|
| Спасенные пражские башни. |
Оставался один день до освобождения Праги. 10-й гвардейский танковый корпус, а в его составе 62-я танковая бригада, в которой я командовал взводом мотомехпехоты, преодолев перевалы Рудных гор и оставив позади себя Судеты, устремился в центр группировки немецко-фашистских войск под командованием генерал-фельдмаршала Шернера.
Впереди к столице Чехословакии пробивалась 63-я танковая бригада нашего корпуса. У нас была одна задача: быстро продвигаться вперед, на помощь восставшей Праге. День 8 мая выдался жаркий. Солнце припекало по-летнему, и тем, кто сидел в танках, было жарко вдвойне от накалившегося металла брони и работающих двигателей.
По обеим сторонам дороги - поля, изрытые траншеями, а за фруктовыми деревьями, возле кюветов - ячейки одиночных окопов для немецких истребителей танков. Однако появление советских танков было настолько неожиданным и настолько стремительным, что фашистское командование не успело посадить в окопы солдат. Да какое могло быть сопротивление, когда по трассе Берлин - Дрезден - Прага в три ряда двигался бесконечный поток автомашин, гвардейских минометов и танков.
Под вечер танк, вместе с которым действовал мой взвод, остановился в лощине, недалеко от Кладно. Мотор не в силах был вытащить на подъем стальную громадину. Водитель, измазанный маслом, ободрил нас: «Мы на нем без ремонта Россию, Польшу, Германию и Чехословакию с боями проехали. Выберемся и сейчас».
Действительно, двигатель заработал. Машина дрогнула и медленно полезла в гору. Мы спешили к Праге. Местные жители встречали и провожали нас с цветами и теплыми улыбками. Мы приветливо махали им руками и, не останавливаясь, продолжали движение. А вслед нам неслись возгласы сотен людей на чешском языке: «Наздар, Руде Армада! На Прагу!»
|
| Пражане стремились пожать руки освободителям |
В памяти на всю жизнь запечатлелась тревожная ночь. Столица утопала во тьме. Никто не знал, где немцы, а где чехи. Солдаты подчиненного мне взвода держатся ближе к домам и тяжело шагают по брусчатой мостовой. Улица, по которой мы идем, словно вымерла - не слышно ни единого звука, не видно ни одного человека.
Вдруг раздаются выстрелы и взрывы гранат. Невольно прижимаюсь к стене. Вижу: на окне осторожно отодвигается уголок занавески, и к стеклу прильнуло лицо женщины. Она всматривается в темноту улицы и сокрушенно вздыхает: «О, Езус Мария, когда это кончится».
Робкий рассвет начинающегося дня 9 мая застал нас в центре города, среди битого стекла витрин магазинов. Через некоторое время солнце брызнуло издалека ослепительным светом по черепичным крышам и позолоченным куполам костелов. Взвод собрался на узкой и пустынной улице. Из подъезда, оглядываясь по сторонам, выскочила молодая женщина и замерла от страха: в нескольких шагах стояли мы - в незнакомой ей военной форме. От нас отделился молодой солдат и подошел к ней:
- Пани, дайте воды!
Чешская женщина, не отрывая взгляда от маленькой красной звездочки на пилотке и орденов на гимнастерке, пыталась понять его: язык ей напоминал родной. Она не ответила, а побежала в подъезд. Послышался ее громкий, взволнованный голос:
- Руде Армада в Праге! Русские братья пришли!
 |
В этой быстротечной операции танковыми соединениями были взяты в плен тысячи вражеских солдат и офицеров. К полудню население Праги вышло на улицы, чтобы приветствовать нас, советских воинов. Мы ехали на танках и автомобилях, запыленные, усталые, но счастливые. У празднично одетых пражанок чувство радости вырывалось наружу, плескало и бушевало в громком всезаглушающем крике «Наздар!»
После обеда 9 мая стало известно: фашистская Германия безоговорочно капитулировала. На следующий день наша танковая бригада вместе со своим корпусом выехала в юго-восточном направлении от Праги и перекрыла врагу дороги в зону, оккупированную американцами.
Пражская наступательная операция, в которой выпало счастье участвовать нам, новосибирцам, была последней в Великой Отечественной войне.
***
Прошло 16 лет после войны. За это время мои виски покрылись сединой, лицо прорезали глубокие морщины. Я второй раз ехал в Чехословакию, но уже не с Запада, а с Востока - как турист. Поезд все дальше и дальше удалялся от границы. Железнодорожное полотно то извивалось между гор, то вырывалось к самому берегу быстрой реки, то пролегало по обширной равнине.
