Книга Ивана Яковлевича Овчаренко, как сказано в аннотации к ней, «написана в своеобразном жанре». Воспоминания автора охватывают период с 30-х по 90-е годы. Здесь идет речь и о проблемах сельского хозяйства, особенно о внедрении хозрасчета, и о социальных вопросах. «На конкретных примерах показаны возможности науки и производства, руководителя и специалиста, коллектива предприятия.» Рецензент замечает: «Книга И. Овчаренко в некоторых местах написана остро, в критическом направлении, читатель, конечно, вправе соглашаться или нет с теми или иными его оценками». Мы разделяем эту позицию и предлагаем нашим читателям познакомиться с разделом «Управление наукой» из пятой главы книги, которая называется «Хозрасчет и наука».
|
| Колхоз «Большевик». 30 июня 1969 года. Ю. Бугаков, И. Овчаренко, А. Зверев, председатель облисполкома; Ф. Горячев, первый секретарь обкома КПСС; Н. Соруков, секретарь обкома по сельскому хозяйству, и А. Косыгин, председатель Совета Министров СССР |
Для человека, занимающегося управлением производства в сельском хозяйстве, было удивительно встретиться с неприятными явлениями соперничества, взаимного унижения на высоком должностном уровне, подавления своих коллег в храме науки, научной среде, где все должны находиться в творческом поиске. Такие отношения бывают на производстве, и там они влияют отрицательно. Но в производстве это происходит, как правило, по вине невежд или проходимцев. Последние часто больны амбициозностью и становятся таковыми по причине невежества в той области, которой им доверено заниматься.
Но какое может быть невежество в науке! Среди докторов наук и академиков?!..
Однако и здесь оно нередко имеет место. Виной тому недостаточная воспитанность и духовность, а также неглубокий профессионализм.
При академике Синягине на заседаниях президиума Сибирского отделения сельхозакадемии можно было услышать и критические замечания, дискуссии. Ведь в споре рождается истина! Но при этом сохранялись корректность и интеллигентность. И.И. Синягин не допускал злоупотребления властью и должностного давления, унижающего человеческое достоинство и мешающего творческим поискам.
В моей научной судьбе в 70-е годы Ираклий Иванович сыграл особую роль. Первая наша встреча состоялась в 1971 году в колхозе «Большевик» Ордынского района. Во время долгой беседы я обнаружил в собеседнике не только человеческую простоту и задушевность, но и глубокие познания и в теории, и в практике. Он свободно говорил о самых сложных проблемах как в масштабах страны, так и одного хозяйства. Мог долго и внимательно слушать собеседника, подталкивая и увлекая его на размышления, подвигая к анализу сложных ситуаций.
Особенно его волновали проблемы хозяйственного расчета, рентабельности производства. В итоге он заключил: «Хозрасчет, интенсификация производства -это ваша докторская диссертация. - Сделав паузу, как бы размышляя про себя, добавил: «Ее защиту нужно ускорить, она нужна не только вам, а больше - науке, производству».
Будучи начальником областного управления сельского хозяйства, я много раз встречался с Ираклием Ивановичем по самым разным вопросам, больше - по внедрению разработок науки в производство.
В 1974 году ожидалось объединение Министерства совхозов и Министерства сельского хозяйства. Я засобирался уходить, и первый секретарь обкома Федор Горячев сказал мне: «Не хочешь работать начальником областного управления сельского хозяйства, иди в Сибирское отделение ВАСХНИЛ». Через несколько дней я оказался в кабинете академика Синягина. Он показал мне проект приказа о назначении меня заместителем директора по научной работе в СибНИИ кормов. Я поблагодарил за доверие, сказал, что мне ближе институт экономики, что моя стихия - производственные отношения, ценообразование, закон стоимости...
Ираклий Иванович спокойно, внимательно выслушал, а потом стал перечислять мои выступления и доклады на заседаниях бюро, пленумах обкома партии, научно-практических конференциях. Сказал, что всегда я говорил о кормопроизводстве. Потом добавил, что институт экономики никуда от меня не уйдет, что защищать докторскую буду там. Так я оказался в институте кормов.
В июле 1977 года Ираклий Иванович подписал приказ о возложении на меня исполнения обязанностей директора Сибирского НИИ кормов. А где-то через год с небольшим он ушел из жизни. И часто, особенно в 80-е, я вспоминал этого человека: «Жаль, что нет рядом академика Синягина».
Я выполнил его пожелание и представил в спецсовет диссертацию «Основные направления повышения экономической эффективности интенсификации кормопроизводства в Западной Сибири» на соискание ученой степени доктора экономических наук.
На смену Синягину пришел А.Н. Каштанов. Он работал председателем президиума Сибирского отделения более года. Стал академиком, а затем ушел работать в сельхозотдел ЦК КПСС. Ушел грамотный, корректный работник. Лично я сожалел: мне с ним работалось споро. Он активно интересовался делами института кормов, часто бывал у нас, помогал. Старался подсказать, что и как улучшить в плане исследовательской и внедренческой работы.
Ему на смену пришел академик Петр Лазаревич Гончаров, доктор наук, специалист по селекции многолетних трав. Мне, казалось, снова повезло с непосредственным руководителем: председатель президиума - кормовик. Между тем на практике все положительное в нашем институте вызывало у него раздражение или необоснованное замалчивание. А потом, как выяснилось, он перешел к шельмованию меня в разных инстанциях. Все это рано или поздно становилось известно.
