«Врачи удивляются, почему я до сих пор жив»

Новосибирец Виктор Чепелкин участвовал
в испытаниях 81 ядерной бомбы

 - Самое страшное - голос из динамика: «До взрыва осталось 5, 3, 2 минуты. Ноль!» Вспышку в момент взрыва, эту «тысячу солнц» не видел ни разу. Смотреть запрещалось. Но ощущение было такое, что на тебе загорается одежда. И тишина - взрывная волна еще не подошла. Воздух спрессован до такой степени, что видишь его глазами. От ударной волны из ушей течет кровь. Ужас неописуемый - бежать! Но лежишь, вжавшись в землю, потому что обратная волна будет еще сильней, чем первая. Я до сих пор не могу понять, почему на ВР - в «выжидательном районе», на расстоянии 4,6 километра от эпицентра взрыва, где наша инженерная группа вместе с взводом радиационной разведки пережидала взрыв, нельзя было поставить хоть какую-то защиту. Работали в хлопчатобумажных комбинезонах. Респираторов не любили, одевали «лепестки» - легкую защиту для носа и рта, предохраняющие от альфа- и бета-частиц.

Особая инженерная

 В особую инженерную группу в/ч 52605, дислоцировавшуюся на Семипалатинском полигоне, Чепелкин попал в 1960 году. По армейскому призыву, с третьего курса Уральского политехнического института. Где им предстояло служить, новобранцам, конечно, не говорили. Зато пищи для догадок было сколько угодно. Группу из «технарей», прежде всего студентов физико-математических факультетов, формировали целых три месяца. По здоровью отбирали, как в космонавты. На «точку» привезли ночью. Кругом степь, ни зги. Утром старослужащие объяснили: «Об отпусках не мечтайте. Полигон здесь ядерный. Нагуляетесь сейчас, ребята».

По виду городка, где стояли казармы, об этом трудно было догадаться. Маленький, чистый, уютный. Правда, у него слишком часто менялись названия - пункт «М», Семипалатинск-21, Москва-400. Потом Курчатов. Во дворах играли ребятишки. На огородах произрастали необыкновенной величины овощи - кто б знал тогда, чем они удобрены. А после взрыва в городке каждый раз заново стеклили окна. Взрывы, то есть обеспечение всех необходимых испытаний, и были «работой» городка.

Виктору Чепелкину до сих пор вспоминается голос из динамика. Фото Бориса БАРЫШНИКОВА

 - Нашей задачей, - вспоминает Виктор Константинович, - была съемка цепной реакции ядерного взрыва. Работали на скоростных фотокамерах с частотой съемки 50, 100, 300 и 500 тысяч кадров в секунду. На полигон мы приезжали за четыре часа до взрыва. Заряжали аппаратуру - она устанавливалась в километре-полутора от эпицентра, а через несколько минут после взрыва должны были взять заснятую пленку - иначе она бы засветилась от радиации. Что в этот момент происходит с нами, старались не думать. Свой персональный «карандаш»-дозиметр каждый сдавал по приезду в спецчасть. Какие там набегают цифры, мы даже и не знали. Кроме карандаша, при выезде в поле у каждого были еще два дозиметра. До 1 рентгена и от 1 до 500 рентген, на показания которых мы и ориентировались. Иногда, чтобы снять пленку, приходилось кружить около эпицентра, выбирая путь к бетонным сооружениям, где стояли наши приборы по участкам с меньшей радиацией. Однажды мы это сделать не смогли. Это был самый «грязный» ядерный взрыв 7 августа 1962 года. Бомба сбрасывалась тогда не с самолета, а запускалась с подводной лодки в Тихом океане. Бомба пришла точно в цель, но взорвалась не на высоте 400-500 метров, как обычно, а ударила в землю. Радиация была такой высокой, что мы не могли подъехать к фотокамерам. Вернулись на командный пункт, доложили: «Снять пленку не можем». Генерал-майор Николай Николаевич Виноградов тогда сказал: «Приказывать я вам не могу, а пленку снять все равно надо». Мы выключили дозиметры и поехали к аппаратам. Пока работали, он только и говорил: «Скорей, ребята, скорей». А мы и так уже действовали как на автомате. Потом по рации вызвали самолет, и нас вывезли в чистую зону.

