«Что движет солнце и светила...»
|
| Фото Николая.МАКСИМОВА |
Такого количества любовных посланий в одном месте не приходилось видеть. В разлинованной канцелярской книге, на листочках и клочках бумаги, свернутых маленькими конвертиками. А почерки! Угловатый, как частокол, округлый, более-менее беглый, печатными буквами. Вполне взрослый, а подпись явно детская... Ребятишки хотят писать, а не умеют, даже и в двенадцать лет. Папы-мамы, занятые добыванием кайфа, не вспомнили: деткам хотя бы грамоте надо научиться, чтобы не быть зверенышами в выпавшей им жизни. Но я забегаю вперед. Так вот, не научившись буквы выводить, дети просто срисовывают то, что написали их товарищи, или просят взрослых, а сами только «расписываются». Но что почерк - дело наживное, хоть и упущено благодатное время. А какой смысл, душа за словами! Десятки раз повторяется «люблю» с перечислением воспитателей, поваров, всех, кто принял авторов посланий в свой мир. Повторяя как заклинание это слово, будто дети инстинктивно чувствуя один из методов психотерапии - самовнушение, сами себя лечат, повторяя «люблю». «Я вас очень, очень сильно люблю. Я хотела бы очень сильно, чтобы вы были моей мамой». Долго читать эти излияния - слезы наворачиваются. Детям же надо высказаться, освободиться от тяжких воспоминаний, наваждений, излить горечь прошлой жизни, ведь не все расскажешь словами, а на бумаге проще. Потому и придумали здесь почту, местную.
...От Бори: «Я никогда не буду збегать ввашу смену и вчужую смену тоже». (Все имена изменены. Далее везде орфография и пунктуация исправлена.) От Влада: «Мне здесь понравилось, тут хорошо кормят и одевают, и Светлана Анатольевна заботилась обо всех нас как родная мама (его родительница, бросив его самого и сестру, укатила куда-то на заработки, отец бомжует). Я люблю Светлану Анатольевну за то, что она меня не била, когда я убежал второй раз».
Заведующая социальным приютом Ленинского района, которую так полюбил Владик, заволновалась, что не так поймут люди его слова. Напрасно, как раз поймут правильно: мальчишку так лупцевали, что небитье, уж простите за такое словообразование, для него первейшая основа любви. Он, может быть, впервые вполне искренен. Исковерканное детство - изломанные представления о простых чувствах... А старшая тринадцатилетняя сестра мальчика написала: «В моей памяти всегда будет стоять образ моей жизни здесь».
Такие вот свидетельства оставляют дети в письмах и канцелярской книге, покидая приют, увы, чаще всего отправляясь в детский дом, не в семью.
«Я хочу домой, - пишет четырнадцатилетняя Женя, - сделайте так, чтобы меня не отдавали в детдом, если я приду туда снова, я снова сбегу...» Но домой нельзя - там скандальный дед-пьяница и брат-наркоман. Все перепуталось в бедной Жениной жизни, когда еще она привыкнет... А другие уже ощутили ответственность не только за себя. «Желаю Саше, чтобы он окончил школу и его отпустили домой. Мише, чтобы он не попал в детский дом и его забрала мама. Лене, чтобы его взяла бабушка навсегда». А Витя десяти лет доволен: «Я бы ничего не хотел изменять, чтобы стало лучше, потому что мне и так хорошо». Но, увы, пребывание в приюте временное, как отдых перед дальней дорогой и краткое время для забвения прошлого. А оно таково, что неизвестно, где и когда подстережет детей, даже если, дай Бог, им выпадет более-менее благополучное будущее.
Единственный свидетель
Шестилетний Дима любит мультики про собаку Бетховена и ходить к бабушке. Недавно он ездил с ней к папе в тюрьму и на суд. Папа крикнул ему: «Слушайся бабушку». Мальчик еще не знает, что бабуля, совсем еще нестарая, не очень склонна брать на себя такую обузу, как внук. (Впрочем, немало родителей, кстати, не лишенных своих законных прав на отпрысков, с удовольствием передоверили бы содержание и воспитание государству, а сами бы только посещали детей в приюте). А с другой стороны, можно ли доверить ребенка женщине, не сумевшей воспитать дочь? «Мама кололась и продавала наркотики. Папа тоже кололся, - звенит колокольчиком нежный детский голосок. - Не было денег целый день, он воровал». «Мама была красивая?» «Нет, вся черная, но я ее любил». «А что случилось с мамой?» «Я уже забыл». Может, и так, но, скорее всего, ребенок не хочет вспоминать - он был единственным свидетелем, когда убили его мать. Наркоманка, она скиталась с ребенком, нашла приют у какого-то сердобольного мужика, а его сожительница уговорила подругу пристрелить квартирантку. На глазах у пятилетнего тогда Димы все и случилось. Ребенок рассказывал воспитателям, что он виноват: мог бы защитить маму, у него в руках была пластмассовая бутылка. Когда его везли в приют, он заплакал и совсем по-взрослому спросил: «Куда я теперь?» С психологом ездил давать показания в суд. Там уточняли, действительно ли он видел пистолет, может, следователь научил так говорить. Дима стоял на своем. После суда у него произошло то, что психологи называют «застревание в проблеме» - последствия стресса. Он бесконечно повторял, что все видел сам и был пистолет. Отогрелся Дима - забыл страшное...
