четырнадцать лет, решил отправиться в столицу на поиски актерского счастья.
«Мать печально проводила меня за городские ворота. Мы ехали весь день и всю следующую ночь через разные города и деревни. Во время остановок я стоял один около дилижанса и утолял свой голод куском хлеба».
Но актером он не стал, хотя от природы у него было великолепное сопрано, зато к концу жизни он написал 156 сказок, которые переведены на более чем сто языков мира, а еще множество стихов, либретто опер и рассказиков. И романов. Так что совершенно не напрасно уже при жизни он считался одним из самых известных писателей в мире, был почетным гостем королевских дворов Европы и по сию пору носит титул Великого сказочника.
Ну, конечно же, речь идет о Хансе Кристиане Андерсене. Родился он 2 апреля 1805 года, в этом году две недели назад ему бы исполнилось 196 лет. Дата не юбилейная, он уж больно человек был хороший, чтобы не помянуть его добрым словом просто в очередной день рождения.
Известно, что у каждого поэта, тем более поэта с мировым именем, имелась своя Муза. Но Андерсен-то был сказочником с мировым именем, а у сказочников какая Муза? Тем более что темы для своих сказок он не искал. Они были рядом с ним. Вот отрывок из одного его письма: «Материала для сказок у меня масса. Мне часто чудится, что каждый забор, каждый цветочек говорит мне: «Погляди на меня, и у тебя будет моя история!». И вздумается мне поглядеть - вот у меня и новая история!
Да что говорить, он сам для себя был предметом сказки. Будучи почти сорокалетним, он и написал известную всем историю о Гадком утенке. Написал ее в ночь перед Рождеством, одинокий, в гостиничном номере Берлина, глядя сквозь замерзшее стекло на хоровод мерцающих волшебных уличных огней. Кто станет отрицать, что это не просто сказка, а поэтическая исповедь, завуалированная автобиография человека, познавшего, что такое быть отверженным.
А Муза все-таки была! И если уж один только вид цветка либо забора давал Андерсену импульс творческой фантазии, что же говорить о той, что стала героиней сказки «Ангел».
Но давайте по порядку. В 1834 году в Неаполе он писал в дневнике: «Всепожирающие чувственные желания и внутренняя борьба... Я по-прежнему сохраняю невинность, но я весь в огне... Я наполовину больной. Счастлив тот, кто женат, и счастлив тот, кто хотя бы помолвлен».
Самому же ему так и не довелось ни жениться, ни быть помолвленным. Мало того, ему так и не удалось оказать нужное впечатление ни на одну из трех женщин, с которыми его в жизни сводила судьба.
Первой из этих женщин была Риборг Войгт, 24-летняя сестра его школьного друга. Ханс был младше ее на год. Хорошенькое личико и непосредственность Риборг вызвали у него высочайший восторг. Наверное, если бы Ханс был более настойчив и решителен... Но, увы, он таковым не был. Отвергнутый «гадкий утенок» не упрекал прелестную Риборг. «Она-то, может быть, и не подозревала даже, как глубоко было мое чувство и какое значение имело для меня. Она сделалась женой честного человека и счастливой матерью. Пошли им Бог всего хорошего!» Когда Андерсен умер спустя много лет, у него нашли небольшую кожаную сумочку, в которой хранилось письмо, полученное когда-то от Риборг. Но письмо так никто и не прочел, потому что, согласно предсмертным указаниям Андерсена, его тут же сожгли.
Была еще и 18-летняя Луиза Коллин, у которой Андерсен искал сочувствия после разрыва с Риборг. Но Ханс постепенно привык к ней и разглядел, что она красива. Влюбился. Но красавице он был безразличен. Чудаковатый фантазер, он не годился в родственники почтенному семейству. Луиза не сердилась на письма, которыми забрасывал ее влюбленный Ханс, но очень легко согласилась на помолвку с подающим надежды адвокатом. Втайне от близкого друга семьи - Андерсена. Что послужило толчком к появлению самого горького стихотворения Ханса Кристиана, названного «Старый холостяк».
«Я один - в дни ль веселья, в годину ненастья; Вечный сумрак в душевной моей глубине. «Он не знал никогда бесконечного счастья Разделенной любви...» - говорят обо мне».
«Был бы я красив или богат!..» - восклицал он в письме к Луизе, вовсе не заблуждаясь на счет своей внешности.