На одной из станций в вагон вошла высокая молодая женщина с пышными каштановыми волосами.
- Здравствуйте! - сказала она и, окинув взглядом пассажиров, спросила: - Здесь едут советские туристы?
Получив утвердительный ответ, перекинула с плеча на плечо сумку на длинном ремне и представилась:
- Я ваш экскурсовод. Зовут меня Божена Дубская.
...И вот Прага. Староместская площадь. Я стоял здесь в День Победы. Обгорелые руины городской ратуши зловеще зияли тогда пустыми оконными проемами. Чудом удерживался на небольшом каменном выступе сорванный циферблат часов. И дальше - что ни здание, что ни улица - то воспоминания. Когда приехали на площадь Мира, Божена показала на большое, массивное здание и сообщила:
- В этом доме моя квартира. Отсюда я впервые увидела советских солдат.
Она подвела всю группу к церкви с высокими стенами, узкими окнами и двумя почерневшими от времени башнями.
- Перед вами готический собор. Он не так красив, как, скажем, собор святого Вита или святого Николая, но он ценен для нашего народа как памятник чешских зодчих...
Больше ничего из того, что объясняла Божена, я не слышал. В моей памяти вдруг ожили те незабываемые дни сорок пятого года.
...Было ясное солнечное утро. После первой встречи с местными жителями взвод тогда пошел дальше. Не опасаясь нападения, мы шли посреди улицы, приближаясь к площади. Неожиданно на одной из башен церкви глухо огрызнулся пулемет. В то же мгновение мы увидели девочку на мостовой. Вокруг нее трассирующие пули ощупывали каждый камень.
- Снять пулеметчиков! - скомандовал я.
Прижимаясь к стенам домов, бойцы открыли из автоматов огонь по башне. Гитлеровцы, оставив ребенка в покое, стали отстреливаться. Перебегая от укрытия к укрытию, я кинулся к девочке. Поднял ее легкое неподвижное тельце и одним броском достиг безопасного места. Девочке было лет семь. Придя в себя от испуга, она рассказала, что отец ее на баррикадах, а мать дома, больная. Из окна она увидела, как несколько гитлеровцев с пулеметом, завидев русских, быстро скрылись в церкви. Чтобы сообщить об этом советским солдатам, она выскочила навстречу, а фашисты, заметив ее, начали стрелять...
Перестрелка продолжалась. На помощь нашему взводу подоспели артиллеристы. Орудийный расчет готов был снести башню вместе с пулеметчиками. Неожиданно подошел гражданский, перетянутый широким ремнем, с трофейной винтовкой за спиной: «Пан поручик, собор дорог нам. Не стреляйте из пушки. Швабов и так выбьем».
- Я знаю, как туда пройти, - сказала девчушка. Она показала дорогу через дворы к маленькой церковной калитке. Щелкнул замок, и в узкий проход ворвались бойцы. Под дождем пуль упали замертво двое: неразлучные солдаты-пермяки Федор и Сергей. Но сочтены были и минуты жизни фашистов...
Когда все стихло, хоронили погибших товарищей. Простившись с друзьями, мы присели на зеленую траву возле могилы и мгновенно задремали. Вдруг я почувствовал прикосновение легкой ручонки. Передо мной стояла девочка. Она, как видно, уже успела побывать дома, переоделась в новенькое платье, голову украсила цветами.
- Папа сказал: это вам в память о Праге... - Девочка протянула конверт. Я извлек восемь маленьких, еще не высохших фотографий, на которых были запечатлены улицы и баррикады восставшей столицы.
Мне хотелось что-нибудь тоже подарить малышке. Я достал из кармана гимнастерки сложенную вдвое почтовую открытку с изображением картины Репина «Три богатыря». Подписал ее, подал ей. Девочка долго и внимательно рассматривала открытку...
Обо всем этом я рассказал туристам, остановившимся перед старым собором. Не проронив ни слова, слушала меня и Божена Дубская. А потом первая нарушила глубокое молчание: «Подождите, я сейчас».
Через несколько минут, тяжело дыша, Божена вернулась и молча протянула мне до боли знакомую русскую открытку с богатырями. Я осторожно взял ее в руки, повернул. На обороте было написано: «На память Боженке в день освобождения Праги. 9 мая 1945 года». И моя подпись.
