В чем директор Института философии
и права согласен с председателем Мао?
|
| Виталий Целищев |
Сегодня директору Института философии и права Сибирского отделения РАН Виталию Целищеву исполняется 60. Для философа - не возраст. Те, кто знает Виталия Валентиновича и по собственным оригинальным работам, и по его переводческой деятельности, благодаря которым в России смогли познакомиться с новейшими философскими теориями на Западе, ждут от Целищева новостей: что впереди? Что интересного? Сегодня юбиляр рассказывает о себе и о науке, ставшей для него делом жизни.
- Как вообще становятся философом?
- Наверное, я рано начал читать книги всякие... А началось все с математической логики. Эта интереснейшая научная дисциплина у нас тогда преследовалась точно так же, как кибернетика и генетика. В 59-м году я поступил в НЭТИ на «счетно-решающие устройства». Через три года попал в группу из тридцати студентов, которых отобрал академик Будкер. Мы практически жили в ИЯФе, лекции нам читали гранды, а в результате эта группа потом стала физтехом НЭТИ. Занимаясь математической логикой, я и обратил внимание на философию. Помогло и то, что неплохо знал английский язык - мог читать работы западных мыслителей в оригинале. Потом работал в Институте автоматики, а в аспирантуру в Киев меня пригласили уже по философской тематике.
- Но ведь в шестидесятые годы сложно было заниматься философией, тогда изучали социалистический образ жизни...
- На самом деле все зависит от творческих амбиций личности, от смелости. Я всегда интересовался аналитической философией и занимался ею, хоть и именовали ее буржуазной. У меня есть крепкая профессиональная репутация, уважение среди коллег на Западе. А дома в отчетах всегда делали замечание, что наш отдел недостаточно изучает актуальные проблемы диалектического и исторического материализма.
Честно сказать, я занимался наукой и ни о какой карьере не думал. А наш философский истеблишмент и сегодня очень консервативен. Не так давно я делал доклад в Академии наук по теории познания. И один из академиков мне заявил, что, мол, читал я вашего Рорти - ничего не понял, а вот Ленин говорил... Я в тот момент подумал, что машина времени забросила меня в пятидесятые.
А вообще хочу сказать, что в семидесятые годы у нас был очень мощный отдел. Я набрал молодых людей, и все они стали докторами наук до сорока лет, что в философии бывает достаточно редко. Потом, естественно, все оперились и пошли своим путем.
Но поработали мы хорошо.
- А партийное руководство?
- Большую роль играло то обстоятельство, что институт обладал определенной автономией. К тому же защищала нас и сама фигура Окладникова. Конечно, смотрели на нас с некоторым удивлением: дескать, занимаются люди чепухой вместо того, чтобы изучать, скажем, «ленинскую национальную политику».
Кстати, серьезная профессиональная философия никогда не являлась выгодной. Во всем мире, тем более в России. Очень немногие выбрали путь занятий серьезной философией.
- Вы прекрасно знаете английский. Что вы считаете вершиной своей деятельности как переводчика?
- Английский язык я люблю. Не первый год перевожу для себя знаменитый роман, пожалуй, самого элитарного писателя сегодняшнего мира Томаса Пинчона. Это нечто потрясающее - сложнейший роман писателя, равного которому в мире нет. Джойс проще.
Что касается перевода, то я писал недавно об этом в «Вопросах философии». Сопоставив список серьезных книг по аналитической философии на Западе и то, что есть у нас, пришел к грустному выводу: у нас нет практически ничего. Поэтому я и занялся переводческой деятельностью. Я перевел лучшие работы моего любимого философа Бертрана Рассела: «Историю западной философии», «Введение в математическую философию» и «Проблемы философии». Все это и по сей день - философская классика.
Очень горд тем, что перевел три книги, которые являются вершинами читательского интереса на Западе. «Теория справедливости» Джона Роллза - это абсолютная классика в области политической философии, «Философия и зеркало природы» Ричарда Рорти - классика в области чистого философствования, а работа «После добродетели» Макинтайра - ведущая книга в области этики и социального управления. Эти работы вызывают во всем мире огромный интерес. И очень обидно, что мы в России о них мало знаем. У нас по-прежнему ретроградный интерес к старым вещам. И в результате нет представления о том, что происходит в мировой философии. Если человек откроет журнал, издающийся на Западе, он просто не поймет, о чем идет речь даже в заголовке. Перед ним фактически текст на китайском языке... И это очень плохо.
