Продолжение. Начало в «ВН» за 5 сентября.
Книга Ивана Яковлевича Овчаренко, как сказано в аннотации к ней, «написана в своеобразном жанре». Воспоминания автора охватывают период с 30-х по 90-е годы. Здесь идет речь и о проблемах сельского хозяйства, особенно о внедрении хозрасчета, и о социальных вопросах. «На конкретных примерах показаны возможности науки и производства, руководителя и специалиста, коллектива предприятия». Рецензент замечает: «Книга И. Овчаренко в некоторых местах написана остро, в критическом направлении, читатель, конечно, вправе соглашаться или нет с теми или иными его оценками». Мы разделяем эту позицию и предлагаем нашим читателям познакомиться с разделом «Управление наукой» из пятой главы книги, которая называется «Хозрасчет и наука».
|
| Строится агрогородок «Большевик» |
После этого позорного случая Гончаров меня на президиуме не задевал, но и не спешил встречаться со мной. Как-то мы все таки оказались вдвоем в его кабинете, поговорили, и он тихо сказал: «Опыт у нас с тобой разный, разве мне сравняться с тобой?» «Не опыт, а совесть у нас с тобой разная», - подумал я.
На одной из сессий ВАСХНИЛ я подошел к инструктору ЦК Бобенко, которым меня пугал Гончаров. он спросил: «Как самочувствие?» Ответил: «Паршивое. Слабо стали помогать таблетки. Наплывает, видимо, второй инфаркт. После ваших с Гончаровым атак с ума сойдешь». Спросил также: «Неужели приехал бы снимать меня?» «Да, приехал бы». Как-то зашел к Каштанову, который уже начал работать вице-президентом ВАСХНИЛ, и задал вопрос: «Почему и за что вы хотели снять меня с должности директора института?». Каштанов не смутился, прошелся по кабинету и произнес: «Пути человеческие неисповедимы» - и добавил: «Обвел он меня, ластился, ластился...» Больше мы к этому вопросу не возвращались.
Прилетел из Москвы домой и слег в больницу. Снова к Людмиле Ефимовне Оберемченко, заведующей отделением нашей краснообской больницы. «Да, второй инфаркт миокарда, но уже не на задней, а на передней стенке сердца», - сказала она. За сорок дней меня выходили, и через два месяца я снова появился в институте.
Вот ведь в самом деле как. Если бы этот деятель-чиновник первый раз ударил бы меня ножом в сердце сзади и я оказался жив, то ему грозила бы тюрьма, а второй раз ударил бы ножом спереди - тоже подранил сердце, и я бы снова остался жив - ему было бы второй раз длительное заключение строгого режима. А тут, когда бьет в сердце, и с такими же последствиями, если не более мучительными, никакой тюрьмы. «Как с гуся вода». И радуется. А чему?! Даже ни разу не позвонил и после больницы снова не спросил о здоровье человека, от него же пострадавшего, непосредственного подчиненного.
Несколько слов об академике В. Боеве. Когда я обратился к нему по вопросу о моей защите, он дипломатично, «по-братски» отклонил мою просьбу, так как ему «мешает шельма»... Я сначала не понял, что это такое... И снова обращаюсь: «Вы же, Василий Романович, - председатель спецсовета, академик!»
- Не могу, он шельма, - прошептал Боев.
Зная, что Боев вот-вот уйдет из спецсовета, просил сделать последнее замечание по существу моей диссертации. Боев: «Первая глава - теоретическая, у тебя маловата - 35 страниц, а нужно не менее 50». Я замечание учел, внес правки. Он прочитал, сделал несколько стилистических замечаний и устно добавил: «Это тебе всего на два часа работы». Вроде бы поддержал, но поддержка оказалась игрой, ведь пришлось перепечатывать всю диссертацию. Забегая вперед, скажу, что на всероссийской научно-практической конференции в Краснообске в 1998 году академик Боев выступал как первый содокладчик. Как всегда, Василий Романович продемонстрировал себя с трибуны и перечислил актуальные проблемы. Но практику от академика взять было нечего. Выступал он и в АО «Ирмень». На следующий день я спросил Юрия Федоровича Бугакова: «Что он, как ученый, дал для тебя полезного, что из его многочисленных выступлений ты взял для размышления или внедрил в хозяйстве?» Он подумал и ответил: «Ничего».
Возвратимся к анонимкам и анонимщикам. Новосибирская районная прокуратура после сличения нескольких почерков научных сотрудников института нашла идентичный почерк, установила анонимщика. Последним оказался замдиректора института кормов по науке В.Ф. Косторный. Районный суд осудил его, присудил штраф, а райком КПСС исключил из партии. Но кто толкнул на это заместителя? Это осталось для многих «загадкой»...
Вроде бы все точки над i поставлены, и можно защищать диссертацию. В феврале 88-го успешно прошла предзащита, а в ноябре на спецсовете при СибНИИ экономики сельского хозяйства состоялась и защита. Итоги голосования: 12 - «за» и 1 - «против». Но позвонил ли после защиты хотя бы для проформы непосредственный начальник, поздравил ли с успешной защитой? Нет!
Забыл Петр Лазаревич о феномене ученого-практика - бывшего председателя колхоза...
Я работал над положениями о внутрихозяйственном расчете в институте, книга вышла в нашем издательстве, в первую очередь вручил ее Гончарову, но наше «положение» как в воду кануло. Ни разу председатель президиума о нем не вспомнил, не поставил на коллективное обсуждение эту архиважную тему, зная, что автор - рыночник-хозрасчетник с начала 60-х годов.