В 1962-м испытания шли максимально интенсивно. От одного взрыва в месяц поначалу - к еженедельным, а потом и ежедневным испытаниям, а последнее время, перед подписанием СССР моратория на ядерные испытания в атмосфере, даже дважды и трижды в сутки - торопились выполнить запланированную программу. Вопрос о героизме, который проявляли действовавшие на полигоне гражданские специалисты и военные, банален. По-моему, даже само это понятие не дотягивает до специфики подобных работ. А день за днем зарываться в землю совсем рядом с ядерным грибом и подавно. Но все-таки не удерживаюсь, спрашиваю «про героизм».

- Собак привязывали, - отвечает Виктор Константинович. - А у нас был приказ. Тогда его понимали не так, как сейчас.

На точке

 В зоне испытания были выстроены здания - по ним проверялось действие ударной волны в зависимости от мощности взрыва. Там же, на «точке», привязывали собак, прочую животину. У них брали на анализ кровь - сколько протянут. Такими же подопытными были и солдатики, тоже ежедневно сдававшие кровь на анализ. О том, что кто-то «перебрал» радиации, узнавали на санпропускнике, через который проходили перед выездом и возвращением с «поля». Таких до работы не допускали. Бывало, отстраняли всю группу. Особенно часто в списке оказывались солдатики из взвода радиационной разведки. Мы, - вспоминает Виктор Константинович, - могли хотя бы выбирать маршрут к своим фотокамерам. А они должны были после взрыва расставлять указатели радиационного заражения по территории. Иногда исчезала вся группа. Потом говорили, что всех отправили в Крым, в санаторий. Что с ними потом было и сколько они протянули потом после такой службы, кто знает».

Сам Чепелкин пробыл в Курчатове до демобилизации в декабре 1963 года. После прекращения воздушных взрывов перешли на подземные. Но это, как говорит Виктор Константинович, большая разница. «Вроде землетрясения баллов на 12 по Рихтеру. Подбросит тебя как следует, и вся недолга». Всего за время своей службы он пережил 78 воздушных и три первых подземных ядерных взрыва.

- Как выжил?

- Вот и врачи удивляются. Говорят, такого быть не должно. Японцев вон после Хиросимы поди не осталось уже. А я живой. Один из всей нашей инженерной группы. Деревенские, они покрепче были. Про здоровье давайте лучше не будем. То, что глухой, - понятно. На такие нагрузки организм не рассчитан. Врач облбольницы, где лежал, говорил - по моей томограмме головного мозга можно все взрывы посчитать.

«Благодарность» Родины

 Как Родина отблагодарила испытателей - отдельный разговор. Чепелкину служба на ядерном полигоне не позволила даже досрочно, как полагается по закону, выйти на пенсию. Трубил до 56 лет, пока не вышел срок подписки о неразглашении тайны. Да и потом еще не сразу узнал, что с его послужным списком на пенсию выходят в пятьдесят. Как получал удостоверение ветерана подразделения особого риска - тоже история. К кому только не обращался за помощью - и к облвоенкому, и к командующему СибВО. Из архива Министерства обороны приходил один и тот же ответ: вы в части не состояли и на Семипалатинском полигоне не были. «Да как же, вот он, номер части в военном билете!» «Ничем не можем помочь». «Я уж похоронил это дело, - говорит Виктор Константинович. - Но однажды в 95-м иду по Красному проспекту и прямо наткнулся - «Приемная члена Совета Федерации. Мананников А. П.» Он и сделал запрос к министру обороны Грачеву. Через месяц я получил подтверждение. Что вы думаете, подписано теми же самыми фамилиями, которые раньше отвечали «не был, не состоял, не участвовал». Прежде чем выдать удостоверение, с меня запросили подтверждение гражданства. Те, кто оказался за российскими границами, сейчас не имеют ни помощи, ни льгот. Что касается населения Казахстана, то по отношению к нему ядерные испытания были настоящим геноцидом. Я сколько раз видел, как в степи, на расстоянии 15-20 километров от места взрыва пасли овец казахи-чабаны. Что стало с ними? С теми, кто ел мясо тех облученных животных? Их просто оставили умирать».