Переводить философские работы с их сложнейшим языком, наверное, очень трудно. Труд этот тяжелый. Первые сто страниц идут на ура, вторые - с натугой, третьи - с ненавистью, а четвертые - в полном отчаянии. Потом шлифуешь текст три-четыре раза и начинаешь страстно ненавидеть всю затею. До сих пор не могу открыть книги, которые перевел, - психологический барьер...
- А потребность в таких книгах есть?
- Беда заключается в том, что те, к кому эти книги обращены, перестают читать. Культура потихоньку сдвигается в сторону другого восприятия - онлайнового... Вспоминаю, как в «оттепель» 57-63-го годов мы читали книги под грифом «Для научных библиотек», издававшиеся очень малым тиражом. Зачитывали до дыр, потому что это было настоящее окно в мир. Сегодня все окна открыты, но кто будет в них смотреть?
- А кто сегодня задает моду в мировой философии?
- Те же, кто и в экономике, - американцы. Аналитическая философия родилась в Австрии и Германии, потом случилась мировая война и бэби-бум в США: американская философия резко взросла на европейских дрожжах. Там отмечается гигантский всплеск интереса к философии.
- А мы?
- По поводу советской философии в одном из западных словарей я встретил такое суждение: если в советском справочнике говорят о западном философе, то описывают его идеи, а если о советском - пишут, где он работал...
- Но был еще и «Серебряный век».
- Суть в том, что русская философия всегда была религиозной. А вот на Западе университеты были независимыми, и утвердился принцип: все подвергай критике разума. Там философия перестала быть служанкой теологии, а у нас нет. «Серебряный век» дал плеяду блестящих умов. Это величайшее проявление русского интеллекта, что называется, во всей красе. Но, с другой стороны, большая часть проблематики оказалась ограничена узкими рамками религиозной философии.
К сожалению, большая часть наших мыслителей (а они были эмигрантами) оказалась «вне академии» - в стороне, как сейчас принято выражаться, от мирового тренда. Наука сегодня делается в университетах.
- Давайте поговорим про это самое «сегодня» у нас.
- Философия - это цветок, требующий тщательного ухода. Нужна терпеливая профессиональная работа. Возможно, главная наша ошибка в том, что ждут какого-то взрыва результатов, в то время как требуется кропотливый профессиональный труд. Нужно знакомиться с работами мирового уровня, вступать в дискуссии - другого пути нет.
Я рад, что в Институте философии и права сложился замечательный коллектив. Здесь работают хорошие профессионалы, очень мощная группа по истории философии, по логике. Мы разрабатываем многие темы, и, честно сказать, горжусь тем, что нам удалось сделать.
- Обычно философа просят назвать какие-то книги, которые современному человеку прочитать просто необходимо.
- Возьму в союзники Борхеса, который сказал, что на Луну он взял бы с собой «Историю западной философии» Рассела. На мой взгляд, это обязательное чтение для любого интеллигентного человека. Ведущий философ двадцатого века был лауреатом Нобелевской премии по литературе и обладал не только великим умом, но и прекрасным стилем. Очень рекомендую трудную для восприятия, но потрясающе интересную книгу Макинтайра: «После добродетели» - это прекрасное описание того, почему наш стандарт морали, который разрабатывался в эпоху просвещения, рухнул со всеми вытекающими последствиями для современного мира.
- Юбилей - это всегда событие. Есть что вспомнить...
- Вспомнить действительно есть что. Я посетил практически все крупнейшие философские центры, преподавал в США, Австрии, Германии, Японии. Имею представление о том, чем занимается мир. Мне удалось пообщаться с виднейшими философами мира. Ричард Рорти и Якко Хинтикка называют меня другом. Наверное, это и есть реализация мечты, ведь если ты хочешь понять, что происходит в какой-то сфере, нужно встретиться с главными действующими лицами. Я их видел.
Интересно, что начинал я с философии математики и к ней же сейчас вернулся. Кстати, о философии математики один американский философ сказал так: это подлинная философия без всякого сиропа по поводу применения философии! Изучал я и так называемый анархизм в философии, и философию мистическую, и дзэн-буддизм. Сейчас круг замкнулся. Как философ я считаю, что философия должна быть строгой, но как директор института полностью согласен с Мао Цзэдуном: пусть расцветают сто цветов, пусть соперничают сто школ.
- Виталий Валентинович, но ведь многое знание умножает печали. Так?
- На самом деле философия - это восхитительная профессия. Когда я начинал, философия представлялась мне восхитительным миром - это ощущение не померкло и сегодня: я по-прежнему живу в восхитительном мире поиска истины, споров и интересных находок.