Назначил меня исполняющим обязанности директора института академик Синягин, избран я был при академике Каштанове, а сдерживал утверждение в Министерстве сельского хозяйства академик Гончаров. Об этом говорил министр В.К. Месяц. Искренне поздравил меня президент ВАСХНИЛ академик П.П. Вавилов. Гончаров поздравить «забыл», и ночью я впервые узнал, что такое стенокардия.
Все-таки признали, хотя и с задержкой на два года, - казалось бы, и здоровье должно улучшаться. Ан нет, наступила депрессия, которая вылилась в этом же году в инфаркт миокарда. Пришлось на больничном пробыть около четырех месяцев. Гончаров ни разу не поинтересовался о моем здоровье, и вскоре на очередном заседании президиума я вновь услышал придирки председателя, в то время как был еще слаб. Один из моих коллег сказал тогда: «Он к тебе относится как патологический садист...». Об этом мне говорили многие.
В апреле 1980-го Гончаров предупредил, что я включен в план слушания на бюро обкома партии «за слабую работу». Так он меня предупреждал более восьми раз - я уже сбился со счету... И вот 17 июля 1982 года меня заслушивали на заседании бюро обкома. В заключительном слове первый секретарь А. Филатов сказал: «Мы отмечаем большую, широкую положительную внедренческую работу института». Гончаров тогда на бюро не пришел, «приболел».
За два года я Филатова не один раз спрашивал, когда же меня, наконец, будут слушать на бюро. Ответ был такой, что знают институт кормов по положительному опыту. Но ведь Гончарову и секретарю обкома по сельскому хозяйству В. Кошелеву нужен негатив. Задавали мне вопрос: «Что ты им сделал плохого?...»
После бюро я стал работать еще активнее. Полагал, что должен же Гончаров, наконец, одуматься после бюро. Не садист же он в самом деле?!
Проходит год, и он приглашает меня в свой кабинет, как всегда здоровается за руку, обязательно выходит из-за стола (провожает таким же манером). Обращается ко мне:
- Иван Яковлевич, что мне с тобой делать?
Я в ответ: «А что случилось?»
- Сразу два письма на тебя, что ты плохо справляешься с работой.
- Дайте мне почитать, - прошу Гончарова. Текст анонимки очень короткий, и читает он сам. Когда замолчал, я сказал: «Это же чепуха». Он посмотрел на меня, положил анонимку на стол и произнес: «Да, чепуха, конечно». Вытаскивает вторую анонимку, но уже не зачитывает, а пересказывает - наверное, боится, что я узнаю авторов...
В 1983 году я представил докторскую диссертацию в спецсовет при Сибирском НИИ экономики сельского хозяйства академику В. Боеву.
Время идет, а диссертация лежит в спецсовете. Спрашиваю, почему задерживается прохождение диссертации. Отвечают: «Анонимки». Издали по содержанию диссертации книгу. В мае 1984-го я принес книгу объемом 12 печатных листов и спросил: «Как с защитой?»
- Будешь защищаться, - сказал Василий Романович Боев.
Через некоторое время Гончаров приглашает меня в свой кабинет и вытаскивает из выдвижного ящика своего стола не очередную анонимку, а стандарт нитроглицерина и предлагает мне принять. Я сказал, что нитроглицерин уже несколько лет всегда у меня в кармане.
Он, пританцовывая с нитроглицерином, положил мне на стол чистый лист бумаги и говорит: «Пиши заявление об уходе с должности директора института по собственному желанию, замучали анонимки, в которых требуют, чтобы ты ушел из института». Я ответил, что анонимки мне знакомы, что все анонимные письма написаны одной рукой. Что факты искажаются, что «из мухи делают слона» и что все это Гончарову известно...
- Ну, одним почерком или не одним, нужно делать экспертизу, а мне, Гончарову, приходится за каждую анонимку отчитываться в сельхозотделе ЦК КПСС, в ВАСХНИЛе, в «Правде» и других местах. Пиши заявление, или в понедельник прилетит инструктор сельхозотдела ЦК Бобенко и будет снимать тебя с работы.
Я отказался...
В субботу с утра появился в обкоме. В приемной сказали, что первый секретарь готовится к отлету в Москву. Через несколько часов появился Александр Павлович Филатов. Я к нему, он меня выслушал и говорит в приемную: «Найдите академика Гончарова для разговора по телефону». А мне сказал: «Гончаров длительное время внушает, что ты после инфаркта стал плохо работать, сам постоянно просишь его освободить тебя от работы директором по состоянию здоровья... Филатов говорит Гончарову по телефону: «У меня сидит Овчаренко, он весь наш разговор будет слышать. Ты почему ему угрожаешь каким-то инструктором Бобенко из ЦК, почему врал, что он тебя просил освободить от должности директора, ты зачем приводил ко мне товарища Е. на должность директора института кормов? Почему задерживаешь защиту докторской? В понедельник зайду в сельхозотдел ЦК и разберусь...» Гончаров между вопросами пытался сказать, что в ЦК ходить не нужно, что он все вопросы немедленно снимет. Не хочется все писать - то каким он был, как выглядел перед первым секретарем и передо мной. Александр Павлович, положив трубку, извинился, что, видимо, недосмотрел... Передоверился... И отпустил с напутствием: «Старайся по-прежнему активно работать».
Продолжение в следующем номере