Зато немало времени посвятили кампаниям по избранию делегатов на XIX партконференцию, а затем и депутатов СССР. В депутаты ВАСХНИЛ получил квоту - десять мандатов. (Как известно, часть народных депутатов тогда избирались не всенародным голосованием, а от организаций. - Ред.) На Сибирское отделение - одно место. В Москве остановились не на Гончарове, а на его первом заместителе - академике Н. Краснощекове. Собрание Института кормов поручило мне от имени коллектива проголосовать за Краснощекова на выборах депутата сессией ВАСХНИЛ в Москве. Я добросовестно исполнил поручение коллектива, но до этого секретарь парткома СО ВАСХНИЛ И. Яковлев почти два часа требовал от меня переделать решение собрания коллектива или повторить собрание, на котором отказаться от поездки на сессию ВАСХНИЛ в пользу члена парткома института доктора наук М.Д. Константинова. Я тогда терпеливо объяснил Яковлеву, что делать этого не собираюсь и ему не советую заниматься такими делами. Был вынужден сказать, что его действия напоминают то, что происходило в 1937-м. На что этот партократ заявил: «Значит, ты не за нас, а против нас. Мы тебе этого не простим».
В начале октября 1989 года состоялось партсобрание института. На нем выступил член нашего партбюро в присутствии секретаря парткома И. Яковлева. У них получалось так, что все слабые места в идеологической работе связаны с деятельностью директора, который все перевернул на хозрасчетный (рыночный. - Ред.) путь... Но коммунисты их не поддержали. Особое рвение партократ Яковлев проявил в подготовке отчетно-выборного партийного собрания. Вызывал научных сотрудников, у которых слабо шли их дела или были задеты их амбиции. Однако тайное голосование почти не изменило ситуацию: из сорока голосовавших против директора оказалось лишь семь человек. Снова номер не удался...
Но все-таки Яковлеву с экстремистами удалось внести некий раскол и сомнения в хозрасчетном деле. Этому особенно способствовал член парткома М. Константинов, заведующий лабораторией кормопроизводства на солонцовых землях Барабы. Для него задания секретаря парткома стали приоритетными. А вот на стационарных лабораторных опытах в совхозах «Козловский» и «Маяк» он стал редким посетителем (один-два раза за все лето, и то после жестких напоминаний директора института). Вроде бы после собрания все должны были успокоиться, но «обиженных» все больше и больше подогревали из парткома. А член парткома П. Гончаров начал в своем кабинете принимать группы недовольных из института кормов. Всегда приглашал И. Яковлева, но не приглашал директора института кормов. Работники президиума после каждого такого «приема» сообщали: «Сегодня снова была у Петра Лазаревича ваша делегация...»
Через несколько недель, 7 марта 1990 года, за пять минут до встречи в конференц-зале с женщинами по случаю 8 Марта входят в кабинет человек десять сотрудников во главе с М. Константиновым. Садятся за стол, а мне вручают текст - «Открытое письмо» за подписью 23 сотрудников института. Я посмотрел содержание: «...Долой директора из института!». Подписали письмо те, кто не хотел активизировать работу в хозяйствах по внедрению хозрасчета. Положил на стол письмо и предложил идти в конференц-зал. В ответ: «Нет! Отвечай, когда уйдешь?» - потребовал И. Клепиков. Отвечаю: «После 8 марта напишу заявление Гончарову».
Звоню Гончарову. Из приемной ответили, что он сегодня ушел на бюллетень. Несу заявление на имя Гончарова первому заместителю А. Вершинину. Он позвонил Гончарову на квартиру, разговор был недолгим. Положив трубку телефона, Вершинин произнес: «Успокойся, заявление возьми обратно себе на память. С секретарем парткома И. Яковлевым я разберусь, а Константинов должен работать не в парткоме, а на полевых стационарах Барабы и внедрять свои разработки в производство на принципах хозрасчета...»
В понедельник, 11 марта, на очередной планерке института выступил Константинов. Его поддержали двое из группы. Выступающие осудили действия группы протестантов. Некоторые говорили о том, что эта группа принуждает сотрудников подписывать «письма». Мне пришлось заметить, когда выступал Константинов, что «в спровоцированном инциденте не он является главной руководящей фигурой». После планерки группа активизировала свои действия, продолжая собирать подписи под очередным «письмом». В итоге в течение марта число подписантов увеличилось с 23 до 73 (это одна четверть коллектива).
Константинов понес письмо в областную газету «Советская Сибирь», но там им дали от ворот поворот.
2 апреля звоню в кабинет Гончарову и спрашиваю: «До собрания хочу зайти к вам». Перед собранием снова напрашиваюсь на встречу. Он на собрание опаздывает.
Председатель партийного собрания В.А. Бенц поочередно предоставлял слово то одной, то другой стороне. Он хорошо знал расстановку сил. В конце собрания, выступая, он сказал, что в такой обстановке, когда часть заведующих против директора, «вам следует уходить». Я окончательно понял, что он добросовестно выполняет «партийное поручение».
Старейший член партии, пенсионер, кандидат наук П.П. Парамонов в ходе собрания спросил: «Петр Лазаревич, а вы собираетесь сегодня выступать?». Он ответил: «Нет, я пришел слушать». Я подумал: «Хорошо устроился академик». Затем выступил кандидат наук П.А. Стецура: «Константинов считает меня своим аспирантом, другом. Но я не могу быть с ним единомышленником. В лаборатории не бывает или бывает очень редко в летний период. При выпивке хвастается, что выдворит Овчаренко, займет его директорское место, а затем так же поступит и с «тулунским медведем» - академиком Гончаровым - и станет президентом Сибирского отделения». Гончаров не выдержал такого неожиданного оборота, крякнул и даже перешел с середины ряда к окну...
Продолжение в следующем номере