«Нетрудно понять, - писал о нем ученый современник, - что Андерсен таким, каким его создала природа, не мог особенно увлекать женщин. Он был влюблен раза три-четыре, и довольно серьезно, но, видимо, без особого успеха. Дарования его и доброе сердце его снискивали ему привязанность многих прекрасных и выдающихся женщин, но в нем было слишком мало мужественности, чтобы он мог стать предметом любви».
|
| «Шведский соловей» Дженни Линд |
«Ее окружал какой-то ореол девственности и душевной чистоты, и она как будто освещала собою сцену...» - писал Андерсен в «Сказке моей жизни».
Студенты устраивали в честь нее факельные шествия и пели серенады, одну из которых сочинил Андерсен.
А еще он писал: «На сцене Дженни Линд была ослепительной артисткой, звездой первой величины, а дома - робкой скромной молодой девушкой, с детски благочестивой душой».
Бывал, бывал 38-летний известный в Европе к тому времени литератор в доме у певицы, носившей гордое прозвище - «шведский соловей». Не из честолюбия ли Андерсен привязался к известнейшей актрисе? Водился, говорят, за ним и такой грешок. Рассказывали, как он, рискуя попасть под омнибус, перебежал однажды на другую сторону улицы, чтобы объявить едва знакомому человеку, что его книги переводят уже в Испании. Он сам признавался: «Я счастлив, когда меня хвалят все и каждый».
Но вот в дневнике осени 1843 года, буквально испещренном ее именем, одна из записей заканчивается: «Я люблю».
А она относилась к нему как к брату. Тому была своя история. Заканчивались гастроли в Дании, и Дженни устроила прием, на который был приглашен весь цвет общества. Певица одарила подарками всех, а хозяину дома, где останавливалась, кубок с надписью, что тот для нее теперь как родной отец. «Отец» ответил тем, что, мол, теперь все датчане захотят стать его детьми, но Дженни парировала: «Нет, лучше я выберу в братья кого-нибудь одного. Да вот, Андерсена!». Ханс со смирением принял эту роль, только чтобы оставаться с ней в дружеских отношениях.
У той одинокой ночи в берлинском отеле тоже есть своя история. Ханс надеялся, что Дженни пригласит его на сочельник, но приглашения не получил и тосковал, как и положено «гадкому утенку». А наутро встретился с Дженни и рассказал ей о своем ночном одиночестве, чему она возмутилась: «Как забыла, просто сочла, что такую знаменитость пригласили к себе коронованные особы, и не стала конкурировать с ними». Его и в самом деле приглашали, но, как «стойкий оловянный солдатик», он был верен одной только даме - «Ангелу».
Ангел устроила еще один сочельник - только для Ханса. Он, она и ее компаньонка. Веселились, как дети. Берлин узнал о необычном новогоднем застолье двух знаменитостей, и одна из газет опубликовала даже рисунок - Дженни и Ханс смиренно сидят под елочкой. Вроде бы все закончилось счастливо, а на самом деле грустно. Как в его сказках.
Спасаясь от одиночества, Андерсен колесил по миру, и его маршрут нередко пересекался с маршрутами гастролей Линд.
Встретились они в Лондоне. Она пожимала ему руки, но целовала свою собачку, хотя поцелуй мог достаться и «брату». Андерсен отнесся к этому без горечи, без зависти и без упрека. Так же он отнесся и к последней встрече с женщиной, которую хотел видеть своей женой, но которая вышла замуж за немецкого пианиста Гольдшмидта.
«Муж ее, которого я видел здесь впервые, отнесся ко мне в высшей степени сердечно, а их славный крепыш-сынок любопытно таращил на меня свои большие глаза. Я опять услышал ее пение. Та же душа, тот же дивный каскад звуков!.. Так может петь одна Дженни Гольдшмидт!»
Фамилия соперника, которого любили. В отличие от «вечного холостяка». С тем бы и умер Великий сказочник, если бы за четыре года до смерти не получил от Дженни письмо, в котором она признавалась, что только к искусству питала первую и последнюю глубочайшую и чистейшую любовь. То есть у Ханса не было соперников.
Да ведь и сам он, как видно, питал любовь, глубочайшую и чистейшую, только к искусству. Стоически. Как оловянный солдатик.
