 |
Прежде всего новым эстетическим языком, как это было обещано главным режиссером театра накануне премьеры, «Старый дом» в спектакле «Глаза дня» не заговорил. И слава Богу! Режиссура Семена Верхградского узнаваема, игра актеров вполне в канонах «Старого дома». Так что работавшая над спектаклем молодежная бригада (художник-постановщик Денис Сидоров, художник по костюмам Яна Щербо, композитор Юлия Пискунова и балетмейстер Екатерина Басалаева - все дебютанты «Старого дома») театральную кухню не перелопатили, с ног на голову не поставили, а, напротив, встроились в уже наработанные театром каноны. Насколько гармонично это получилось - после. Сначала несколько слов о спектакле вообще, который, как нам представляется, в целом удался и весьма интересно совместил в себе и старинно-мелодраматическое начало, и постмодернистские «штучки».
Чтобы было понятно, о чем речь, поясним, что жанр представления заявлен «фильмовой мелодрамой о жизни и любви шпионки Мата Хари». Расказанная история включает в себя несколько сюжетов, и история Мата Хари - лишь одна из них. Насколько история шпионки биографична и исторически правдива, судить не беремся, это и не суть важно, но автор пьесы (Елена Гремина) явно исповедует религию Дюма, у которого, если помните, все исторические события, в том числе начала военных действий и заключения перемирий и проч., объясняются исключительно делами альковными. У Греминой - аналогично. Эксцентричная сентиментальная шпионка взрывает иностранные флоты из любви к русскому военнопленному, а «сдает» неуловимого агента «аш-21» оскорбленная невеста, у которой Хари увела жениха.
Если говорить обо всех составляющих спектакля, то актерская представляется особенно удачной. Елена Жданова, исполнительница всех женских ролей, убедительна и в образе кинодивы-кокаинистки, капризной, истеричной полусумасшедшей актриски немого кино, и Гертруды Целле, истязаемой мужем-садистом в Сингапуре, и блекловатой Ханны, оставленной женихом, и самой Мата Хари, исполнительницы восточных танцев в Париже. Это, пожалуй, одна из лучших ролей актрисы последнего времени, которая во многом держит спектакль на себе, на внутренней энергетике и смене впечатлений для зрителя, представая то женщиной-вамп, то женщиной-жертвой, то женщиной - серой мышью и проч. Каждый раз, как бы умирая и рождаясь заново - «смерти нет», рефреном звучит в спектакле и далее «что наша жизнь - узор на крыле бабочки»...
Мужские роли тоже сыграны весьма убедительно. Особенно «цепляет» Михаил Пичигин, запоминается, как все раздражающее, как гипнотизирующие магические три С (секс, страсть, смерть), которые, как бы ни сопротивлялась и не отнекивалась почтенная публика, не желая признаваться в том, хочешь - не хочешь, а внимание мобилизуют. Хотя Михаил Пичигин в чем-то повторяет себя из «Жана и Жюли. Серебряная свадьба» - то же амплуа напористого хамоватого «мужчины с плеткой», этакого мачо с садо-мазохистскими наклонностями...
Хороши хореографические заставки - танцы в восточном стиле, исполненные Эльвирой Главадских, - весьма уместны, зрелищны, гармонично вплетаются в ткань спектакля и не смотрятся вставными номерами. Соблюдена должная норма, чтобы не «перепрофилировать» зрелище для души в нарядное шоу.
Сценография вызывает вопросы. В принципе, она вполне допустима, хотя, на наш взгляд, страдает некоторой приблизительностью, без точного попадания в десятку. Громоздкие железные лампы, свисающие с потолка, которыми постоянно манипулируют актеры, слишком приметны и слишком акцентируют внимание, тянут одеяло на себя, чтобы быть одинаково уместными и в апартаментах капризной кинодивы, и в жилищах шпионки, и в интерьере Сингапура. Вполне понятна идея сделать эту деталь связующим звеном всей истории, но в изнеженном богемном беспорядке кокаинистки-кинодивы эти «лампочки (точнее даже лампищи) Ильича» смотрятся как печь-буржуйка в дамском будуаре. И черно-белые заплаты на актерских костюмах несколько нелепы и инородны, особенно на классической мужской двойке (это уже вопрос к автору костюмов). В костюмах - та же приблизительность. Не найден тот последний штрих, который бы даже при самом беглом взгляде на сцену выдавал атмосферу немого кино, манерные времена Мозжухина и Холодной. Этот узнаваемый штрих не найден, и Ждановой приходится играть за себя и за костюм.
***
Мужчин, которые при слове «мелодрама» в театральной программке впадают в печаль, сникают и идут на спектакль без особого энтузиазма, сырьевыми придатками при женах, пусть титры в программке особенно не пугают. По этому поводу вспоминается забавная, часто демонстрируемая по ТВ миниатюра с резиновым телефоном, где женщина-мим лопочет в трубку «лубофь, лубофь», а мим-мужчина грубо требует «дэтэктыва». Новый спектакль как раз эти два соцзаказа соединил, так что и мужчины, и женщины внакладе не останутся.