Пятилетняя крошечная беленькая Света с длинными черными ресницами, осеняющими синие глаза, нянчила годовалую сестру, пока мама и старшая Ира уходили, бывало, на несколько дней. «А чем ты маленькую кормила?» «Супом, дядя Валера варил. Умывала ее, попку вытирала». «А ты по маме соскучилась?» «Нет, она водку пьет, по Ире скучаю...» Света в приюте две недели, но пока ни мамаша, ни родственники не интересовались.
Десятилетнюю Машу не раз видела на помойке воспитательница и привела сюда. В кармане пальто пачка «Балканской звезды». Маша после обследования в больнице - его проходят все дети - попросила взять и семилетнего брата: «Пусть хоть поест у вас, а то дома его водкой напоят и смеются». Когда на недавнем детском празднике девочка увидела детдомовских ребятишек, не сдержала радостного крика: «Вся наша улица!» Костычева, как пояснили мне воспитатели, - наркоманная территория...
«Мама банковала...»
Хрупкая, смуглая, с дерзкими глазами, явно склонная к перепадам настроения, с Ди Каприо на короткой майке, открывающей пупок, - вот портрет четырнадцатилетней Веры. Когда ее привезли, она устроила истерику: собиралась кроссовки купить, а теперь не пускают. Алла Глинянова, специалист по соцработе - такая должность, взяла ответственность на себя: понимая девичью душу, отпустила. Вернулась Вера. «Никому я не нужна», - первое, что сказала девочка в нашем разговоре. «Недавно я у матери была в тюрьме, она плакала, просила прощения». «А почему она под следствием?» «Банковала мать». «???» «Ну, торговала, но не ханку, а план - из конопли, - удивляется девочка моему невежеству. - Это не так страшно». «Но ее могут осудить». «Нет, - мгновенно взрывается она, - нет! Никогда! Ее выпустят, так и будет! Ни за что не посадят!» Успокоившись, она вдруг объявляет, что еще год проведет в школе и поступит учиться на парикмахера. Или будет здесь в приюте работать. Кем, не уточняется. «А что у тебя с учителями за проблемы?» «Они сами виноваты!» - снова взрыв. И новая откровенность: «Я план пробовала, с подружкой, мы его в сигарету запихивали. Покурили - так все смешно стало. А потом сухость во рту, пить охота». «А где брала?» «У матери». И снова: «Нет, ее отпустят, у мамы плохое сердце. Когда травилась, врачи сказали. Она поругалась, ну, со своим мужчиной, он ушел, а она сорок таблеток клофелина выпила. Я «Скорую» вызывала, мне одиннадцать лет было. Он вообще-то был неплохой, деньги мне давал, по двадцать рублей». Девочка надеется...
Как надеется двенадцатилетний Миша, что кто-нибудь из родственников его возьмет! Родной отец в соседнем подъезде живет, даже не здоровается, развелся с матерью Миши, когда тот младенцем был, и как отрезал. Мать вышла второй раз замуж, братик родился. Но сейчас она под следствием. Отчим ушел, забрав сына. Больше всего к нему хотел бы Миша. Но кому он там нужен - чужие люди... Миша уже стал как маленький мудрый старичок - сам о себе думает, рвется к родной душе. Сестра двоюродная еще студентка, дед немощный...
«Они ценят каждое доброе слово...»
Так сразу сказала мне Светлана Миллер, заведующая приютом. В коротенькой жизни воспитанников в основном негативный опыт, рядом с ними никогда не было понимающего взрослого, а им надо с кем-то поделиться. Поэтому рассказывают поначалу о своем житье-бытье, почти ничего не скрывая. Покинутые, они понимают, что здесь благополучных нет, потому и не стесняются. Им не стыдно признаваться, какие у них матери и отцы. Хотя они не верят, что родителей могут посадить. Мама под следствием - это ошибка. И еще один феномен брошенных. Для своих родителей они, даже пятилетние, становятся опорой. Жалеют матерей-пьянчуг и наркоманок, нянчат младших, воруют, чтобы накормить их. И ведь среди приютских нет ни одного, у кого мама и папа были лишены родительских прав.
«Попадая к нам, ребенок испытывает невероятный стресс, - говорит Светлана Миллер. - Какие бы ни были родные, но он находился с ними. А сейчас - в изоляции, почти никто не приходит, не звонит. Ребенок начинает понимать, что его все бросили. Это надо пережить, принять и научиться выстраивать свою жизнь дальше. Дети как бы в подвешенном состоянии. Детского дома страшатся, потому что все - его положение там определено. Потому и стараются наладить связи хоть с кем-то из родных. А опеку сейчас родственники оформляют неохотно, так что в семьи мало кто возвращается. Вы видите, наркоманов все больше. И это далеко не предел...»
Еще одна беда подстерегает покинутых, особенно маленьких. Как объяснила Светлана Анатольевна, четырех-пятилетний ребенок, попадая в группу, в приюте ли, потом в детдоме, утрачивает ощущение своей индивидуальности, как положено нормальному человеку. Он забывает раннее детство, а ему никто не напомнит: вот когда Витя был маленький, он уронил горшок с цветком, чуть не убился. Но, слава Богу, он с нами. Или чуть не потерялся. И много чего еще, что продлевает жизнь, рождает биографию, подчеркивает свою особость, непохожесть на других. Воспоминания о себе у сирот и брошенных начинаются лет с шести-семи и коллективные...
...Приют в Ленинском районе действует с октября прошлого года. Новый год семнадцать детей встречали со Светланой Анатольевной Миллер, ее мужем и младшим сыном, а также и музыкальным работником. С шести вечера готовились, стряпали, делали салаты, тортики, накрывали на стол. А потом до утра играли, пели, получали и раздавали подарки. Почти как дома. Почти...