Если бы не Чернобыльская катастрофа, уверены «поровцы»

(так сокращенно называют себя ветераны подразделений особого риска), о них бы не знали, наверное, и сейчас. Так все было засекречено. В 1991-м Верховный Совет РФ своим постановлением наконец распространил ряд льгот чернобыльцев на граждан из подразделений особого риска. С принятием мер социальной поддержки подвергшихся радиационному воздействию вследствие ядерных испытаний на Семипалатинском полигоне российское правительство тянуло еще дольше. Закон по этому поводу был принят только в 1995 году. Тысячи пострадавших от ядерной гонки до него не дожили. А из тех, кто выжил, многие оказались вне закона. В дополняющем закон распоряжении правительства к радиационной зоне отнесены всего около 50 населенных пунктов.

- По подписанному президентом в январе этого года Закону «О социальных гарантиях гражданам, подвергшимся радиационному воздействию вследствие ядерных испытаний на Семипалатинском полигоне», список населенных пунктов увеличился только на одну деревню, - говорит председатель Новосибирского комитета ветеранов подразделений особого риска Иван Егорович Егоров. - На первый взгляд перечисление льгот кажется очень широким. Но стоит вчитаться, видно - и сами льготы, и число людей, на которых они распространяются, сокращено. Оно и понятно. Чем меньше будет признано пострадавшими от радиационного воздействия, тем меньше будет расходов у государства.

Ветераны «особого риска»

 Их и так осталось немного. В Новосибирском комитете ветеранов подразделений особого риска всего 72 человека - те, кто были заняты на испытаниях и производстве ядерного оружия, организации и обеспечении безопасности данных работ. Возраст большинства около семидесяти. Каждому ежегодно полагается путевка на санаторно-курортное лечение: болезней у каждого целый букет. Но по путевкам ездят не многие. Дополнительного пенсионного обеспечения, полагающегося по президентскому Указу о поддержке специалистов ядерного оружейного комплекса РФ от 2000 года, не получает никто. Больше чем за год в комитете так и не смогли выяснить, распространяется ли он, например, на солдат срочной службы, принимавших участие в испытаниях. Перечень воинских частей, связанных с испытаниями ядерного оружия, в Министерстве обороны строжайше засекречен. Материальная поддержка, которую получают ветераны подразделений особого риска, - 400 рублей в год за вред, нанесенный здоровью, и 300 рублей ежемесячно, как сказано в законе, «на приобретение продовольственных товаров». Рука Родины, для которой они ковали ядерный щит, не ломится от щедрот.

Каждый год 29 августа, в день первого ядерного взрыва, ветераны собираются в Доме офицеров. Потом идут в Вознесенский собор на панихиду. Они говорят, не «по умершим» - «по погибшим». Хоть взрывы больше и не гремят, но список жертв продолжает пополняться. В отличие от ветеранов войн, сияющих в торжественные моменты золотом медалей и орденов, награды здесь не в чести. Орден Мужества, полагающийся по ельцинскому указу всем участникам воздушных ядерных взрывов, Виктор Константинович Чепелкин не имеет до сих пор. Из новосибирских ветеранов его получили только двое. И то посмертно. «До нас, видно, еще очередь не дошла. Говорят, чтоб оформить наградные листы, надо ехать в Санкт-Петербург. Ближний свет. Обойдусь. Главное - жив».